— Ах, да! — Ирина расценила удивление собеседницы по-своему. — Вы спрашивали про судьбу соседа покойной сестры Ма. Увы… В ночь, когда Ма увезли в больницу, бедняга куда-то делся, потом мы про него забыли и даже не позвали на похороны. А когда вспомнили, то захотели чем-то помочь и заодно попросить передать односельчанам, что Ма похоронена в Харькове, на живописном кладбище неподалеку от общежития «Гигант». Увы, сосед уже уволился с завода и подался назад в родной колхоз. С такими трудностями выбирался в Харьков, а поработав, выяснил, что цены снова выросли, и заработка едва хватает, чтобы прокормиться, и передавать семье будет нечего. В тот месяц была целая волна бросающих завод селян-рабочих. Кто-то успел уехать, другим, испугавшись срыва работы, запретили. Сосед успел. Как он сейчас — не знаю.
— Сосед соседом, — Света все же нашла в себя силы не только слушать, но и направлять разговор в нужное русло, — я про него спросила случайно. Не обращайте внимания. Давайте лучше о главном! Вы ведь так и не рассказали, как все это связано с убийством Милены.
— А разве дальше все не очевидно? — удивилась Ирина. — Хотя согласна, я не рассказала о последней встрече с Ма. — Ирина снова говорила с напряжением, будто превозмогая боль. — Она уже была в больнице, уже почти не открывала глаз, уже не шевелила левой рукой и не могла сама вставать… И, кстати, это ведь была хорошая больница! Самая лучшая, для верных слуг партии и родины. А доктора, хоть Ма была в сознании, не таясь, прямо в ее палате говорили, мол, ей не выкарабкаться, надежды нет, все кончено. Как я их ненавидела тогда! Зачем все это говорить прямо при пациенте? Где ваш такт, где элементарное уважение к пациенту и вера в чудо?
Света сочувственно взяла Ирину за руку, но та вырвалась и продолжила:
— Перед смертью Ма, убедившись, что в палате нет посторонних, с трудом выговаривая слова, из последних сил попросила, чтобы мы с Морским поклялись, во что бы то ни стало, переправить меня жить к матери. Даже умирая, моя бедная Ма думала не о себе. Конечно, мы пообещали. Морской легко соврал, чтобы облегчить душу умирающей, но я-то не врала. Меня учили с детства не разбрасываться клятвами, и Ма прекрасно знала, что для людей моего происхождения слово чести — не пустой звук. Услышав, что я сделаю, как она просит, Ма вдруг подняла руку и принялась креститься. Моя прогрессивная, неверующая Ма — и вдруг крестилась. Тогда я поняла, что все, конец. Через минуту Ма уже не стало…
Гнетущая пауза затянулась, и Света не нашла в себе силы ее прерывать. Ирина заговорила сама.
— Потом мы долго спорили с Морским, обязывает ли это обещание нас к реальным действиям. Наверное, в тех спорах я и осознала, что, если что, уеду без него. И он, похоже, тоже это понял. Но вы не думайте, он ни в чем не виноват! И то, что его сейчас арестовали — большая ошибка. Ко мне пришел дед Хаим, все рассказал, и я, вот, сразу побежала разыскивать Колю. Вам нужно все узнать по делу Милены? Я готова помочь. Я, я всему виной. Милена приехала сюда, чтоб поменяться со мной местами. Пройди все гладко, она осталась бы Ириной Онуфриевой в СССР, а я танцевала бы в Париже под именем Милены… Ну, или как-то так… Я вас заинтриговала, правда?
Света несколько раз кивнула, параллельно пытаясь составить план действий.
— Я расскажу вам все подробности моего плана. И я готова понести наказание, раз уж так сложилось. Но потом. Сперва давайте вытащим Морского. Он виноват лишь в том, что согласился помогать мне, и про это, насколько я могу судить, пока никто не знает. — Ирина очень разгорячилась. — Ведь даже и сейчас его арест — моя вина. Еще не зная, что придется сделать, я разоткровенничалась с Хаимом. Сказала, мол, мечтаю лишь о том, чтобы уехать во Францию. А он нам рассказал, что слышал о девушке, которая в Париже живет мечтой уехать в СССР. Мы, всячески юля и как бы между прочим, выпытали ее имя. Потом в Берлине, в командировке, Морской отослал моей матери письмо. Девушку нашли. Ей предложили стать частью нашего плана. Вчера Владимир вдруг вспомнил, откуда мы узнали о Милене, и страшно испугался. Вдруг Хаим случайно рассказал о наших расспросах Коле? Помчался выяснять. Да-да! Морской вчера был в доме Хаима из-за меня. И, самое смешное, когда сегодня утром Хаим примчался рассказать о случившемся с Морским, то на мой вопрос о Коле он ответил, мол, ни словом не упоминал в разговоре с ним ни меня, ни Морского. Это была ложная тревога, понимаете! Ложная тревога за меня, из-за которой ни в чем не повинный Морской теперь сидит в тюрьме… Я этого не вынесу… Светлана, помогите!
Света едва удержалась от желания распахнуть дверь и, крикнув: — Бегите, Морского мы вытащим и без вас! — выставить Ирину на улицу. Но это были глупые, детские мысли. Один раз подобные мотивы уже сломали все планы Коли. Повторять ошибку было бы преступлением. Практически таким же, как пытаться бросить и обмануть страну, которая тебя выкормила и воспитала… Перед Светланой сейчас сидел одновременно и близкий друг, молящий о помощи, и самый настоящий враг социалистического общества…
— Я должна посоветоваться с Колей, — твердо сказала Света.
