— Ну, тут два варианта. Или я сейчас бегу рассказывать о своем чудесном открытии, и кого-то очень быстро выселяют из бесплатно, но абсолютно необоснованно полученной трехкомнатной, улучшенной планировки, квартиры, и даже, возможно начинают бить, или…
— Или? — Алевтина скривилась как от зубной боли, представив, как ее, по пути в столовую, бьют по лицу не получившие квартир тетки-изолировщицы.
— Или я делаю вид, что ничего не видел, ведь мы можем делать маленькие послабления своим друзьям, правда? Мы же с вами лучшие друзья, Алевтина Николаевна.
Алевтина так часто закивала своей головой, что я испугался, что она оторвется.
— Только, Аля, ты одно запомни — по квартире срок исковой давности не три года, а десять лет (маленько приврал я) и, если я узнаю, что ты в отличии от меня только изображаешь дружбу между нами, то нашей дружбе конец, раз и навсегда. Ты меня поняла?
Алевтина еще раз представила перспективу потерять дружбу со мной — выселение из квартиры, увольнение от должности, поиски работы, куда как затруднительные, при наличии среднего специального образования и ничем не подтвержденной инженерной должности и стала горячо уверять меня, что дружба между нами теперь, как нерушимая гранитная скала.
— Раз мы с тобой такие друзья, Аля, кстати, я теперь для тебя просто Паша, то расскажи мне по-дружески что-нибудь занимательное вот про этих людей. — я пододвинул одной из самых информированных женщин на предприятии короткий список фигурантов.
— Но, Паша…
— Аля, уверяю, все что ты будешь мне рассказывать по дружбе, останется, исключительно, между нами.
— Ладно…друг. — Алевтина Николаевна подошла к двери, поплотнее прикрыла, а потом, подумав, заперла на замок: — Хотел услышать — слушай.
Выйдя от моей новой лучшей подруги примерно через час я улыбнулся злобно смотрящим на меня ее подчиненным, которые уже исстрадались, сидя в курилке, и ожидая, когда грозная начальница разрешит им вернутся, и двинулся на выход с заводской территории. Капитану Паткулю я решил звонить из защищенного места — своего служебного кабинета в подвале Дорожного РОВД.
— Доброго дня, Альберт Михайлович. — мой голос был просто переполнен доброжелательностью: — Так у нас с вами и не получилось побеседовать…
— Ты что, придурок! — капитан Паткуль сорвался на визг: — Ты с нами поиграть в прятки решил⁈ Я сейчас тебя в розыск выставлю и кранты тебе…
Это уже было нежелательным моментом. Как только рьяный капитан попытается установить мои полные данные, чтобы затем выставить в оперативный розыск, моя конспирация накроется медным тазом — барышня из адресного бюро заявит, что такой человек по учетам не значится, тот начнет копать и может докопаться, кто я есть такой на самом деле…
— Альберт Михайлович, давайте горячку пороть не будем, хорошо? Как я понимаю, вы еще у дежурного или своего начальника, как там у вас положено, материалы и заявления, вчера вам отписанные не получали?
— Тебе какое дело? — буркнул, снизив накал на два тона, коллега.
— Просто сходите и получите бумаги, а я получу заключение в травмпункте о побоях, которые мне нанес ваш активный подчиненный и еще раз вам позвоню. Кстати, показания свидетелей, как вы меня волокли по лестнице и били по ребрам, хотя я не сопротивлялся, у меня с собой. Не прощаюсь. — я положил трубку.
Написав несколько свежих бумаг в находящихся в моем производстве оперативных дел, я вновь взял телефонную трубку.
Судя по странному зуммеру сигнала вызова, мои коллеги подсуетились и установили аппарат с определителем номера. После нескольких гудков, полюбовавшись на абракадабру, высветившуюся на дисплее аппарата АОН, мне решили ответить.
— Слушаю. — ответил Паткуль.
— Прочитали бумаги?
— Да, конечно прочитали, приезжайте к нам, все вопросы решим. — жизнерадостно ответил мне собеседник, который явно врал. Прочитать пятьдесят страниц документов, самое главное, относящихся к, абсолютно незнакомому милицейским операм, гражданскому праву — надо быть продвинутым юристом, к которым капитана Паткуля я не относил.
— Не, я к вам не поеду. Меня сейчас в больницу оформляют, по причине полученных от вашего подручного побоев — ребра, знаете ли, поломались и кровь в моче…- вдохновенно врал я: — И оттуда я прокурору заявление напишу, с вопросом — почему сотрудники милиции так рьяно защищают жулика Кошкина… Единственный выход для вас — быстрее передавать материалы в следствие и перестать меня разыскивать — нет у меня желания с вами встречаться…
Судя по звукам, доносящимся из телефонной трубки, Паткуль ругал Володю за чересчур тяжелую руку. Решив, что не стоит мешать милым бранится, я разорвал разговор, но телефон тут же разорвался громкой трелью. Первой мыслью моей было, что АОН на аппарате милиционеров оказался все-таки качественный, и они смогли определить мой рабочий телефонный номер, висящий на одной милицейской сети с их аппаратом. Я задумчиво подержал руку на трубкой, но решил ответить.
— Привет, надо встретится. — в трубке раздался резкий, отрывистый голос Аллы Петровны, моей бывшей вино-водочной королевы.
— Говори, куда подъехать. — проявил я покладистость.
