СОЦИАЛЬНО—ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ МОСКВЫ
ПОСЛЕДНИЕ ИЗ РОДА КАЛИТЫ[929]
Перед нами три надгробия. Они возвышаются в притворе Архангельского собора в Кремле. У стены лежит царь Иван Васильевич Грозный, или Иван IV, рядом с ним положен его старший сын царевич Иван Иванович, дальше надгробие другого сына Грозного – царя Федора Ивановича.
Раньше только внешний вид трех массивных гробниц и короткие надписи на них, сделанные затейливой старинной вязью, говорили о том, что тут похоронены последние представители дома Калиты, правившего с начала XIV в. в течение почти трехсот лет русской землей. Дом Калиты гордился долгим родословием и вел себя от легендарного Рюрика. В 1598 г. со смертью царя Федора Ивановича «корень российских государей» пресекся. Этому предшествовали странные и загадочные события, о которых лучше всяких преданий рассказывает содержание гробниц, вскрытых при реставрации Архангельского собора.
О жизни и деяниях царя Ивана Васильевича Грозного написано много. Но некоторые эпизоды его жизни так и остаются неясными. Среди историков в свое время спорили даже о времени его смерти. Летописцы скудно говорят о том, что царь умер 19 марта 1584 г., и только одна Псковская летопись сообщает о его смерти 18 марта. Прежде вторую дату считали ошибочной, но надгробная плита прямо говорит, что царь умер 18 марта. Она же объясняет нам, как появилась первая дата: царь умер к вечеру, и весть о его смерти распространилась на следующий день.
Грозный умер внезапно, в припадке ярости, которую, по позднейшим сказаниям, нарочно вызвал один из его приближенных за игрой в шахматы или в шашки. Над трупом совершили обряд пострижения в монахи: надели одежду схимника и назвали умершего Ионой. Так исполнена была воля грозного царя, надеявшегося тем самым обмануть и самого Бога, потому что, по церковным понятиям, принятие монашеского сана прощает все прежние грехи, все жестокости и мерзости, которыми была наполнена жизнь умершего властителя.
Работы М. М. Герасимова восстановят внешний облик Грозного.[930] Надо только сделать одно уточнение. В гробу лежит скелет уже пожилого человека, отягченного ранней старостью и болезнями – следствием бурной и развратной жизни, поэтому и его современники писали, что царь Иван был «нелеп», то есть некрасив.
Мантия схимника, уже истлевшая от времени, стоит в явном противоречии с найденным в гробу дивным кубком из голубого венецианского стекла, содержащим миро. Мнимый монах, отрекшийся от всего мирского, и в последнее путешествие отправился с драгоценной утварью.
Вот и второе надгробие. Царевич Иван Иванович редко упоминается в русских летописях и документах. Иноземцы же рисуют его сколком с Ивана Грозного, – человеком жестоким, бесстыдным в своих потехах, подражателем отцовским нравам и порокам. Как тень, он следует за своим отцом в дальних походах. Грозный дважды женит своего сына и дважды постригает его жен в монахини, а третья пока еще живет при царском дворе вместе с мужем. Отцовское вмешательство в жизнь взрослого сына, впрочем, не случайно. Сам Грозный был женат семь раз, а по старым русским правилам только три первые жены считались законными. Отец, видимо, и своего сына хотел сделать таким же наглым беззаконником, каким он был сам.
Все знают известную картину Репина: обезумевший отец держит в объятиях обагренного кровью сына. Это грозный царь, убивший в порыве гнева своего наследника. Но действительность, может быть, была еще страшнее. Современники Грозного старались замолчать его преступление. Умный дьяк Иван Тимофеев витиевато говорит о сыноубийстве царя. Летописи молчат или односложно говорят, что царевича Ивана Ивановича в живых не стало в Александровой слободе. То же написано и на надгробной плите Ивана Ивановича. Только Псковская летопись замечает, что царь убил царевича «осном» (острый конец посоха). Неясны и причины царского гнева. Ходили слухи о недовольстве Грозного его третьей снохой, женой царевича, за которую заступился Иван Иванович. Но те же Псковские летописи говорят, что причиной царского гнева была ссора на политической почве. Польский король Стефан Баторий осаждал Псков, тщетно моливший о помощи. Царевич просил царя направить его во главе армии для освобождения Пскова. Тогда и вспыхнула ссора, тогда и пошел в ход железный посох, которым царь будто бы невзначай убил сына. Но было ли так в действительности»
Рядом гробница Федора Ивановича. Под надгробием открывается каменный гроб, но гроб маленький, точно приготовленный для подростка, не достигшего возмужалости. Таким подростком, точнее недоростком, и был царь Федор Иванович. Родился он тогда, когда его мать, царица Анастасия, уже была больна какой—то болезнью, которая свела ее в могилу. Современники также пишут, что царь Федор Иванович был «мал». Небольшой рост, как показал скелет Федора, сочетался со своеобразным ширококостным строением тела. Маленькая голова сидит на широком туловище. Головку последнего царя из династии Калиты украшал большой орлиный нос. Этот же нос обращает на себя внимание и на портрете Федора Ивановича из собрания Исторического музея в Москве. На московском троне в шапке Мономаха и в царских регалиях сидел в свое время телесный и умственный уродец.
