товить их à la Bordelaise я решил сделать flambés, — Гидеон осторожно нарезал почки и проверил, чтобы они приготовились идеально и имели приятный розовый оттенок. Смешав их с соусом, он добавил извлеченные из духовки тушеные артишоки, а затем разложил свой шедевр по тарелкам.
— Захвати вино, — сказал он, неся две тарелки в гостиную, что располагалась рядом с кухней. Фордис неохотно последовал за ним.
— Говорю же, я не ем субпродукты.
Гидеон поставил тарелки на низкий столик перед кожаным диваном. Фордис присел и сердито уставился на свою порцию.
— А ты попробуй.
Агент поднял нож и вилку и нерешительно занес их над блюдом.
— Ну же, давай. Будь мужиком. Если тебе не понравится, на кухне я найду для тебя пакет доритос.
Он осторожно отрезал крохотный кусочек, наколол его вилкой и с подозрением поднес его ко рту.
Гидеон тоже попробовал. Идеально. Он задался вопросом, как такая вкуснятина может кому-то не нравиться.
— Ну, надеюсь, это меня не убьет, — вздохнул Фордис, положив кусок в рот. Несколько минут они ели молча. Затем Фордис заговорил снова. — Это весьма забавно: сидим здесь, едим, пьем вино. А ведь только вчера мы чудом избежали авиакатастрофы. Я чувствую себя… обновленным, что ли.
Слова агента напомнили Гидеону о его диагнозе. И о том, как он провел последнюю часть дня.
— А что насчет тебя? Чувствуешь, что как будто переродился?
— Нет, — коротко буркнул Гидеон.
Фордис замолчал и внимательно присмотрелся к нему. Гидеон выглядел очень мрачным.
— Эй, ты в порядке?
Гидеон сделал большой глоток вина. Он понял, что пьет слишком быстро, словно пытается забыться. Неужели он все же хочет, чтобы разговор пошел в этом направлении?
— Слушай, хочешь поговорить об этом? Я имею в виду… это ведь был чертов ад.
Гидеон покачал головой, поставив свой бокал. Теперь он чувствовал непреодолимое желание выговориться.
— Дело не в этом, — наконец, выдавил он. — Катастрофа меня не беспокоит.
— Что же тогда?
— Это… то, о чем я думаю, каждое утро. То, о чем я вспоминаю в первую очередь, как только открываю глаза.
— Вспоминаешь… о чем?
Несколько мгновений Гидеон не отвечал. Он не знал, почему сказал это. Хотя, нет. Он знал. Он сделал это по той же причине, по которой пригласил Фордиса в свою хижину. После того, как они начали вместе вести это расследование, вместе восхищались творчеством Телониуса Монка, вместе прошли через вчерашнее едва не случившееся крушение, он начал смотреть на Фордиса, как на друга. Возможно — кроме, разве что старого Тома о’Брайена в Нью-Йорке — даже как на своего единственного друга.
— Я болен. Терминальная стадия, — сказал он. — Каждое утро начинается с того, что у меня есть две-три минуты спокойствия, а потом… я вспоминаю. Вот, почему я не чувствую себя обновленным… или возрожденным… или как там еще.
Фордис перестал есть и внимательно посмотрел на напарника.
— Ты, что, шутишь? — спросил он. Гидеон покачал головой. — И что это? Рак?
— Нечто, известное как АВМ[38]: некое переплетение вен и артерий в мозге. Врачи говорят, что по статистике мне остался год жизни. Плюс-минус.
— Это неизлечимо?
— И не операбельно. В какой-то момент случится просто… бум.
Фордис откинулся на спинку дивана.
— Боже…
— Вот, где я провел половину сегодняшнего дня. Выслушивал очередные медицинские заключения. Видишь ли, у меня были сомнения в первичном диагнозе, и не без причины. Поэтому я решил сделать МРТ.
— И когда ты получишь результаты?
— Через три дня, — он помолчал. — Ты первый, кому я об этом рассказываю. Я, вообще-то, не планировал вываливать это на тебя, просто… Боже, наверное, мне просто нужно было рассказать хоть кому-то. Можешь свалить это на вино.
Некоторое время Фордис просто смотрел на него. Гидеон узнал этот взгляд: агент пытался понять, вранье это или нет. И затем явно решил, что нет.
— Мне очень жаль, — пробормотал он. — Я… не знаю, что сказать. Боже, это просто ужасно.
— Не нужно ничего говорить. На самом деле, я бы предпочел, чтобы ты больше об этом не упоминал. Так или иначе, диагноз еще может оказаться ошибочным. Сегодняшние тесты покажут.
— Ты скажешь мне, когда узнаешь? — спросил Фордис. — Какими бы ни были результаты.
— Скажу, — он неловко хохотнул. — Черт, я нашел отличный способ испортить ужин.
Он схватил бутылку и обновил бокалы.
— Я передумал, — сказал Фордис в сердцах, доедая свою порцию. — Мне нравятся почки. По крайней мере, приготовленные à la Gideon.
Они продолжили есть и пить, и разговор, наконец, перешел на нейтральные темы. Вскоре Гидеон встал и поставил на стерео компакт-диск Бена Уэбстера.
