задержании и удивился. То есть жила себе сумасшедшая тетушка в подвале у деда Хаима, а вы, совершенно ее не зная и с ней не общаясь, все же каждый раз, навещая бывшего тестя, заходили в подвал и заносили немного провизии или вещей. Почему?
— Так принято, — неопределенно пожимал плечами Морской. — Одиноких и слабых надо поддерживать, голодных — подкармливать. Хаим ввел такие порядки, и кто я такой, чтобы с ним спорить?
— Жалко ее, — вздыхал Коля. — Я таких ужасов про нашу психиатричку наслушался, а тут живого человека туда отдали… Не страшно вам?
— Я не отдавал, — пожимал плечами Морской. — Я пришел, когда обыск уже шел, вы же читали отчет. Не переживайте. Наверняка Хаим попросит Якова, а тот настоятельно порекомендует кому следует, чтобы Тосю нашу не смели обижать.
— Вообще-то Яков мне те страсти-мордасти про свое заведение и рассказывал. Хотя вы правы, одно дело больница в целом, другое — подопечная собственного тестя. Надеюсь, все с ней обойдется, а то Света очень волнуется. Она хоть и виновата кругом…
— Да ни в чем она не виновата! — перебил Морской, не выдержав. — Насмотрелась ужасов во время голода, потеряла всех родных, вот психика и не выдержала…
— Не Тося ваша виновата, а моя Света, — пояснил Николай, немного смешавшись, и ускорил ход.
Свернули к Пассажу. Полупустые, но идеально вымытые и отлично декорированные элитные витрины напоминали о прошлой близости Города к Европе. Подчеркивали свое церковное предназначение громадные купола нынешнего нефтяного склада, который дочка Морского за сходство с кондитерским изделием с детства именовала исключительно «вафельная церковь».
«Лариса! Девочке всего 11 лет…» — Морской подумал, что хотя бы ради дочери нужно постараться во что бы то ни стало выйти сухим из воды, и ироничная вселенная тут же послала свое шальное, насмешливое предзнаменование в виде грязных брызг.
Узкую полоску тротуара возле магазинов недавно покрыли асфальтом, и местные продавщицы, спасаясь от предположительно вредных паров, то тут то там выплескивали на улицу ведра воды. Какой-то парнишка остановился прямо перед Старым Пассажем, стянул тельняшку и, кривляясь, просил «скупнýться».
— Не свое, не жалко! — захохотала молоденькая продавщица и тут же плеснула в сторону парня ведро воды. Явно нечистой, да к тому же еще и теплой.
Морской шарахнулся от долетевших до него брызг и с тревогой отметил, что Коля не только мгновенно прыгнул следом, словно охотник, упускающий дичь, но и резко схватился за рукоятку нагана.
Впрочем, увидев, что Морской никуда не бежит, Николай спокойно предложил:
— Пойдемте лодку возьмем на станции. В такую жару только у воды легчает.
Идея, конечно, слегка удивляла, но Морской противиться не стал. До ведущих почти к самой воде широких каменных ступенек, служащих местом дислокации городской лодочной станции, оставалось не больше пяти минут ходу.
Несущаяся вдаль узкая с этого ракурса полоска улицы Свердлова, окруженная дореволюционными доходными домами, напомнила Морскому давний разговор с Ириной. Несколько лет назад, стоя на этом самом месте, супруги Морские — тогда они еще имели полное право так называться — синхронно восхитились знаковым видом.
— Любимая, манящая дорога. Путь к вокзалу, уносящий в прекрасное будущее! — пояснила свой восторг Ирина.
— Что вы? — изумился Морской. — Это действительно любимый символ и одна из трогательнейших харьковских панорам. Но значение ее — въезд в город. Дорога, по которой возвращаешься. Если видишь ее, значит, все хлопоты странствий уже позади, значит, ты дома и в безопасности. Окружающие дома участливо следят за ковыляющими от вокзала трамваями, приветствуя тебя. Поздравляя, что ты снова можешь быть самим собой…
Тогда супруги просто рассмеялись противоположности своих трактовок и пошли дальше. Тогда они еще были супругами и еще смеялись вместе…
«Что Николай медлит? Почему не говорит по сути? Неужели начитался инструкций и теперь нарочно заставляет меня понервничать? Выходит, дружбе конец?» — вернувшись в реальность, настороженно думал Морской. А вслух с улыбкой нес легкомысленную околесицу, цитируя прошлогодний «Всесвіт» вслед промчавшемуся мимо речному трамваю:
— «Моторний катер підплива — прожогом харків’янин мчиться»!
Колю воодушевление собеседника ничуть не тронуло. Равно как и веселый смех отдыхающих на причале граждан, закатавших брюки и полощащих ноги в реке.
— Кому-то и без лодки хорошо, — попытался обшутить увиденное Морской.
— А нам и с ней будет не очень, — не выдержал Николай и наконец, в первый раз за день, посмотрел приятелю в глаза. Надежды Морского рухнули все разом. Сомнений в том, что Коля обо всем догадался, теперь уже не оставалось.
— Что меня выдало? — осторожно спросил Морской.
— На воде поговорим, — отрезал Николай.
— Что меня выдало? — Ирина задала тот же самый вопрос. — Мало ли кто кого как называет? В женском активе нашего общества полно всяких милочек-душечек-дорогуш и прочих лапочек. Вам ли не знать!
