МОСКОВСКИЕ КНЯЗЬЯ – «ТРЕТНИКИ»
Великим князьям приходилось сталкиваться в Москве не только с боярством, но и со своими сородичами – князьями—совладельцами. Поэтому борьба великих князей с боярами все время перемежалась их борьбой с князьями—сородичами, в интересах которых было сохранять территориальную раздробленность Москвы и совместное владение ею всем домом Калиты.
В самом начале XIV века Москва находилась еще в общем владении сыновей Даниила Александровича (умер 5 марта 1303 года). На первых порах братья держались дружно и общими силами боролись с врагами: «Князь Юрьи Данилович Московский с братьею своею», как их называет летописец. Даниловичи сидели в Москве большим гнездом и воевали с тверскими князьями. Впрочем, уже тогда согласие между ними иногда нарушалось. В 1307 году князья Александр и Борис Даниловичи отъехали в Тверь, по—видимому, не поделив отцовского наследства. На следующий год Александр умер, а Борис вскоре вернулся в Москву и сражался на стороне старшего брата.
Смерть Юрия Даниловича в Орде (1325 год) закончила длительный период борьбы за великое княжение. На место непоседливого и воинственного Юрия на московский стол сел его младший брат Иван Данилович. Из всех Даниловичей он один остался в живых, остальные умерли бездетными. В руках Ивана Даниловича (1328–1340 гг.) как единственного наследника отца и братьев оказалась вся московская «отчина».
Совместное, «третное» владение Москвой началось после смерти Ивана Калиты (1340 г.), который завещал своим трем сыновьям «отчину свою Москву». Совместное владение Москвой потомками Калиты тотчас же потребовало какой—то договоренности между князьями—совладельцами. Три брата, Семен, Иван и Андрей, целовали крест у отцовского гроба и заключили договор, в котором вопросу о владении Москвой уделялось немало места. К сожалению, та часть договора, где говорится о правах князей в самой Москве, сохранилась очень плохо. Однако и сохранившиеся части договора позволяют судить о существовании в Москве великокняжеского тысяцкого и наместников князей—совладельцев, от которых могла учиниться «просторожа», то есть какое—либо недоразумение или недосмотр. Наряду с тысяцким существовали наместники не только младших князей, но и самого великого князя, причем признавалось первенство великого князя: «Аже будешь на Москве, тобе судити, а мы с тобою в суд шли».
Наличие в Москве нескольких князей—совладельцев вызывало недоразумения между великим князем и его удельными сородичами. Уже дети Калиты договаривались о разделе доходов с московских пошлин и судов. Братья уступали старшему Симеону на старейшинство половину таможенных сборов – «полтамги», оставляя половину, полтамги, за собой. Великий князь имел право судить живших в Москве княжеских слуг в случае их тяжб со слугами самого великого князя.
Симеон Иванович Гордый (1340–1353 гг.) умер бездетным, хотя при жизни имел большое потомство: двух сыновей и дочь от первой жены, четырех сыновей от третьей. Все сыновья умерли при жизни отца, а дочь была выдана за кашинского князя. Выморочность и отчаяние чуются за словами духовной Симеона,[517] увещающего своих братьев не слушать лихих людей, «чтобы не перестала память родителей наших и наша, свеча бы не угасла». Главная дума завещателя это обеспечить вдову—княгиню, которую он поручает заботам своих братьев и своего дяди Василия. Он передает свою «отчину» княгине, может быть, в надежде, что беременность жены обнаружится после его смерти и у него родится наследник, которого он так жаждал иметь при жизни.
Так, видимо, надо понимать не разобранное в его духовной место – «по Бозе приказываю своей братье князю Ивану и князю Андрею свою княгиню и своего… и свои бояре». На месте двух точек, поставленных издателями взамен стертого или неразобранного слова, видимо, надо читать «сына» (через титло – сна), иначе разве можно было бы завещать княгине всю московскую отчину с Можайском и Коломной и напоминать братьям, «како тогды мы целовали крест у отня гроба». Не могли же братья взять на себя обязательство передать свою общую отчину бездетной вдове старшего брата. Ожиданиями возможного наследника объясняются странные распоряжения Симеона и «переход в женские руки, да еще в руки бездетной вдовы, уроженки тверского княжого дома, таких важнейших московских владений как Можайск и Коломна», чему справедливо удивлялся А. Е. Пресняков.[518]
1353 год был страшным и сопровождался смертоносной эпидемией в Москве. 11 марта умер митрополит Феогност, на той же неделе умерли дети великого князя Иван и Семен, вслед за этим очередь последовала за Симеоном Ивановичем, скончавшимся 26 апреля. Не успели справить по нем сорокадневные поминки, как умер его брат Андрей Иванович.