После жестоких годов правления Грозного царствование Федора Ивановича казалось временем тихим и безмятежным. Совершались опалы и казни, но они касались больше всего бояр. Царь ни во что не вмешивался и ездил на богомолье, отстаивал долгие службы, звонил на колокольнях в колокола, одним словом, слыл царем «освятованным», готовящимся к кончине и будущему вечному житию.
И вот загадка. Казалось бы, кто—кто, а именно царь Федор Иванович перед смертью должен был постричься, как и его отец, в монахи. А он лежит в гробу в мирском одеянии, в кафтане, подпоясанном ремнем. Что же случилось, почему же «освятованный» царь отказался от прямой дороги в вечное блаженство»
По – видимому, внезапная скоропостижная смерть. Надпись на надгробной плите отчасти это подтверждает. Она гласит, что царь Феодор Иванович умер 6 января 1598 г. на праздник Богоявления (Крещения), а похоронен 8 января. Надпись делал искусный резчик, буквы вырезаны на камне красиво и четко. Но мастер, видимо, спешил и не докончил букву «б» в слове «благочестивый», так что вместо этого оказалось непочтительно написанным «глагочестивый».
Покойника похоронили, по обычаю, на третий день, но следы спешки заметны и в том, что сосуд для миро, стоящий в гробнице, слишком прост для царственной особы.
Наши документы молчат о подробностях смерти царя Федора, они только глухо сообщают об отъезде его вдовы – царицы Ирины Феодоровны Годуновой из дворца в Новодевичий монастырь и пострижении в монахини под именем Александры.
Поспешно и небрежно хоронили последнего Рюриковича. Дорогу к царству пробивал уже царицын брат, фактический правитель государства Борис Феодорович Годунов.
«Безмолвны» гробы последних венценосцев из дома Калиты, но и они не молчат, а живо напоминают о загадочных и раньше скрытых исторических подробностях.
САМОЗВАНЩИНА[931]
ДМИТРИЙ САМОЗВАНЕЦ
Замечательным и до сих пор мало объясненным событием в истории средневековой России было появление Самозванца, носившего имя Дмитрия Ивановича, сына царя Ивана Грозного.
Вопрос о самозванстве нередко рассматривается историками как своего рода несерьезная тема, какой—то случай в жизни того или иного государства. Но в действительности это не так.
Самозванцы появлялись в разных странах и притом в определенное время – в дни великих общественных потрясений. Не случайно и первый Самозванец появился в России в начале XVII века, как бы знаменуя этим начало страшнейших потрясений и разорений, названных современниками коротким, но выразительным словом «смута».
Многие историки считают, что утверждение Самозванца на русском престоле было прямым следствием доверия народных масс к различного рода темным слухам, в особенности это приписывается русскому народу, будто бы столь невежественному, что он не мог разобраться, где вымысел, а где истина. На самом же деле самозванцы периодически появлялись в разных странах. Например, и такой «рассудочный» народ, как англичане, испытали тоже своего рода эпопею само—званчества в конце XV века, то есть на столетие раньше, чем подобный же самозванец появился в России.
Английский самозванец Перкин выдавал себя за сына короля Эдуарда IV. Некоторые считают, что Перкин был побочным сыном Эдуарда IV. Он и на самом деле поразительно походил на своего предполагаемого отца.
