Последнюю свою работу Рублев выполнял в Андрониковом монастыре, на этот раз уже без Даниила, о котором не упоминает сказание о начале Андроникова монастыря. Это произошло после 1427 года.
Последняя, «конечная», работа Андрея Рублева проводилась в Андрониковом монастыре при игумене Александре, который, по Строеву, стал игуменом не раньше 1427 года. Эта дата сходится с примерной датой окончания росписи собора в Троицком монастыре. Следовательно, собор в Андрониковом монастыре расписывался в 1428–1430 годах.
Подведем некоторый итог, конечно, сугубо предположительный, об основных датах в жизни Андрея Рублева. Он родился около 1360 года, в 1395 году, вероятно, уже принимал участие в росписи церкви Рождества в Кремле, в 1405 году расписывал собор Благовещения в Кремле, в 1408 году принимал участие в реставрации Владимирского собора, в 1410–1412 годах предположительно работал в Люблине, в 1415–1420 годах снова работал в Москве и в Звенигороде, в 1425–1427 годах расписывал собор в Троицкой Лавре, в 1428–1430 годах выполнил свое «конечное рукоделие» в Андрониковом монастыре.
Андрей Рублев умер, окруженный славой величайшего мастера своего времени. И вокруг его имени тотчас же стали слагаться легенды. Красивейшую из них передал Иосиф Волоцкий: Андрей и Даниил, неразрывно связанные друг с другом «духовным союзом», даже праздники проводили в созерцании живописи, раздумывая о новых творческих замыслах. Кто может проникнуть в замыслы великих творцов, кто сумеет разгадать, какие живые люди воплотились в трех юношах «Троицы», так необычно, не по—юношески грустных, кто воплотился в ликах апостолов владимирских фресок с их русскими лицами, такими необычными для византийской живописи. Об этом мы можем только гадать и делать предположения.
Но образы эти стоят перед нашими глазами и восхищают нас, как восхищали современников Андрея Рублева и будут восхищать всех любящих прошлое и настоящее русского народа.
О БИБЛИОТЕКЕ МОСКОВСКИХ ЦАРЕЙ (ЛЕГЕНДЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ)[1098]
В истории встречаются загадки, которые долго привлекают к себе внимание и подчас так и остаются неразрешимыми. К числу таких загадок относится и вопрос о библиотеке московских царей XVI–XVII веков. О ней, как далее будет видно, рассказывают различные источники, и, казалось бы, нельзя сомневаться в том, что такая библиотека существовала. Однако сообщения этих источников подвергнуты сомнению. Одни из них признаны недостоверными, другие считаются если и достоверными, то недостаточными для того, чтобы сказать с точностью, что это была за библиотека и, в частности, были ли в ней латинские и греческие рукописи светского содержания. К тому же первоначальные сухие высказывания наших историков постепенно обросли различного рода легендами и дополнениями.
А между тем вопрос о библиотеке московских царей выходит далеко за пределы простого любопытства. Он имеет громадное значение для понимания культуры средневековой России. Вот почему нам хотелось бы заново поставить эту проблему и познакомить любителей прошлого нашей Родины с одной из ярких страниц ее истории.
О том, что московские цари обладали большой библиотекой греческих и латинских рукописных книг, в Западной Европе в XVI в. ходили разнообразные слухи. Уже в то время была сделана попытка установить, действительно ли имеется такая библиотека. Крайне характерно, что эту попытку предприняли просвещенные итальянские круги, связывавшие сведения о царской библиотеке с последними византийскими императорами. Рассказывали, что византийский император Иоанн незадолго до взятия Константинополя турками в 1453 г. отправил драгоценные греческие рукописи в Москву для их спасения.
Знаток греческой письменности Петр Аркудий получил от кардинала Сан—Джорджо поручение проверить этот слух. Аркудий побывал в русской столице вместе с польско—литовским послом Львом Сапегой в 1600 г.
По словам Аркудия, он при всем своем старании не был в состоянии обнаружить следы библиотеки с греческими рукописями. Как бы в оправдание своих бесполезных поисков Аркудий сообщил, что такой библиотеки якобы никогда и не было. Он прибавил различного рода россказни о том, что великие князья московские были людьми необразованными и как данники татарского хана вынуждены были даже подвергаться унизительным процедурам при встрече ханских посланников.
Эти рассказы обнаруживают источник сведений Аркудия – он говорил о московских царях на основании некоторых авторов. И действительно, одновременно с письмом Аркудия Сапега писал о том же другому католическому прелату, известному Клавдию Рангони, папскому нунцию в Польше, прославившемуся впоследствии содействием самозванцу Дмитрию. Сапега уверял, что в Москве нет никакой библиотеки, за исключением немногих церковных книг.
