— Постойте! — резко перебила Эльза. — Сергей Эфрон и его жена — мои добрые знакомые. Я преклоняюсь перед талантом Марины, я помогала им обжиться, бывала у них дома. Это все какая-то фантастика. Отчего Серж не обратился напрямую ко мне?
— Наверно, потому, что вы говорите всем все как есть, ничего не скрывая, а тут нужна деликатность, — пожала плечами мадам Бувье и тут же опять принялась извиняться: — Простите! Я на русском часто делаюсь неловкой в выражениях. Сама того не желая, говорю обидные вещи… По факту верные, но лучше б промолчать…
— Вы даже извиняясь нахамили! — нервно рассмеялась Триоли. — Да ладно. Лучше продолжайте свой рассказ.
— Мне, если честно, и прибавить нечего, — мадам Бувье опять попыталась пойти на попятную, но справилась с собой и заговорила. — В пути Милена, как вы уже знаете, разболелась. Мы много говорили, но все больше о душе и о призвании человека. Она оказалась убежденной марксисткой. Что, собственно, не важно… Знаете, за время путешествия я успела привязаться к своей мимолетной компаньонке. Я ее почти не знаю, но могу с уверенностью сказать, что она была хорошим человеком. Любому, кто на нее глянет, становилась очевидна ее любовь ко всему окружающему миру и ее увлеченность им… Да что я говорю, смотрите сами! — Бувье взяла из рук Триоле газету и, перевернув, показала недавний снимок с крупной подписью «Наши иностранные гости против антисоветской кампании во французской печати». Стало ясно, почему мадам Триоле хранила эту газетную вырезку. Впрочем, облик Милены это ничуть не прояснило.
— Это Милена? — Коля наугад показал на самую высокую в сфотографированной группе девушку.
— Да что вы! Это я! — немного даже кокетливо вскинула брови вверх мадам Бувье.
— Вообще-то это Арагоша, — фыркнула Триоле. — Погодите, сейчас принесу обычный фотоснимок. Нам напечатали перед отъездом из Москвы. На нем все видно много лучше, чем в газете.
На фото компания иностранных гостей выглядела легко и беззаботно. Луи Арагон в элегантной шляпе улыбался своей фирменной — сразу видно, что иностранец, — улыбкой и что-то говорил репортеру. Рядом, явно внося какие-то поправки в диалог, строго вытянув вверх указательный палец, стояла Эльза. Вездесущий Гавриловский, чуть прикрыв ладонью губы, оживленно шептал что-то блаженно витающему в облаках Полю. Мадам Бувье в такой же, как у Арагона, шляпе величественной скалой возвышалась позади всех, а рядом виднелась милая кудрявая головка, очевидно, это была Милена. Крупные зубы, хорошая открытая улыбка без кокетства. За силуэтами более важных персон Милену почти не было видно, но все равно она притягивала внимание и производила впечатления счастливого, рассчитывающего жить еще лет сто человека.
— Ох… — Мадам Бувье с тяжелым вздохом отвернулась. — Я переживала за будущее этой девочки, упуская настоящее. Теперь выходит, будущего-то у нее и не было. Я сокрушалась, мол, как же ты, глупышка, останешься тут жить, она смеялась, мол, разберется и даст знак, если что-то сложится не так. Доразбиралась… Бедное дитя… — Мадам Бувье вздохнула и промокнула краем капюшона слезящиеся глаза. — В последний раз я видела ее вчера днем. Она предупредила, что опять уйдет по своим делам, и мы сговорились делать вид, что она слегла от болезни и не выходит из комнаты. Поэтому я сама открывала дверь, сама приносила чай, даже посудой у умывальника утром погремела, чтобы всем в доме казалось, что Милочка на месте…
— Погодите-погодите, — перебил Коля, — вы сказали «опять». Она уходила и раньше?
— Да. В Харькове за те три дня, что мы тут проживаем, она, ну… будем откровенны… ни разу не ночевала дома… В первый день она ужасно волновалась. Проговорилась, что у нее свидание в 23:30, просила не беспокоиться. Потом уже эти ночные уходы воспринимались как сами собой разумеющиеся… Приходила она, наверное, под утро, точно я не знаю, я спала… А днем под предлогом похода за продуктами периодически шла в какие-то другие места. Кажется, она выросла в этом городе. Вероятно, ей было куда тут зайти и с кем встретиться. Точно знаю, что один раз она ходила в клуб имени Третьего Интернационала. Смешное название, поэтому запомнилось.
Коля бросил вопросительный взгляд на Морского, и тот быстро вполголоса пояснил:
— Бывшая синагога на Пушкинской. Была закрыта в 23-м году по просьбам трудящихся и отдана под «Еврейский клуб им. Третьего Интернационала». Но там, конечно, остались и прежние кадры. Видимо, они Милену и интересовали.
— Зачем прогрессивной социалистке ходить в синагогу? — удивилась Эльза. — Я уверена, что Милочка была атеисткой.