Завещание Симеона Ивановича осталось невыполненным, и московская отчина перешла в руки его брата Ивана Ивановича, прозванного «Красным» (красивым). Он был на 10 лет моложе старшего брата (родился 30 марта 1326 года) и сделался московским князем 27 лет от роду. Из всех московских князей это была самая бесцветная фигура. Летописец называет Ивана кротким, тихим и милостивым, награждая добродетелями, подходящими для обычного семьянина, но не для московского князя.
Иван Иванович Красный (1353–1359 гг.) наследовал треть Москвы, принадлежавшую старшему брату Симеону. Следовательно, в его руках оказались две трети Москвы, последняя треть осталась во владении серпуховского князя Владимира Андреевича, сына Андрея, третьего из наследников Калиты. Перед смертью Иван Иванович завещал «отчину свою Москву» сыновьям Дмитрию и Ивану. Но Иван, младший брат Дмитрия Донского, умер в малолетстве, и владение Москвой по—прежнему удержалось только в руках великого князя и его двоюродного брата, Владимира Андреевича.
Это положение сохранялось более 100 лет и додержалось до второй половины XV столетия.
ЧТО ТАКОЕ БЫЛИ ТРЕТИ
Вопрос о том, что такое представляли собой «трети», на которые делилась Москва, почти не затронут в литературе, хотя он имеет существенное значение для характеристики средневековых русских городов. В недостаточной степени он был рассмотрен и в моей статье о московских третниках, где этот вопрос разрешался только на примере Москвы.
Возникает прежде всего вопрос, что представляла собой треть, была ли она частью городской территории или частью доходов, шедших с Москвы в княжескую казну.
Некоторый ответ на этот вопрос дают духовные и договорные грамоты великих и удельных князей. Завещание великого князя Ивана Ивановича устанавливает «треть» Владимира Андреевича в тамге, в мытах и в пошлинах городских. Тамга и мыт – сборы с товаров, городские пошлины, судебные и другие сборы. Тут явно идет речь о доходах, а не о территории.[519]
Договор Дмитрия Донского (1359–1389 гг.) с Владимиром Андреевичем (ок. 1389 г.) устанавливал безусловное первенство великого князя в Москве: «А судов ти московьскых без моих наместников не судити, а яз иму московские суды судити; тем ми ся с тобою делити».[520] Таким образом, соглашаясь делиться доходами, великий князь оставил за собой право московского суда, тут же давая обязательство совместно с удельным князем ведать городскими людьми и в службу их не принимать.
Однако уже в договоре Василия Дмитриевича (1389–1425 гг.), сына Дмитрия Донского, с тем же Владимиром Андреевичем говорится о «трети» в такой форме, которая позволяет предполагать, что «треть» была единицей территориальной. Великий князь подтверждает права князя—совладельца на уступленную ему Дмитрием Донским «треть» Москвы, «чем тя благословил отец твой и отец наш, князь великий, отступил ти ся треть Москвы, и отчина твоя Серпухов и иная места».[521]
Понять, что собой представляли «трети Москвы», можно на примере Рязани (Переяславля Рязанского), где в XV столетии также существовало «третное» владение. Рязанский великий князь выделил своему князю—совладельцу княжеские дворы в городе, «и посад, и мельницы, и поле у города, и луг, и в городской тамги треть». Князь—совладелец обязывался строить («рубить») городские укрепления в Переяславле «своею отчиною; треть».[522] Таким образом, в Рязани княжеская треть представляла собой, с одной стороны, определенную территорию в городе, с другой – право князя—совладельца на доходы, получаемые от тамги, а вероятно, и от других пошлин.