Различного рода таинственные случаи происходили в разных странах в связи с похищением детей. Всем известна сцена, изображенная с такой яркостью Виктором Гюго в его романе «Человек, который смеется», когда английская палата пэров торжественно признает похищенного в детстве аристократа своим членом, наследником древнего рода.
Почти с таким же случаем встречаемся мы в России XVI века. Вот как в старинном летописце рассказывается об одном из князей Шуйских. Во время опалы на его отца воспитатель молодого князя увез его на север, и тот долго скрывался там под видом пастуха. Много лет спустя царь Иван Васильевич Грозный признал в этом пастухе знатного князя Шуйского, вернул ему вотчины и прежнее положение.
Неожиданный успех первого Самозванца, овладевшего царским престолом, окрылил других авантюристов. Они называли себя различными именами: то это были сыновья Ивана Грозного, то царя Федора Ивановича, то царя Василия Шуйского и т. д. Наглый обман поддерживался такими же наглыми людьми. Так, после гибели первого Лжедмитрия появился второй. Он говорил, что спасся от гибели. Самозванец основался со своим войском в укрепленном лагере у села Тушина под Москвой, поэтому его прозвали «Тушинским вором». И хотя второй Лжедмитрий был явным самозванцем, его сторонники делали вид, что они верят, будто бы первый и второй самозванец – одно и то же лицо. Больше того, жена первого самозванца Марина Мнишек жила со вторым самозванцем как со своим мужем и родила от него сына. Она тайно обвенчалась с новоявленным мужем, тем самым подчеркнув свое участие в обмане.
ТРАГЕДИЯ В УГЛИЧЕ
В 1602 году в Литовском великом княжестве, составлявшем в это время вместе с Польшей обширное и могущественное государство Речь Посполитую, появился неизвестный человек, выдававший себя за царевича Дмитрия, сына Ивана Грозного.
Появлению Самозванца предшествовали различного рода слухи о той трагедии, которая за два десятка лет до названного года произошла в Угличе.
Царь Иван Васильевич Грозный умер скоропостижно, оставив после себя только двух сыновей. Старший из них, слабоумный Федор Иванович, сделался царем. Младший, Дмитрий Иванович, получил в удел город Углич, точнее, был сослан в Углич под присмотр царского воеводы вместе с матерью Марией Нагой и ее братьями.
Грозный царь прославился своей распутной жизнью, настолько распутной, что он, отвергая тогдашнее церковное правило, согласно которому человек имел право только трижды жениться, – был женат семь раз. Федор Иванович родился от первой жены Грозного, царицы Анастасии Романовны, а младший, Дмитрий – от седьмой жены, Марии Федоровны Нагой.
По тогдашним понятиям Дмитрий Иванович был незаконным сыном, что, впрочем, не вызывало никаких сомнений у современников о правах царевича на престол. Всем было ясно, что Федор Иванович недолговечен, что он является царем и правителем только по титулу, а всеми делами правит Борис Федорович Годунов – брат царской жены Ирины Федоровны Годуновой.
Уже в это время наблюдательный английский путешественник Флетчер предсказывал возможную гибель царевича Дмитрия Ивановича, как единственного человека, мешавшего Борису Годунову вступить на престол после смерти царя Федора. И трагедия действительно совершилась.
15 мая 1591 года в Угличе раздался набат. Услышав колокольный звон, народ устремился на двор царевича, где лежал зарезанный Дмитрий. Бросились на царских чиновников, некоторых из них избили до смерти, но ни народный гнев, ни плач царицы Марии, ни буйство ее братьев не могли уже воскресить умершего.
До сих пор еще ведется спор о том, как погиб царевич Дмитрий Иванович. Сохранилось следственное дело о смерти царевича Дмитрия в Угличе, но факты в нем явно подтасованы, потому что главной целью следователей было запутать все дело, сделать так, чтобы создать версию о случайной смерти царевича, которому в то время исполнилось всего десять лет.
Официальное следствие ссылалось на то, что царевич страдал падучей болезнью (эпилепсией), а припадок этой болезни с ним случился как раз в тот момент, когда он играл в тычку. Игра была незамысловатая, но по—своему опасная. Бросали нож с тем, чтобы он торчком воткнулся в землю. Тут—то с царевичем якобы и произошел припадок падучей – «черной немочи». Он случайно напоролся на нож и скончался от такой «случайности», какую, видимо, предугадал Флетчер. Следствие вел князь Василий Иванович Шуйский. Сделавшись впоследствии царем, он сам отверг заключение о смерти царевича Дмитрия, торжественно провозгласив убиенного Дмитрия мучеником.