— Конечно! — не сдавалась Ирина. — Я о том и говорю. Поедемте его найдем! Он ведь поможет Морскому, как вы считаете?
— Наверное… Только, вот что… — Свете было ужасно неудобно говорить о таком, но деваться было некуда. — Колю я найду и про Морского расспрошу. Не сомневайтесь. Но…
— Какие же тут могут быть «но»? — напирала Ирина. — Вам нужны подробности, которые могу рассказать только я. Мне — Морской, вызволенный из-под ареста.
— Да, да, все так, — набиралась решимости Света. — Но не могли бы вы согласиться до его прихода побыть… под замком. Сама я понимаю, что вы — это вы, и раз уже пришли сами, то точно все расскажете, но… Коля совсем меня перестанет уважать, если… если…
— Если вы меня не задержите, — любезно подсказала Ирина и даже спорить особо не стала… — Я, конечно, не представляю, как буду сейчас тут сидеть сложа руки, и за то, что, если вас слишком долго не будет, не сбегу через окно, ручаться не могу, но какое-то время я подожду. Договорились…
— Здесь нельзя, — Света совсем растерялась. Во-первых, через какое-то время с работы должна была прийти Колина мама, и арестантка в комнате явно не входила в ее планы, а во-вторых, через окно второго этажа действительно легко можно было сбежать. Допрыгнуть до веток клена, например. Зная Ирину, Света не сомневалась, что та допрыгнет, если надо. — Но я знаю место, где можно. Вы тоже знаете.
Так сложилось, что у Коли в распоряжении был один подвал с самой настоящей клеткой внутри. Бывшая камера для арестантов красного подполья. Нашли ее четыре года назад при весьма трагических обстоятельствах, а потом, так и не придумав, как использовать помещение с пользой, забросили. Ключ по чистой случайности остался у Коли, и теперь Света прикидывала, не настало ли время этим воспользоваться.
— Отправить меня в подвальную клетку на Бурсацком? — переспросила Ирина, выслушав. — Вы шутите? Там сыро, холодно и плохо пахнет… Светлана, вы сошли с ума!
Света собиралась было возразить, мол, в настоящей тюремной камере наверняка условия не лучше, а если кто и сошел с ума, так это Ирина, считающая, что может выбирать место заключения, но тут…
— Погодите! — Света еще раз перерыла весь ящик стола. — Ключа нет! Ключа нет, понимаете? Это значит, что Коля взял его. Я вам просто не успела сказать, что Коля еще вечером все знал про арест Морского, а утром отбыл хлопотать. И Коля, кстати, намекал мне о книгах… Он тоже догадался о вашей причастности. У нас с ним вечно сходятся мысли. Вполне возможно, что он тоже решил воспользоваться клеткой на Бурсацком. Вполне возможно, что он отвел туда Морского…
— Что же мы медлим! — тут же подскочила Ирина. — Морской оговорит себя, чтобы спасти меня, а Коля будет горячиться… Их нужно разнимать! Вперед! Ближайшим же трамваем я еду под арест!
— Пыль на книгах? Меня выдала пыль на книгах? Вы не шутите? — причитал Морской, раскачивая лодку в такт собственным смешкам.
Николай решил выложить все свои подозрения напрямик, и первое же вызвало у собеседника нездоровый приступ хохота. Такой, что граждане, прогуливающиеся по набережной или катающиеся неподалеку на точно таких же лодках, все разом обернулись. Горленко столь пристальное внимание было совершенно ни к чему, и он усердно заработал веслами, «уходя» подальше от людей.
— Вы, пожалуйста, Ирине про это расскажите, — не унимался Морской. — Пусть знает, что ее бесхозяйственность нас скомпрометировала. Я говорил, что после смерти Ма нам нужно или приглашать домработницу, или наладить регулярность уборки самим. Ирина все отмахивалась… Ее упрямство вечно нам приносит неудачи…
— Вы зря смеетесь, — Николаю, похоже, тоже хотелось бы свести этот трудный разговор к шуткам, но выхода у него не было. — Положение у вас катастрофическое. Еще раз вас прошу: расскажите все сами. Не вынуждайте меня переходить к крайним мерам.
— Я не могу, — Морской послушно стал серьезным. — Поставьте себя на мое место. Вы тоже ничего бы не сказали. Вы, вероятно, по другим причинам, а я — от трусости. Я очень, прямо-таки сказочно боязлив. И больше всего страшусь угрызений собственной совести. Скажи я вам сейчас хоть что-то по существу, никогда себя не прощу… Сожру живьем. Сгорю от стыда в буквальном смысле. Это больно, я пробовал…
— Вы покрываете Ирину, — догадался Николай. — А зря. Я ведь и так уже практически все знаю… Ладно, давайте так. Я выложу все то, что мне известно. А вы, заметив, что юлить уже нет смысла, смиритесь с поражением и начнете говорить, — и Коля, почему-то нараспев, будто старинную легенду, принялся описывать свои догадки и мучения: — Книги, странные переодевания мадам Бувье и Милены, таинственное исчезновение и появление Ирины… Все это крутилось у меня в голове, но я до последнего не хотел верить в ваше предательство и в вашу вину… Понять, что человек, которого ты считал другом, все время обманывает тебя, — не слишком-то приятная догадка.