— Каков наш следующий шаг в расследовании?
— Вытащить этого пилота из мечети.
Гидеон кивнул.
— А я бы хотел прогуляться до съемочного ранчо, и снова проверить Саймона Блейна.
— Писателя? О, да, без сомнения, он настоящий desperado[39]. А потом нам придется вернуться на ранчо к этим сумасшедшим ублюдкам и надрать им задницы. Все эти спутниковые тарелки действуют мне на нервы. Не говоря уже о том, что мы услышали от бывшей Чолкера — о насильственном апокалипсисе.
— Мне не очень хочется снова испытывать на себе шокер для скота.
— Мы пойдем туда с командой спецназа и возьмем Уиллиса за яйца вместе с теми ублюдками, которые напали на нас.
— Разве вы, ребята, после Уэйко ничему не научились?
— Это лучше, чем тратить время на писателя.
— У него милая дочурка.
— О-о-о, теперь я понимаю, в чем дело, — протянул Фордис, допивая вино. — Как я погляжу, ты погрузился в расследование по самые гланды.
— Я налью нам еще, — усмехнулся Гидеон.
Спустя проигранный диск Майлза Дэвиса и еще одну бутылку вина Гидеон и Фордис расслабленно сидели в гостиной хижины. Солнце село, вечер принес прохладу, и Гидеон развел огонь, который гостеприимно потрескивал в очаге и даровал комнате приятный свет и блаженное тепло.
— Это лучшие субпродукты, которые я когда-либо ел, — сказал Фордис, поднимая бокал.
Гидеон осушил свой. Поставив его обратно на стол нетвердым движением, он понял, что уже изрядно захмелел.
— Я хотел спросить тебя кое о чем.
— Валяй.
— Там, в самолете, ты постоянно бормотал что-то про обезьян и киску…
Фордис рассмеялся.
— Это авиационная мнемоника. «Monkey find pussy in the rain», «Обезьянки ищут киску под дождем». Это проверка. Контрольная последовательность действий, которые необходимо сделать, когда двигатель выходит из строя: проверить запас топлива и его подачу, перезапустить насос, включить двухстороннее зажигание и так далее.
Гидеон покачал головой.
— Вот, где, на самом деле, кроется мудрость веков.
31
Стоун Фордис проснулся под песню «The Man from U.N.C.L.E». Выругавшись, он нашарил свой сотовый телефон и заставил себя сесть. Он знал, что голова болит из-за выпитого вина, а странное мутное ощущение в желудке он вменял в вину чертовым почкам, которые он съел накануне.
Он взглянул на часы: пять утра. На семь тридцать по нью-йоркскому времени у него был запланирован отчет. По Нью-Мексико это пять тридцать. Значит, у него было полчаса, чтобы привести голову в порядок.
За десять минут до запланированного времени раздался звонок, застав его за бритьем. Вновь выругавшись, он вытер руки и взял трубку.
— Я говорю со специальным агентом Фордисом? — послышался прохладный голос Майрона Дарта на том конце провода.
— Извините. Я думал, наше совещание запланировано на полвосьмого, — раздраженно ответил Фордис, стирая бритвенную пену с небритой стороны лица.
— Совещание отменено. Вы сейчас совершенно один?
— Да.
— У меня для вас есть некоторая информация, которая привлекла мое внимание. Информация очень… деликатного характера.
Кино-ранчо Серкл-И располагалось к северу от Санта-Фе, в бассейне Пьедра-Лумбре и представляло собой десять тысяч акров земли, окруженных мезами и горами, отступающими к горизонту. Стоял жаркий июньский день, воздух был сухим, как в пустыне. Ранчо Серкл-И было одним из самых известных в Санта-Фе — по крайней мере, в качестве полноценного работающего фермерского хозяйства с крупным домашним скотом. На этом кино-ранчо снималось множество голливудских картин и телешоу.
Пока Гидеон ехал к нему по извилистой дороге, на равнине перед ним во всей красе предстал образ города дикого запада — с одной стороны виднелось классическое кладбище Бутхилл, а с другой — церковь. Между ними пролегала запыленная главная улица. Гидеон подбирался к городу с другой стороны, поэтому поначалу он показался ему немного странным, пока он не приметил ложные фасады зданий, обрамленные двумя парадными ступенями. У самого эрзаца городка пролегало русло реки Джаспер-Крик — ныне пересохшей — теперь это был лишь узкий ручей, бегущий между скал, среди которых тут и там лежали хлопковые поля.
Это была прекрасная картина: все было окрашено золотом раннего утреннего солнца, блестящего в сапфировом небе. Воздух еще хранил ночную прохладу, но скоро должен был нагреться.
Гидеон припарковался на грязной стоянке и направился к съемочной площадке. Здесь царила суета: операторы бродили туда-сюда с камеры, установщики освещения активно работали, из мегафона то и дело звучали команды режиссера, и персонал сновал из стороны в сторону, послушно их выполняя.
Большая часть города была огорожена лентой, и когда Гидеон пересек эту искусственную границу, к нему тут же подошел человек с планшетом.
— Чем могу помочь, сэр? — осведомился он, преграждая Гидеону путь.
— Я приехал, чтобы увидеть Саймона Блейна.