Народ мало верил в такое счастливое для Бориса Годунова совпадение обстоятельств. К тому же всех поражало, что в зажатой руке убитого мальчика нашли орешки. Дело криминалистов – сопоставить эти орешки с теми случаями эпилепсии, которые наблюдаются и в наше время.
Ученые царского времени, склонные чересчур рационалистически подходить к объяснению всякого рода событий, верили в рассказы о падучей и о случайности смерти Дмитрия. Забыли они только об одном – почему Борис Годунов так щедро наградил всех участников этого «несчастного случая», из которых один только дьяк Андрей Клешнин получил в подарок целый небольшой город Печерники.
История в Угличе как будто бы была забыта в годы царствования Федора Ивановича (1584–1598 гг.), когда Россия, казалось, жила безмятежно, не тревожимая внешними врагами. Внешние успехи подчеркивались учреждением патриаршества, а города, отданные шведам по невыгодному перемирию, заключенному при Иване Грозном, были возвращены России, и вновь открылся прямой путь в Западную Европу через устье Невы и Финский залив. Но внешние успехи только еще сильнее подчеркивали глубокий внутренний кризис, разъедавший Российское царство. Ведь в это время царское правительство усиленно проводило закрепощение крестьян.
После смерти Федора Ивановича на престол вступил Борис Годунов (1595–1605 гг.) как брат царицы Ирины Федоровны, остававшейся единственной наследницей угасшей династии. Вспомнили об углицкой трагедии только тогда, когда на смену Федору Ивановичу пришел новый царь, бывший боярин и опричник.
ГРИШКА ОТРЕПЬЕВ
Царские власти всячески поддерживали слух о том, что появившийся претендент на московский трон, называвший себя царевичем Дмитрием Ивановичем Углицким, на самом деле был безвестным монахом (чернецом) Григорием Отрепьевым. Создана была целая биография Григория, или Гришки Отрепьева, закрепленная различного рода документами. Впоследствии родственники Гришки Отрепьева, которого в просторечье называли также Юшкой, даже выхлопотали для себя право переменить фамилию Отрепьевы на другую.
По официальным сведениям, Отрепьевы принадлежали к числу костромских дворян. Одного из них прямо называли дядей Григория. Но в рассказах о Гришке Отрепьеве действительные и вымышленные факты перепутаны в какой—то странной амальгаме.
Правительство Бориса Годунова не скупилось на краски, чтобы обрисовать прежнюю жизнь Григория в самых черных тонах. Гришка с юных лет воровал («крал»), бражничал, обманывал, – захлебываясь от собственных вымыслов, сообщало польскому правительству русское посольство в 1604–1605 годах, когда Самозванец стал уже грозной силой. Однако, по заявлению того же посольства, Гришка занимал выдающееся положение среди монахов Чудова монастыря в Кремле. Он состоял келейником при архимандрите Пафнутии, который держал его «для письма».
Уже после гибели Самозванца возник такой рассказ о Гришке Отрепьеве, получивший название «извета» (донесения) монаха Варлаама.
Варлаам рассказывает о своих похождениях в 1602 году, когда он вместе с монахом Мисаилом Повадьиным и Григорием Отрепьевым ушел за рубеж. Эта монашеская троица ярко изображена А. С. Пушкиным в его известной сцене в корчме.
По извету Варлаама, Юшка, то есть Гришка Отрепьев, был воспитан его вдовой матерью и научился грамоте. Один из очевидцев и историков «Смуты» добавляет, что родители Отрепьева жили в костромской волости Борки. Позже Гришка прятался от преследований в Железноборском монастыре.
Отрепьев сделался монахом уже в ранние годы. Он был пострижен в монахи, когда ему было 14 лет от роду, Трифоном, игуменом монастыря в Хлынове (Вятке). Удивляться такому раннему возрасту, в котором Григорий Отрепьев принял монашество, не приходится: Трифон в это время собирал людей со всех сторон в свой монастырь.
Позже Гришка Отрепьев начал жить в Чудовом монастыре в Москве. Этот монастырь считался патриаршим.