— Она хотела кого-то разыскать, наводила справки, — ответила мадам Бувье. — Я думала, что девочка разыскивает родителей, но потом она обмолвилась, что родители умерли, когда ей было 18. «Сто жизней и сто лет назад», — говорила она, но на самом деле не так уж и давно, 12 лет назад, — мадам Бувье вдруг совсем раскисла. — Милена так мне доверяла. Так много рассказывала… А я, выходит, не уберегла…
Поэтка снова принялась промакивать глаза, Эльза тоже не удержалась от слез, а Коля тем временем растерянно бормотал, обращаясь к Свете и Морскому:
— У нас иностранцы, особенно из таких важных делегаций, просто так по городу не шатаются. Одна как дети в школу, что за ерунда! — фыркнул он. — Передвижения Милены должны были фиксироваться. Официальный запрос мне Игнат Павлович отправить не даст, но просто по дружбе ребята из слежки, возможно, что-то расскажут. Мне срочно надо в управление!
— Последний вопрос, — Света верно расценила Колины намерения и собралась закончить разговор. — Если Милены не было со вчерашнего дня, почему вы не начали поиски?
— Не знаю… — Мадам решительно сняла накидку с капюшоном и отшвырнула ее в дальний угол шкафа. — Весь этот мнимый и красивый траур теперь, когда у нас действительно беда, излишне пафосен и глуп.
— И все же? — Коле не понравилось, что мадам-поэтка явно переводит тему.
— Почему не устроила поиски? Решила, что взрослая порядочная женщина имеет право ночевать где хочет и сколько хочет. Я была уверена, что Милена вот-вот вернется. Нам завтра уезжать, я и подумать не могла, что она может не вернуться…
В этот момент входная дверь с грохотом распахнулась. На пороге стоял Поль.
— Господа, отчего вы застряли? Дамы, спускайтесь, все ждут вас и экскурсию! Они ленятся по лестнице бегать, а меня, как самого спортивного, послали вас звать. Вот, зову! Отчего вы вечно так убийственно долго собираетесь?
— На этот раз особенно убийственно, — мрачно произнесла Эльза и, гордо расправив плечи, вышла на лестничную площадку. Остальные последовали за ней.
— Я догоню вас! — шепнул Николай. — Осмотрю все же комнату покойной, а потом позвоню от соседей, вызову мастера, чтобы телефон починили.
При этом он как-то странно дернул глазом, и Морской принялся гадать, был это нервный тик или подмигивание означало подтверждение слухов про прослушку.
— Я все им рассказала, — тихо, но настойчиво сообщила Эльза Юрьевна, когда Коля вышел из подъезда. Он неопределенно кивнул, мол, хорошо, хотя мыслями был уже совсем не здесь. Поверхностный осмотр вещей покойной ничего не дал. Одежда, документы, лекарства, какой-то список на французском в кармане плаща… Сам факт наличия вещей Милены выглядел более чем странно. Она села в отъезжающий в Киев правительственный экспресс, бросив в Харькове документы и одежду. Конечно, можно полагать, что она рассчитывала использовать документы и вещи Ирины, но все равно все это выглядит крайне нелогично. Вообще-то, согласно учебникам, прежде чем делать какие-либо выводы, нужно было наработать побольше фактического материала. Коля решил хоть в этом действовать как положено, прекратил пытаться строить версии и решительно огляделся.
Света с Морским отправились встречать машину, и группа иностранцев на какое-то время была оставлена без присмотра. А зря! Реакция на известие об убийстве Милены Иссен могла бы многое сказать о каждом члене делегации. Впрочем, Коля сам был виноват, что упустил возможность понаблюдать за первым впечатлением, и теперь старался получить максимум информации из последующих действий окружающих. Иностранцы сдержанно возмущались.
— Мы действительно должны сейчас, как ни в чем не бывало, гулять по городу? — с едва скрываемым ужасом то ли от себя, то ли от имени Луи Арагона поинтересовался Гавриловский. Он подошел почти вплотную к Николаю и говорил очень тихо, чем явно демонстрировал согласие пока держать все в тайне.
— Действительно должны, — твердо шепнула возникшая рядом Эльза Юрьевна и добавила, словно неоспоримый аргумент: — Я обещала. И не спорьте!
Мадам Бувье глянула на спутницу как на неразумное дитя и тут же принялась сочинять более веские причины. Судя по переводу Гавриловского, говорила она весьма правдоподобно:
— Секретность нужна для того, чтобы убийца, который может наблюдать за нами со стороны, считал, что мы еще ничего не знаем. Возможно, это притупит его бдительность, и он чем-нибудь себя выдаст.
Тут во дворе снова показался Морской.
— Прошу проследовать в машину! — крикнул он. — Первым делом посетим библиотеку Короленко. Именно там в 1913 году проходило первое харьковское выступление Владимира Маяковского. Громогласый поэт-футурист в броской желтой кофте покорил всех горожан и не знал, куда деваться от поклонников. В гостиничном номере его ждала толпа, а на фабрике, куда он пошел смотреть экземпляр своей будущей книги, типографские рабочие окружили его и требовали почитать хоть что-нибудь…
Отгородившись от остальных членов экскурсии шумом мотора и автобусной тряской, Коля вслушивался в громкую речь Морского и одновременно получал от Светы краткие пояснения. Приятно было снова работать в слаженной команде, где все понимают друг друга с полуслова. Оказывается, Света с Морским расставили точки экскурсии в очень удобном для расследования порядке.
— В библиотеке есть черный ход, — объясняла она. — Ты легко и незаметно пройдешь в управление и расспросишь своих ребят о наблюдении за Миленой. Ты же сказал, что тебе срочно надо их расспросить, вот мы и…