— Давай там, где мы с тобой в первый раз встречались. В четыре часа сможешь подъехать?
— Если ненадолго, то да.
— Тогда до встречи. — моя собеседница положила трубку, и я вновь погрузился в кипу бумаг, которые двумя огромными стопками придавили мой стол.
Кафе, где мы с Аллой встречались несколько раз, за прошедшие годы ничуть не изменились, только у буфетчиц улыбки при появлении посетителей стали более искренние, да барная стойка заполнилась более яркими бутылками, что хлынули в свободную Россию из всех темных углов Европы.
Как только я присел за столик в знакомом мне закутке, как молодая, симпатичная официантка поставила передо мной чашку кофе и тарелку с бутербродами. Я благодарно кивнул Алле, сидящей за столиком:
— Спасибо, я как раз сегодня без обеда.
— Что, твоя баба тебя совсем не кормит? — нарочито грубо окрысилась моя бывшая любовница.
— Алла, не начинай. — я откусил бутерброд и сделал маленький глоток кофе: — Рассказывай, что случилось?
— У нас аукцион на следующей неделе назначили, специально, суки, объявили в последний момент, чтобы я денег собрать не смогла. -женщина от злости заскрипела зубами.
— Алла, не психуй. –я осторожно накрыл ладонью кисть ее руки: — Я же тебя предупреждал, что жизнь сейчас совсем другая начнется. На кону безбедное существование не только самого человека, но и его детей и внуков, поэтому никакой жалости не будет ни к кому, ни к друзьям, ни к знакомым. Чем я тебе могу помочь?
— Мне деньги нужны. Много. — хрипло произнесла Алла, бросив на меня осторожный взгляд из-под густо накрашенных ресниц.
— Будут, но только на погашение твоей задолженности по аукциону, в долларовом эквиваленте и под залог твоего права на долю в вашем магазине. И все это через нотариуса.
— Это как? Я половины слов не поняла. — Алла впилась в меня взглядом, не понимая, как реагировать на мою оферту.
— Объясняю — ты участвуешь в аукционе. С моей стороны ты можешь рассчитывать на вот эту сумму в долларах. — я написал несколько циферок на салфетке: — Думаю, что исходя из твоих личных денег и денег, что соберешь с коллектива, ты победишь, за твой магазин никто особо бороться не будет, ты не зря последние пару лет так хреново работала. Мы едем к нотариусу, я, от имени своей бабушки, заключаю с тобой договор займа, по которому на расчетный счет, который укажут организаторы аукциона будет положена сумма в рублях, но с указанием в долларовом эквиваленте. Ты обязана будешь ее вернуть через два года в рублях, но долларовый эквивалент будет тот-же самый, я не собираюсь терять деньги на инфляции. И, пока ты полностью не рассчитаешься, то твоя доля в праве собственности на магазин будет в залоге…
— а зачем мне это нужно, отдавать долларами, да еще и в залог свою долю отдавать, которая, как минимум будет стоить в два раза дороже?
— Алла, ты меня за лоха то не держи, хорошо? — я усмехнулся, откинувшись на спинку стула: — Я тебе сумму предлагаю на два года, без процентов, а ты тут кобенишься. Напомни мне, что нас вообще сейчас связывает? Ребенок, которого я год уже не видел и который, зная тебя, я в этом уверен, ничего хорошего обо мне в своей жизни не слышал и мое обещание, данное давным-давно, тебе помогать! Больше между нами ничего не осталось. Или ты хотела мне через пару лет деньги по номиналу отдать? Мне этого не надо, они за это время раз в тысячу обесценятся.
— Хорошо, я подумаю и тебе позвоню. — Алла резко встала, и бросив мне через плечо, что за все уплачено, быстро покинула кафе, провожаемая моим насмешливым взглядом.
Боже мой, интересно, на что она рассчитывала? Что я соберу все что у меня есть и брошу все к ее ногам? Барышня с каждым годом становилась все более нервной и нетерпимой к чужому, отличному от ее, мнению. Уверен, она до сих пор считает меня виновным во всем негативном, что случилось в ее жизни, начиная от моего совета согласиться поменять место директора ее любимого винно-водочного магазинчика, на кресло убыточного хозяйственного магазина с огромной площадью, не понимая, что не с ее характером и способностью заводить друзей, усидеть на торговле спиртным. Вспомнив, как ее еще при позднем Союзе чуть не угробили собственные подчиненные, я поморщился. И теперь, Алла, считающая себя самой хитрой, уверен, рассчитывала, что я ей дам кучу денег по вшивой расписке. Нет, Алла со мной поступит честно только в одном случае — если жестко держать ее в рамках, разрывая рот металлическими удилами, а иначе она просто перешагнет через тебя своими стройными ногами и уйдет в закат, даже не обернувшись.
Да, деньги у меня были, но я не для того, получив пару тысяч рублей, бежал в обменник, меняя их на доллары, пока курс не упал еще ниже, чтобы просто так отдать их своей бывшей любовницы, да и общий ребенок, которого Алла старательно прятала от меня последние годы, перестал быть для нас с женщиной связующей нитью. Я допил кофе, положил под блюдце мелкую купюру «на чай» улыбчивой девочке официантке и вышел из неуютного, темного, изобилующего темным деревом, кафе. Пора было собирать денежные резервы в единую стеклянную банку.