В Чудовом монастыре Гришка Отрепьев выдвинулся, видимо, своими способностями и вошел «в великую славу», потому что сопровождал самого патриарха Иова. Но в Чудовом монастыре он задержался ненадолго. По неясным причинам он покинул свое место и стал скитаться по различным монастырям. Опять вернулся в Чудов монастырь, бежал в Литву вместе с монахом Варлаамом.
В различных сообщениях об Отрепьеве поражает нас смешение каких—то разных обстоятельств, которые очень трудно объединить вместе в единый рассказ.
В самом деле, если Отрепьев находился непосредственно при патриархе Иове, то его должны были знать московские церковные круги. Ведь вновь появился он в Москве в 1605 году, всего через три года после того, как покинул Чудов монастырь. Однако нет никаких сведений о том, чтобы люди, принадлежащие к московскому духовенству, опознали в новом царе прежнего чернеца Чудова монастыря.
Извет Варлаама, таким образом, довольно шаткая основа для определения того, был ли Гришка Отрепьев тем лицом, которое впоследствии называло себя царевичем Дмитрием.
Но существуют и другие свидетельства о Гришке Отрепьеве, помещенные в повести о том, как Борис Годунов «восхитил» царство. По этой повести за рубеж бежали монахи Мисаил Повадьин, Венедикт и Леонид, а с ними Григорий Отрепьев. В Киеве (бывшем тогда в составе Речи Посполитой) Григорий велел Леониду назваться Отрепьевым, а сам объявил себя царевичем Дмитрием Ивановичем. Это неожиданное сообщение, как мы увидим дальше, бросает свет на дальнейшую историю Самозванца. Возникает предположение, уже высказанное ранее, что Самозванец и Григорий Отрепьев – разные люди. И сам Варлаам в своем извете как бы теряет нить рассказа о Григории Отрепьеве с того времени, как тот появился у Адама Вишневецкого. Невольно возникает мысль, не был ли Григорий Отрепьев только гонцом из Москвы, возвестившим, что пришло подходящее время для появления Самозванца.
ПОЯВЛЕНИЕ «ЦАРЕВИЧА»
Здесь мы подходим к тому самому моменту, когда впервые появляется человек, усыновленный «тенью Грозного», как говорит о себе Дмитрий Самозванец в бессмертной трагедии А. С. Пушкина. Рассказы о появлении Самозванца повторяют одну и ту же версию: московский беглец Гришка Отрепьев поступил на службу к знатному пану Адаму Вишневецкому, заболел, послал за священником и в беседе с ним объявил себя наследником московского престола, истинным царевичем Дмитрием Ивановичем, спасшимся от смерти, предназначенной ему агентами Годунова.
Некоторые горячие головы готовы поверить тому, что Самозванец и впрямь был царевичем Дмитрием, настоящим сыном Ивана Грозного. Но это противоречит прежде всего тому обстоятельству, что сам Самозванец не мог никогда более или менее точно рассказать о своей жизни после предполагаемого спасения, отделываясь фразами без всякого конкретного содержания. Это, пожалуй, самый поразительный факт, доказывающий то, что он не мог рассказать своей биографии.
Иногда ссылаются на то, что Самозванец с удивительной решимостью отстаивал свое законное происхождение от царя Ивана Грозного, но количество такого же рода совершенно уже явных самозванцев, до конца жизни отстаивавших свои права даже под пытками, довольно велико, как бы нелепы ни казались претензии таких людей на их царственное происхождение.
Гораздо интереснее те нити интриги, которые и до сих пор не вполне выяснены в исторической литературе, и значение которых и для других случаев самозванства и убийств остается и до сих пор интересным.
Историки, например, до сих пор не задумывались, почему Самозванец появился именно у пана Адама Вишневецкого, а это находит свое объяснение в истории и Вишневецких, и царствующего дома Ивана Грозного.
Вишневецкие принадлежали к числу родовитой знати русского происхождения; они, впрочем, приняли уже католичество. Они происходили из рода тех Вишневецких, которые состояли в родстве с Иваном Грозным. Бабушка Ивана Грозного княгиня Анна Глинская принадлежала к сербскому роду Якшичей. Якшичи считались одним из крупнейших владетельных домов Сербии первой половины XVI века.
