ам он, поссорившись с представителем Центрокарота, бросил в него бутылкой. Последний обратился ко мне с просьбой осмотреть его. Я имел неосторожность перевести его для наблюдения в психиатрическое отделение тюремной больницы. Ни о каких припадках и контузии тогда не было и речи. Но дней через десять по поступлении в больницу у него появились припадки. Тут же был раскрыт и инструктор по этому делу. Это тоже вор-рецидивист, лежавший в больнице по поводу истерических припадков. Его работа по обучению припадкам заключенных была раскрыта нам врачом, арестованным по политическому обвинению и лежавшим в соседнем нервном отделении, куда этот «учитель» являлся в отсутствие персонала и довольно открыто обучал заключенных припадкам. Отсюда же и припадки у Ч. Хотя он немедленно был переведен обратно в Таганскую тюрьму, однако уроки даром не прошли. Он сумел повторить эти припадки через много лет, сумел придумать для них подходящий анализ, умолчав свое пребывание и уроки в течение 10 дней в тюремной больнице. Когда Ч. 9 февраля 1923 года перевели из Института после комиссии в ардом, то он при появлении поднял там такой шум, что его связанного вернули обратно. Тогда он тут же был отправлен в Таганскую тюрьму. Там при приеме он пытался вновь разыграть «дикого человека»: он разделся догола, вырвался из рук конвоя, вскочил в канцелярию и с эрегированным пенисом набрасывался на конторщиц. В дальнейшем, водворенный в тюрьму, успокоился, окончились и припадки.
Недавно мне пришлось его опять увидеть в тюремной больнице в отделении для сифилитиков. На мое замечание, зачем он все это проделывал в 1923 году, он, рассмеявшись, ответил: «Да! Чересчур горячо взялся за это дело, оттого и не вышло».
По характеру импульсивный, возбудимый, внушаемый и морально дефектный при недурно развитом интеллекте.
В Институте Ч. справедливо трактовался как аффект-эпилептик; этим психопатическим складом, мне кажется, объясняется то, что, вначале притворные, припадки в дальнейшем механизировались. Тут можно говорить об «аутосуггестивных конвульсиях» Штолльф, когда произвольно начатый припадок протекает в дальнейшем при выключении сознания, автоматически.
До сих пор была симуляция кратковременных душевных расстройств: их легче симулировать, чем длительные психические заболевания, а потому их чаще и симулируют. Однако в тюремной практике встречается нередко и симуляция длительных расстройств, и из них чаще всего дементные состояния – сплошь и рядом с тенденцией изобразить органическое заболевание. Для этой последней цели прибегают и к медикаментам. Администрация одной тюрьмы показала как-то мне письмо моего пациента, принадлежащего к психопатическим личностям типа «врагов общества» и однажды уже экскульпированного вследствие душевной болезни. В этом письме он просил своих знакомых доставить ему 20 грамм хлоралгидрата, 10 – веронала, 2 грамма атропина и несколько грамм кокаина, и тогда он убежден, что врач-психиатр мест заключения признает его душевнобольным. Одно время в Институте судебно-психиатрической экспертизы участились подозрительные в смысле артефициального происхождения расстройства зрачков, и это привело к тому, что теперь в Институте стала постоянной и обязательной консультация с офтальмологом. Однако и без медикаментов, пользуя некоторые свои неврологические дефекты или даже воспоминания о перенесенном раньше нервном заболевании, криминальные психопаты умеют изображать психическую болезнь органического характера.
4-й случай. Один корыстный убийца, старый каторжанин, в течение нескольких месяцев в 1921 году вызывал в каждой комиссии экспертов большие колебания. 48-летний возраст его, несколько тугая реакция на свет зрачков (по-видимому, последствие алкоголизма), дементные ответы, тупое, вялое поведение, маскообразное лицо и, наконец, парапарез нижних конечностей (с чрезвычайным трудом передвигался, опираясь на палку) при недержании мочи (лежал в постели постоянно с уткой) и указание самого испытуемого на lues в прошлом – каждый раз наводили комиссию на мысль об органическом страдании центральной нервной системы. Однако отрицательный WR в крови, отсутствие какой-либо патологичности в рефлексах конечностей, псевдодементность, а не дементность, и, наконец, характерные эпилептоидные расстройства настроения склонили мнение комиссии к признанию только психической дегенерации, не исключающей вполне вменяемости. По-видимому, узнав об этом, он бежал, пользуясь помощью заключенных, – спустился по связанным простыням, перелез через довольно высокий забор и оставил в Институте насмешливое письмо. Оно написано на старом бланке Центрального приемного покоя для душевнобольных; на некоторые вопросы бланка он ответил так: звание – «дварашш», по чьему распоряжению помещен – «Судебного Следователя», при каких условиях помещен – «кормить хорошо», имущественное положение – «агенты обокрали» и т. д., а на обороте написано было им следующее: «Числа[64]и года не помню, но день помню. Я уезжаю за продуктами в понедельник. Месяцев 5 или 6 я пролежал и много, что я увидел здесь. Кормют очень плохо, но как только мне стало лучи, мое здорове, тогда я сичас же уезжаю за продуктами. Для больных привезу продуктов. Вольных прошу мою кравать не занемать. Для врачей я привезу дичи, для сестер привезу муки. А для нянек привезу крупы. Пока прощайте». Объективный анамнез позволяет предполагать, что у испытуемого 3 года тому назад был ишиаз, от которого он излечился.