— Не выкручивайтесь, — все еще подпирающая спиной входную дверь Света решила говорить напрямик. — Пойдемте наверх, мне в родной комнате спокойнее будет…
— Это чтобы я не сбежала или чтобы нас не подслушали? — шепотом поинтересовалась Ирина, послушно поднимаясь по ступенькам. И, не особо вслушиваясь в Светино неопределенное «угу», заговорила о своем: — Не убегу. Морской арестован. Мне кажется, Коля мог бы помочь, но на рабочем месте его нет, и никто не знает, где он. Вы мне очень-очень нужны. Я без вас теперь как без крыльев.
— А до этого, стало быть, с крыльями были, — усмехнулась Света. Ирина шутку приняла и тоже рассмеялась.
— С крыльями, но, похоже, совсем без головы… И все-таки, какие-то еще улики, кроме слов ничего не видящей ассистентки профессора, у вас имеются?
— Множество! — сообщила Света. И зачем-то принялась перечислять: — Вот, например, книги. Я сначала не обратила внимания, а теперь поняла, что они и вызвали первые подозрения… У вас легенда какая была? Что вы с собой в Киев набрали целый мешок книг и что их из вагона пришлось спешно выгружать, сдавать в камеру хранения, потом домой забирать… А дома-то мы у вас были — все книги на своих местах. И таким слоем пыли покрыты, что явно ни в какой Киев вы их с собой не забирали…
— Ну, может, я забирала какие-то другие книги. Из рабочего кабинета Владимира, например. Там у нас самые ходовые, часто просматриваемые экземпляры, — предположила Ирина.
— Глупости! Вы должны были забирать свои личные вещи… — отрезала Света и поняла, что, оформляя подозрения в слова, проясняет картину все больше. — Но это еще что! — Она вошла в азарт. — А ваш ужасный цвет волос! Нет, вам-то все к лицу, я понимаю…
— Не все. Седой, наверно, не пошел бы. — Ирина всегда умудрялась в любых высказываниях о своей внешности видеть комплименты и принимать их как должное. — Я, кстати, не хотела этот цвет. Но оказалось, он действительно разительно действует на мужчин…
— Тьфу! — возмутилась Света. — Я сейчас вовсе не об этом. Ваш цвет подобран крайне неудачно! Еще увидев вас с рыжими волосами, я сразу заподозрила неладное. Жаль, сразу не сложила два плюс два. Во-первых, если два человека внезапно красятся в один и тот же весьма вызывающий цвет, это может означать только одно — они хотят сделаться похожими друг на друга. Во-вторых, сразу встает вопрос: где вы могли достать такую краску? Поверьте, я не зря заканчивала курсы парикмахера. Ни хна, ни луковый отвар, ни даже йод не могут дать подобного эффекта. А если бы вы, как некоторые современные текстильщицы, использовали бы краску для тканей, то волосы бы у вас сейчас уже повылазили. Но не вылазят же?
— К несчастью, нет, — Ирина догадалась, в чем ее сейчас обвинят.
— Значит, вы пользовались «Лореалем». Больше нечем! А у нас его быть не может. Значит, вы состоите в связи с буржуазным обществом. И почему я сразу не раскрутила эту мысль?
— Мне просто передали краску. Это разве преступление?
— Вам передали краску той же марки, которой, одновременно с вами, воспользовалась также убитая Милена. О совпадении даже речи быть не может!
— Согласна… — смиренно опустила плечи Ирина. — Вы, пожалуйста, Морскому все это расскажите. Пусть он знает, что этот цвет меня скомпрометировал. Я предупреждала, что будет слишком вызывающе вульгарно и вызовет дурные кривотолки. А он заладил: все будут смотреть лишь на цвет волос, лицо вообще никто запоминать не станет… Его упрямство вечно нам приносит неудачи…
— Но в главном подозрительном моменте, Ирина, виноваты лично вы! — Ощущая, как все смутные подозрения вдруг превращаются в четкие и ясные картинки, Света почувствовала себя совершенно счастливой. — Ваше громкое «ох!» за дверью дома «Слова»! Оно мне все не давало покоя. Сначала, как вам того и хотелось, я думала, что охала мадам Бувье. Но если она так не рада гостям, то почему решила подать нам чай? Сказала бы просто, мол, Милена больна, лежит и не собирается выполнять никаких поручений… Да и голос этого «Оха» что-то мне напоминал. Потом, анализируя наш разговор с Эльзой Юрьевной, я вспомнила, что Милена якобы помогала ей разбираться с набором телефонного номера. Откуда барышне из Парижа знать, как работает харьковская АТС. Нигде в мире еще так не работают! А?
— Может, она была умная? Может, она почитала инструкцию…
— Дудки! В инструкции ничегошеньки не понятно! Если вам кто-то лично не объяснил, полдня точно угробите на разбирательства, — радостно сообщила Света. — И потом, вряд ли от знакомства Милены с инструкцией мадам Бувье вдруг начала бы охать вашим голосом… Я только сейчас вспомнила, кого напомнил мне этот, словно вышедший из киноромана, трогательный «ох»…
— Ох… — окончательно сдалась Ирина и пообещала, что расскажет все по порядку.
— Все началось четыре года назад, — она опустила глаза и заговорила быстро-быстро, то ли стараясь избавиться наконец от тяготящих душу тайн, то ли просто, чтобы поскорее закончился этот неловкий разговор с разоблачением. — Вы помните нашу авантюру с фуэте на Бурсацком спуске? Я танцевала, вы завлекали публику, валом валил удивленный народ и торжественный снег…