Воевода Якшич имел трех дочерей. Одна из них вышла замуж за князя Федора Владимирского; другая – за князя Вишневецкого, третья – за украинского князя Глинского. Эта третья, Анна Глинская, была матерью Елены Глинской, вышедшей замуж за Василия III. От брака Василия с Еленой и родился Иван Грозный.
Таким образом, как мы видим, появление Самозванца у Вишневецких, может быть, и не было совершенно случайным.
Родственники Елены Глинской, князья Глинские, жили в Москве, и даже по какой—то причине дом князя Василия Глинского отмечен на так называемом Петровом чертеже города Москвы, составленном в начале XVII века.
КЕМ МОГ БЫТЬ САМОЗВАНЕЦ
Из какой же среды вышел человек, объявивший себя царевичем Дмитрием Ивановичем Углицким»
На этот вопрос можно ответить только предположительно, так как никаких документов, которые рассказывали бы о жизни Самозванца до его появления в доме князя Адама Вишневецкого, не сохранилось.
Надо только заранее сказать, что он был русским человеком. Это доказывается тем, что сохранились некоторые бумаги, написанные лично Самозванцем. К их числу относится прежде всего письмо Дмитрия к папе Клименту VIII, в котором он говорит о своей преданности католической церкви.
Письмо написано на хорошем польском языке, но изобилует некоторыми небольшими погрешностями, и характер этих погрешностей обнаруживает, что письмо переписывал не поляк, а русский человек. Подчеркиваем, что русский человек, потому, что поспешные заверения некоторых историков, что это был «московский» человек, не могут быть доказаны. В сущности, московский язык того времени еще недостаточно изучен, чтобы можно было с такой уверенностью говорить об ошибках, сделанных именно москвичом.
Пожалуй, наиболее достоверное предположение заключается в том, что Самозванец вышел из среды военных людей, может быть, из числа мелкого дворянства. Во всяком случае, он отличался хорошим знанием военного дела, привычен был к различного рода военным упражнениям.
Повторяя официальную версию о том, что Самозванец был Гришкой Отрепьевым, историки не обратили внимания на те общественные круги, среди которых появление разного рода самозванцев было явлением обычным, – на запорожских и донских казаков. Источники рассказывают «о утеснении» донских казаков при царе Борисе. Против казаков направлены были такие меры, как построение на границе Донской земли города Царева—Борисова, в котором сидел воеводой боярин Богдан Яковлевич Бельский, хитрый авантюрист, пытавшийся сделать из нового города нечто вроде особого удела. Преследования против донских казаков сочетались с опалой Бельского, которого Борис Годунов лишил должности воеводы и велел «бесчествовати» (опозорить). Как запорожские, так и донские казаки и явились воинской силой, с самого начала поддержавшей Самозванца. Ведь как раз из среды казачества и выходили разные самозванные «царевичи» и «цари». Казаки и сами прекрасно знали, что их «цари» – самозванцы, иногда даже знали их происхождение. Это не было следствием «царистской психологии» русских людей XVI века, как писал И. В. Сталин, а своего рода политическим маневром для придания авторитета всему движению. Например, во время восстания Болотникова «царем» Петром называл себя гончар из Звенигорода, а всему делу «заводчиком» был Иван Болотников, как об этом сообщается в одном малоизвестном хронографе. «Цари» нередко появлялись и в других странах во время крестьянских восстаний.
Возможно, Самозванец происходил из мелкой дворянской среды, жившей на Северщине, в непосредственном соседстве с Речью Посполитой. В частности, впоследствии он показал довольно хорошее знание жизни в Северской Украине, откуда и начал свой поход, опираясь на владения Вишневецких на Переяславщине.
Вокруг Самозванца с самого начала его появления на Украине складывалась молва о нем как о настоящем царевиче Дмитрии, чудесно спасшемся в Угличе. Мы знаем, что подобные же самозванцы во множестве появлялись и впоследствии, главным образом, на окраинах Российского государства. Смелость и отвагу в пределах тогдашней Северской Украины искать особенно не приходилось. Жившие здесь «севрюки» прославились своим мужеством в постоянной борьбе с крымскими татарами.
Здесь мы еще раз подчеркиваем практическую невозможность того, что Дмитрий Самозванец и Гришка Отрепьев были одним и тем же лицом.
Поражает и другое – необыкновенная быстрота, с которой Самозванец сделал свою карьеру. Уже в 1603 году он присутствовал на свадьбе Ивана Вишневецкого с Урсулой, дочерью знатного пана Юрия Мнишка. Потом он женился, как известно, на второй дочери Юрия Мнишка – на Марине Мнишек.