Некоторые склонны думать, что из типов психопатов симулируют душевные болезни преимущественно патологические плуты и лгуны. Однако описанные сейчас наиболее часто симулируемые состояния ступора, припадков и апатического слабоумия обычны именно для других типов психопатических личностей, но не для псевдологов: ступор чаще всего симулируется импульсивными, припадки – аффективными эпилептиками, эпилептоидами, истеричными, дебильными и инстаблями, выбирающими для симуляции соответственно своему невыдержанному, безвольному характеру короткие состояния, и, наконец, апатические состояния – врагами общества и эпилептоидами.
Богатство фантазии псевдологов и их искусство вообще играть позволяют им разыгрывать более сложные и разнообразные картины психозов соответственно требованию сложившихся обстоятельств, и, надо отдать им должное, весь спектакль имеет более искренний и естественный характер, чем симуляция других психопатов. Тут развертывается во всю ширь их талант к комедиантству (немцы их и называют komodian-tennaturen).
Случай. Один из моих тюремных пациентов – удивительный авантюрист, выдававший себя с успехом за врача, агронома, инженера и т. д., имевший одновременно пять законных жен, несколько фамилий, создавший своей фантазией страшные заговоры, которые ввели многих в заблуждение, словом, проделавший ряд прямо Ракамболевских приключений, причем следователь, знакомя экспертов с делом, подчеркивал бескорыстный характер большинства этих проделок. Это были авантюры ради авантюр. Вот этот 30-летний псевдолог также многообразно и удивительно ловко разыгрывал психические болезни. Когда нужно было, у него появлялись то припадки, то приступы затемненного сознания; при допросах следователем он в критические моменты вытаскивал очень объемистый порошок, похожий на морфий, и на глазах следователя принимал его, конечно, без всякого вреда для своего здоровья, но разыгрывая умирающего. Но главная роль его была шизофрения, тут и расщепление психических процессов, и прекрасно придуманные речевые стереотипии, и импульсивные поступки, и галлюцинации и т. д. Правда, в изображении этого психоза и сочинении соответствующего анамнеза ему помогали соблазненные им женщины врачи-психиатры тех больниц, на испытании в которых он находился. Когда последняя экспертная комиссия не признала его страдающим шизофренией, он с огорчением добивался у своего ординатора причины этого.
Как раз эти случаи симуляции псевдологами лучше всего доказывают, что провести границы между сознательной и бессознательной игрой даже при явной искусственности психоза нет возможности, и что для симуляции необходимо наличие патологического источника в психике симулирующего.
Я в своей тюремной практике не знаю совершенно нормальных людей, симулирующих душевную болезнь. Симулируют психопаты разных оттенков и степеней. И это понятно, ибо им, людям примитивной, частично или в целом инфантильной психики присуща, как и детям, ложь, это первобытное орудие самозащиты, присуща им и способность к истерическим реакциям, этим, по Крепелину, филогенетическим приспособлениям психики. Кстати, склонность к истерическим реакциям у детей некоторыми авторами (Рейнхардт) признается не патологической, а физиологической склонностью. За таковую следует ее принимать и у психопатов, так как вся психика их равняется на детскую психику. Исходя из этих основных качеств психики криминальных психопатов, которые так часто прибегают к симуляции в тюрьме, следует сказать, что симуляция у них – акт чисто животной, инстинктивной самозащиты, и границ между сознательным и так называемым истерическим притворством тут нет и не может быть, ибо и то и другое, как и вся жизнь этих людей, все поведение их определяется непосредственно низшими примитивными инстинктами, не подчиненными руководству развитого сознания нормальной личности. Их сознание вместе с другими высшими психизмами остается на детской ступени развития, на которой оно не умеет проводить границ между реальным и фантазией, на которой оно не является господином психики, как это присуще нормально развитому сознанию взрослого человека. Этой лабильностью сознания личности, по терминологии Банхоффера, объясняется то, что сознательному желанию быть психически больным у этих людей всегда готовы к услугам подсознательные инстинктивные механизмы нашей психики. И симуляция, и психопатические примитивные (в большинстве случаев по своим механизмам истерические) реакции, как явления одного порядка, представляют собой физиологическое свойство их инфантильной психики, а следовательно, для них и то и другое само по себе не является состоянием болезни. Это выражение приспособительных, постоянно действующих в них механизмов их психопатического характера. Биологически болезнь определяется как «состояние живого организма на границе способности приспособления» (Ленц). Вряд ли кто-нибудь из биологов назовет болезненным состояние хромающей куропатки, защищающей таким образом свой выводок, хотя формально эта хромота воспринимается как болезнь. И симуляция, и психопатические реакции психопатов – защитные действия того же порядка. И они нередко действительно спасают психопатов там, где другие, так называемые нормальные люди, погибают. Болезнью эти состояния можно назвать тогда, когда они развиваются у лиц с развитой зрелой психикой, снижающихся в этих состояниях до примитивных форм психической жизни. С этой точки зрения часто совершенно бесплодные стремления доказать сознательность притворства не могут иметь никакого практического значения. Если все поведение психопатов в судебно-психиатрической практ