В таком виде представляется и третное владение в Москве. Владелец третьей «трети» Москвы и наследник князя Андрея Ивановича, князь Владимир Андреевич завещал свою «треть, чем мя благословил отец мой» своим 5 сыновьям, а треть московской тамги и «все пошлины московские» – своей вдове.[523] К сожалению, установить, какая часть средневековой Москвы входила в «треть» Владимира Андреевича Серпуховского, можно только гадательно. Вероятнее всего, это было Занеглименье или его часть, так как Владимиру Андреевичу принадлежало село Кудрино (на месте б. Кудринской площади, теперь площадь Восстания) с окружающими деревнями.[524]
ТРЕТНОЕ ВЛАДЕНИЕ В XV СТОЛЕТИИ
Третное владение просуществовало почти весь XV век. Еще Дмитрий Иванович Донской (1359–1389 гг.) по традиции отдал «отчину свою Москву» четырем своим сыновьям. Впрочем, на этот раз из двух третей, или жребьев, Москвы половина была отдана одному старшему сыну Василию Дмитриевичу (1389–1425 гг.) как великому князю, а другая половина остальным трем сыновьям – Юрию, Андрею и Петру; младший Константин в духовной не был упомянут вовсе. Кроме того, половина доходов от тамги и весь доход от восмьничего (пошлины) поступал в пользу княгини—вдовы. В руках Владимира Андреевича осталась его треть, или один жребий Москвы. Из дальнейшего выясняется, что половина двух жребьев, доставшаяся великому князю Василию Дмитриевичу, в действительности была третью Москвы.[525]
Князь—совладелец Владимир Андреевич перед своей смертью (в 1410 г.) поступил совершенно так же, как его двоюродный брат, великий князь. Он завещал «отчину свою Москву», свою треть, пяти сыновьям – Ивану, Семену, Ярославу, Андрею и Василию. Таким образом, в Москве оказалось около десятка князей—совладельцев. В пользу старшего сына Ивана были выделены особые пошлины, но в остальном дети Владимира должны были пользоваться своими правами в Москве по годам («ведают по годом»). Ранняя смерть сыновей Владимира Андреевича, оставшихся, кроме Ярослава, бездетными, привела к тому, что его треть снова оказалась в руках одного владельца – Василия Ярославича. В 1433 году он называет уделом своего деда Владимира Андреевича «треть в Москве и в пошлинах».[526]
Почти одновременно с вымиранием потомков Владимира Андреевича происходило сокращение числа представителей старшей ветви княжеского рода. Смерть бездетного Петра Дмитриевича в 1422 году и гибель сыновей Юрия Дмитриевича[527] привели к тому, что из великокняжеской линии, кроме самого великого князя Василия Васильевича (1425–1462 гг.) и его детей, остались только сыновья Андрея Дмитриевича Можайского – Иван и Михаил. Тем не менее, в середине XV века в Москве все—таки оставались три княжеских линии, владевших особыми правами: 1) великий князь Василий Темный, 2) Василий Ярославич, 3) И ван и Михаил Андреевичи. Все они выступают вместе как московские отчичи в договоре 1447 года с рязанским князем Иваном Федоровичем: «Имети ти мене себе братом старейшим, а брата моего молодшего, князя Ивана Андреевича, имети ти себе братом. А брата нашего молодшего князя Михаила Андреевича имети ти себе братом молодшим. А брата нашего молодшего князя Василья Ярославича имети ти себе братом же молодшим».[528]
Все невыгоды и даже опасности, проистекавшие от третного владения Москвой, с особой силой сказались во время междоусобной княжеской борьбы середины XV века, получившей у современников название «Шемякиной смуты», по имени главного ее деятеля князя Дмитрия Юрьевича Шемяки. Это объясняет нам судьбу Василия Ярославича, державшего в своих руках «треть Москвы».[529]
Василий Ярославич оказал великому князю Василию Васильевичу Темному большие услуги во время заточения этого князя в Кириллове монастыре. Тем не менее, Василий Темный арестовал Василия Ярославича в Москве и послал его в заточение в Углич. Один сын Василия и его вторая жена бежали в Литву, а он сам так и умер в заточении. Великий князь жестоко расправился с боярскими детьми князя Василия, пытавшимися освободить его из заточения. Известен стал их заговор великому князю, пишет летописец, и повелел он всех схватить и казнить, бить кнутом и отрубать руки и носы резать, а иным головы отсекать. Другой летописец рассказывает о казни детей боярских Василия Ярославича с еще более страшными подробностями. Несчастных привязали к лошадям и волочили по всему городу и по всем торговым площадям. Даже видавшие виды москвичи того времени были поражены жестокостью подобной расправы.