Вишневецкие с самого начала признали законность притязаний Самозванца. Ведь именно Вишневецким принадлежали большие владения на Левобережной Украине.
В сущности, Вишневецкие и Мнишки и ввели Самозванца в круг тогдашней польской знати, хотя отнюдь не первого разряда. Тем не менее, в самой Польше нашлись скептики, которые не признавали подлинности нового царевича.
Неслыханная карьера Самозванца привлекла к нему внимание католических кругов Польши. Иезуиты в это время пользовались в Речи Посполитой большим влиянием. В своих планах они готовы были опираться прежде всего на господствующие круги тех или иных стран, наивно предполагая, что эти круги во главе с царем могут заставить Россию, большую и богатую страну, испокон веков враждебную католичеству, подчиниться римскому престолу. Католические духовные лица обучали Лжедмитрия правилам католического («латинского») вероисповедания.
Историки нередко подчеркивают, что Самозванец официально признал себя католиком в упомянутом раньше письме к папе Клименту. Но письмо это, по—видимому, было одним из маневров, к которому прибег Самозванец. Так, по некоторым сведениям, он сделал богатый вклад в православную церковь во Львове, что отнюдь не вяжется с представлением о яром католицизме Самозванца.
Впоследствии Самозванца укоряли за нежелание следовать православным обрядам, укоряли даже в том, что свадьбу свою он затеял в канун праздника Николая Чудотворца, что москвичами считалось недопустимым. Однако серьезных доказательств того, что Самозванец готов был сделать Россию католической, у нас до сих пор не имеется. Мы вправе говорить скорее о том, что Самозванец пытался примирить обе церкви – православную и католическую. Он смотрел на различие в обрядах этих церквей более или менее снисходительно и понимал, что изменить церковные порядки в России нелегко.
В этом отношении очень интересно, что в царствование Самозванца выпущена была книга «Апостол», в тексте которой нет изменений по сравнению с ранним московским изданием в сторону сближения с текстами католических церковных книг.
Для иезуитов поддержка, оказанная ими Самозванцу, оправдывалась стремлением утвердить в «еретической» России католицизм. Для Самозванца поддержка католических кругов означала усиление его позиций. Настоящей же силой, которая помогла Самозванцу овладеть московским престолом, были внутренние затруднения России. Народная ненависть направилась против господствующих крепостнических кругов. Она и свергла правительство Бориса Годунова.
РОЗЫСКИ В МОСКВЕ
Известие о появлении Самозванца пришло в Москву сравнительно поздно. Царь Борис всполошился с самого же начала и увидел в этой тени погибшего царевича самого опасного врага для себя и для своей династии. Он стал подозревать, что интрига созрела в среде ненавистных ему московских бояр.
Историк С. Ф. Платонов связывает выдвижение Самозванца с некоторыми боярскими родами, к числу которых в первую очередь относит Романовых. Страницы, посвященные Романовым как предполагаемым покровителям Самозванца, написаны Платоновым увлекательно. Но, присмотревшись поглубже к этим увлекательным страницам, мы сразу заметим некоторые недостатки построения Платонова. В сущности, никаких данных, кроме подозрений, царь Борис не мог выдвинуть против Романовых. К тому же нельзя игнорировать тот факт, что по «Новому летописцу», являющемуся одним из важнейших источников истории Самозванца, преследования Романовых начались раньше того, как Самозванец стал известен в Москве.
Конечно, «Новый летописец» мог перепутать последовательность тех или иных событий, но и сам царь Борис не мог представить никаких доказательств вины Романовых, у которых некоторое время жил Гришка Отрепьев. Романовы были обречены на преследования и на возможное уничтожение уже в силу того, что они были наиболее опасными претендентами на престол.
Права Романовых держались на том, что Анастасия Романовна, дочь родоначальника всей фамилии, была замужем в первом браке за Иваном Грозным, и от нее родились царевичи Иван Иванович, убитый отцом, и Федор Иванович, впоследствии царь.
Таким образом, братья царицы Анастасии Романовны имели права на московский престол в случае, если династия Калиты совершенно угаснет. Впоследствии царь Михаил Федорович Романов, бывший племянником царицы Анастасии Романовны, и подчеркивал свое право на престол именно тем, что он мог считать себя племянником самого царя Ивана Грозного.