Однако даже то усердие, с которым Аркудий и Сапега выясняли вопрос о греческих рукописях, показывает, что в Италии существовало мнение, будто в Москве имелись различного рода сочинения знаменитых греческих и латинских авторов. Об этом же говорилось в других сообщениях о библиотеке в Москве, где, по мнению некоторых просвещенных поляков, процветала греческая письменность.
Как видим, уже 300 лет назад мнения о существовании библиотеки московских царей были противоречивыми.
Вопросом о царской библиотеке особенно занялись в конце XIX – начале XX века, когда история русской культуры начала интересовать относительно широкие научные круги. В этом время выступала своеобразная скептическая школа, старавшаяся доказать бедность и убожество старинной русской культуры, в силу чего и речи не могло быть о каких—то сокровищах древнегреческой письменности, якобы сохраненных Москвой.
К числу скептиков принадлежал и С. А. Белокуров, написавший объемистую книгу «О библиотеке московских царей в XVI столетии».[1099] Автор привлек колоссальное количество различного рода материалов с единственной целью доказать, что никакой библиотеки в Москве не было, да и быть не могло, так как Россия того времени еще не доросла до понимания ценности древних греческих и латинских книг.
Труд Белокурова сыграл своего рода роковую роль в вопросе о библиотеке московских царей. Как ни странно, скептицизм еще усилился благодаря выступлению археолога Стеллецкого … в защиту идеи существования такой библиотеки.[1100] Ведь «защита» эта опиралась на фантастические рассказы о различных подземельях в Москве и других городах, где можно было найти хотя бы какой—либо подвал или «загадочную» дверь в подземелье. С этого времени в так называемых «серьезных профессорских кругах» кадетского толка говорить о библиотеке московских царей сделалось даже несколько неприличным. Это стало считаться показателем «квасного патриотизма» и недостаточного критицизма в науке.
Правда, у Белокурова нашлись оппоненты, притом несомненно более талантливые, чем он сам. Это были И. Е. Забелин, Н. П. Лихачев, А. И. Соболевский. Но беда заключалась в том, что все они принадлежали к консервативным кругам, и выступления их рассматривались как своеобразная поддержка царского строя. Ведь это было время, когда гнилой царский режим трещал по всем швам, и прогрессивные люди с неприязнью относились к тем, кто в той или иной мере, прямо или косвенно способствовал поддержке царизма.
А между тем не кто иной, как академик А. И. Соболевский привел доказательства в пользу существования царской библиотеки, и его мнение заслуживает большого внимания. Соболевский глубоко изучил древнюю русскую письменность и ее связи с общеславянской письменностью. Он ясно понимал своеобразие старинной русской литературы и то особое место, которое она занимает в мировой культуре. Его положения, высказанные в статьях о библиотеке московских царей, не потеряли своего значения и в наше время.[1101]
Как сейчас, я вижу этого сухонького старичка, который в свои 70 лет обычно ходил пешком с Пресни, где он жил в своем небольшом особнячке, на Красную площадь в Исторический музей. Иногда я был его попутчиком, так как жил по соседству. По дороге мы говорили о ряде исторических вопросов, в том числе и о таинственной библиотеке.
Какие же аргументы Соболевский и другие ученые выдвигали в пользу того, что в Москве существовало собрание рукописей греческих авторов, хранившееся в царской библиотеке, и что нам, собственно говоря, известно о библиотеке московских царей»
Наибольшее значение имеют два свидетельства XVI века. Первое из них помещено в «Житии Максима Грека», который был приглашен великим князем Василием Ивановичем в Москву для перевода греческих книг. Возможность подобного приглашения уже указывает на то, что греческие книги существовали в Москве. Иначе зачем было искать переводчика в южнославянских странах»
Здесь не место подробно говорить о Максиме Греке, этой колоритнейшей фигуре XVI века. Стоит только напомнить вкратце, что он получил образование во Флоренции, участвовал в движении знаменитого Савонаролы, постригся в монахи и жил на Афоне. Оттуда он приехал в Москву в качестве переводчика в 1518 г.
Максим Грек находился в чести у великого князя девять лет. Затем произошла катастрофа. Он был обвинен в ереси. К этому прибавлялось и другое, более опасное обвинение – в сношениях с турецким султаном. В действительности же причиной опалы Максима Грека было его противодействие разводу великого князя Василия Ивановича с первой женой Соломонией. Дело это по тому времени было неслыханным. Ведь браки, разрешенные церковью, даже в случае смерти жены русские книжники называли так: первый брак – законом, второй – законопреступлением, третий – «свинским житием».
Дальнейшая жизнь Максима Грека проходила в темницах и под надзором в монастырях. Он умер в преклонном возрасте в 1556 г. Страдальческая участь Максима Грека возвела его в глазах современников в ранг святых. И уже в XVI веке возникли сказания о Максиме – «философе». В одном из них мы и встречаем первое упоминание о царской библиотеке (даем его в приближении к современному языку).