Множество же народа, записал современник, видели это, бояре, купцы великие, священники, простые люди, во многом были ужасе и удивлении, жалостное зрелище, так что у всех очи были наполнены слезами, потому что никогда такое ни слышали, ни видели в русских князьях.[530]
Василий Ярославич так и умер в заточении в Угличе, где когда—то сидел сам великий князь. Дети Василия Ярославича тоже умерли в заточении, невинные жертвы политических интриг. О жалкой судьбе «Ярославичей» вспоминали даже во второй половине XVI века.[531]
КОНЕЦ ТРЕТНОГО ВЛАДЕНИЯ
В год смерти Василия Темного в его руках оказалась почти вся Москва. К нему же отошла часть жребья Андрея Дмитриевича: «год княжь Иванов Можайского», так как Иван Можайский завещал свой жребий великому князю. Тем не менее, дробное деление Москвы было восстановлено самим Василием Темным, так пострадавшим от семейных распрей за власть. На своем смертном одре в 1462 году Василий Темный завещал старшему сыну Ивану Васильевичу (1462–1505 гг.) «треть в Москве и с путми». Юр ий и Андрей получили треть Василия Ярославича, именовавшуюся по имени Владимира Андреевича «Володимеровскую», которую они должны были разделить по половинам, «а держати по годом». Борис был благословлен «годом княжим Ивановым Можайского», а Андрей Меньшой «годом княжим Петровым Дмитриевича». Все эти князья—отчичи и выступают в договоре Ивана III с тверским великим князем Михаилом Борисовичем.[532]
Новое дробление власти в Москве продержалось опять—таки недолго. В 1472 году умер Юрий Васильевич, в 1481 году за ним последовал Андрей Меньшой. Оба князя были бездетными и завещали свои жребьи Ивану III. Таким образом, их уделы и жребьи вернулись в руки великого князя. К нему же перешел жребий и Андрея Васильевича Большого, посаженного в темницу и в ней умершего. Из всех боковых княжеских линий московские жребьи остались только в руках Михаила Андреевича Верейского и Бориса Васильевича Волоцкого, но уже в 1486 году верейский князь обязался отдать свой удел после своей смерти Ивану III.
В 1486 году было составлено духовное завещание Михаила Андреевича, которым он «благословил» своим уделом великого князя, нарушив права своего сына Василия, конечно, не без давления со стороны Ивана III. Не остался без внимания и жребий Бориса Васильевича Волоцкого, перешедший после его смерти к его сыновьям – Ивану и Феодору. Бездетный Иван Борисович завещал свой год великому князю. К концу правления Ивана III остался в живых только один князь, владевший в Москве жребием, – это Феодор Борисович Волоцкий.[533] Насколько владения Феодора в Москве были незначительны, видно из того, что Борис Васильевич держал «год княж Ивановской Андреевича и тот год приходил брата моего Борисовым детем обема дръжати на Москве своего наместника на шостой год».[534] Феодор Борисович получил право держать наместника своего на каждый шестой год только в течение полугода.
Иван III уже не вернулся к практике своего отца. Он завещал своему сыну Василию «город Москву с волостьми и с путми». К великому князю Василию перешли две трети Москвы, принадлежавшие старшей княжеской линии, и одна треть младшей линии, одним словом – весь город. Уступка старине была сделана только в том, что Василий III совместно с братьями должен был, переменяя «по годом», держать наместников на годах Константина Дмитриевича, Петра Дмитриевича и Михаила Андреевича. Таким образом, конец третному владению Москвой окончательно произошел только в начале XVI века в связи с общей централизацией и созданием Российского государства. Однако сила традиции была еще так велика, что даже Иван III оставил особого наместника «на княж Володимеровской трети Андреевича».[535]
Так окончилась почти двухсотлетняя система владения Москвой по жребиям. Василий III Иванович (1505–1533 гг.) и Иван Васильевич Грозный владели всей Москвой и не делились властью с представителями младших княжеских линий. «Даю ему (то есть сыну Ивану) город Москву с волостями и станы и с путми и с селы и з дворы с гостиными и посадскими, и с тамгою, и с мытом, и с торги, и с лавками, и с дворы гостиными, и со всеми пошлинами», – пишет в своем завещании Иван Грозный.[536]