Михаил Федорович в своих грамотах опирался на это родство или, точнее сказать, свойство с Иваном Грозным в доказательство своих прав на московский престол. Но как раз такие же права на московский престол имел и сам Борис Годунов, а также его сын Федор. Борис был братом царицы Ирины Федоровны, жены царя Федора Ивановича, и в силу этого царевич Федор Борисович приходился племянником последнему царю из династии Калиты – Федору Ивановичу. Именно этим правом родственности, или свойства, с угасшей династией оперировал и сам Борис Годунов.
И Романовы, и Годуновы, таким образом, имели совершенно одинаковые права на престол по московским понятиям. Практически же ни те, ни другие не были связаны кровным родством с Иваном Грозным и его сыновьями.
Однако после воцарения Романовых в официальных документах всячески подчеркивались права Романовых на престол, тогда как Бориса Годунова называли «похитителем» царского престола. Этот исторический подлог проходит красной нитью во всех сочинениях по истории смутного времени, написанных в царское время. К сожалению, этот подлог не опровергнут и в некоторых работах ученых нашего времени.
Понятно, что уничтожение Романовых при этих условиях казалось для Бориса Годунова предпосылкой прочности его власти. Это прекрасно понимали и сами Романовы, когда они в ссылке сетовали по поводу будущей участи их малолетних детей.
Появление Самозванца было на руку Романовым, вызывая надежду на уничтожение ненавистной династии Годуновых. Именно в сторону Романовых и других крупных боярских фамилий царь Борис и обратил свой гнев. Здесь сказалось старинное соревнование между боярскими родами, в силу которого и царь Борис в душе остался тем же самым боярином Годуновым, каким он был в годы царствования Ивана Васильевича Грозного.
Между тем успех Самозванца был гораздо выгоднее не для Романовых, а для Нагих, из рода которых происходила мать царевича Дмитрия. Существует предание, записанное уже в XVII веке, согласно которому царица Мария Нагая даже дала Самозванцу крест покойного мужа, как бы в подтверждение того, что Самозванец является настоящим сыном Грозного.
Хотя это предание записано сравнительно поздно, оно, тем не менее, имеет какое—то основание. Впоследствии Мария Нагая всенародно признала Дмитрия Самозванца своим сыном. Удивляться, что она могла согласиться с подлогом, в сущности, особенно не приходится, потому что при воцарении Самозванца она делалась вдовствующей царицей, тогда как при Годунове она должна была остаться на вечные времена в монастыре, хотя была еще сравнительно молодой и отнюдь не чужда была, по всем рассказам, мирской жизни.
Надо сказать, что Борис Годунов и сам обратил свое внимание на царицу Марию Нагую. Он ее допрашивал вместе со своей супругой царицей Марией Григорьевной. Царица была дочерью самого жестокого человека всей опричной братии, не кого иного, как Малюты Скуратова. Она и показала себя достойной Малютиной дочерью во время этого допроса. Царица была так обозлена, что готова была выжечь свечкой глаза матери убитого царевича. Но по—своему она была более права, чем сам царь, подозревая возможность интриги именно со стороны Нагих.
Здесь мы, собственно, и подходим к концу нашего повествования. Дальнейшее хорошо известно и многократно описано. Окончательный поворот в судьбе Самозванца произошел, как известно, под Кромами, где к нему присоединились царские воеводы, изменившие царю Борису.
Царь Борис к этому времени уже умер, а молодой царевич Федор Борисович оказался совершенно беспомощным на своем троне, как и «злая» царица Мария Григорьевна.
Поразительна участь семейства мудрейшего, хитроумнейшего царя Бориса. Ловкий авантюрист сел на московский престол. И никто из ближайших к Борису Годунову советчиков не помог молодому царю Федору Борисовичу укрыться за крепкими стенами какого—нибудь крепкого монастыря, например, Кирилло—Белозерского или Соловецкого. Федор Борисович с матерью остался в Москве, которая глухо волновалась.
Участь царя Федора Борисовича была поистине плачевной: он погиб от руки московских палачей, и даже не заговорщиков.
Так расправились московские люди с последним отпрыском Малюты Скуратова.
Позже москвичи свергли и самозванного царя Дмитрия Ивановича.