— К тому же, — игнорируя Ирину, продолжил рассуждения Гавриловский, — вы мужчина, то есть с вами мне сложнее будет справиться в случае попыток оказать сопротивление.
— Вот это, — недобро сощурилась Ирина, — звучит особенно обидно! И неправда!
Прежде чем кто-либо успел сориентироваться, балерина схватила Гавриловского за руку с пистолетом, вцепилась в нее зубами и поджала ноги. Завыв от боли, преступник рванулся, попытался оттянуть упрямую заложницу за волосы, но та не сдавалась, неистово мыча и крепче сжимая челюсти. Несколько мгновений длилась потасовка. Наконец Гавриловский высвободил вторую руку и что есть силы отпихнул лицо обидчицы куда подальше. Упав на пол, Ирина кувыркнулась, откатилась за спину Морского и брезгливо выплюнула кусочки окровавленной плоти обидчика.
— Браво! — воскликнула мадам Бувье. — Вот что значит гены! — В два громадных прыжка она оказалась возле Ирины, помогла ей встать и запоздало грозно прокричала, театрально грозя Гавриловскому кулаком: — Не смей трогать эту девочку, негодяй!
Озираясь, словно затравленная крыса, лихорадочно переводя пистолет с Николая на Морского и обратно, Гавриловский отбежал в угол и рванул на себя балконную дверь.
— Не двигаться! Стоять! Не смейте приближаться! — рычал он.
Выскочив на балкон, он сорвал бельевые веревки и, схватившись за них обеими руками, прыгнул за бетонное ограждение. Все кинулись к окнам. Веревки, конечно, оборвались, но не сразу. Гавриловский рухнул на землю, но легко поднялся и бросился бежать. Морской вопросительно посмотрел на Колю, тот не двигался.
— Как благородно с вашей стороны позволить этому несчастному сбежать, — вздохнула Эльза, положив руку на Колино запястье. Благодаря и в то же время удерживая от возможного желания стрелять вслед.
— Задерживать преступников — задача опергруппы, — устало ответил Николай.
Он знал, что дежурящие на улице ребята давно уже наготове.
17
Даже самые равнодушные обыватели квартала в этот раз не удержались и прильнули к окнам, привлеченные выстрелами и нецензурной бранью.
— Стоять! Не уйдешь! — кричали ребята в форме, бегущие — кто из подъезда, а кто с противоположной стороны улицы — к мчащемуся напролом по кустам взъерошенному мужчине в светлом пиджаке. Беглец отстреливался. Явно наугад, просто чтобы выгадать время и возможность добраться до оставленного у другого края сквера авто.
— Огонь не открывать! Взять живым! — приказывал откуда-то с верхних этажей усиленный рупором голос.
Гавриловский ввалился в салон и отработанным движением завел мотор. Хваленая и доработанная новинка техники не подвела: ГАЗ-6 рванул с места и, снеся ворота, выпрыгнул на дорогу, топя в пыли разбегающихся с его пути оперативников. В тот же миг из соседнего двора вырулил черный «форд» с открытым верхом. Подобрав запрыгивающих на ходу сотрудников, он пустился в погоню.
На полной скорости пройдя Барачный переулок, Гавриловский вырулил на спасительную улицу Карла Либкнехта и ощутил эйфорию. Не зря он провел столько часов под машиной! Будучи усовершенствованной любящим мастером, гордость советского автопрома имела массу преимуществ перед казенным стареньким «фордом». Особенно если гнать по прямой. Гавриловский уже не сомневался, что невредимым доберется до нужного места. «Форд» не отставал, но и не сокращал расстояние. При этом приказ «Взять живым!» означал, что стрелять не станут, и делал преследователей до смешного безобидными. Справа промелькнула монументальная громадина Госпрома, слева впереди уже виднелся заветный полукруглый фронтон с двумя вазами по краям. Кирпичный особнячок немецкого консульства был в двух шагах. Увы, не только от Гавриловского.
— Оу, мерд! — по-французски чертыхнулся беглец, когда увидел, что прямо возле входа в консульство, совершенно не скрываясь, его поджидают два мотоциклиста с издевательскими фанерными табличками «Милиция» над передним колесом.
«Прослушка! Я должен был догадаться!» — мелькнуло в мыслях Гавриловского. Разумеется, его планы были подслушаны, и дежурные милиционеры выехали на перехват. — «Может, прорвусь? Нет! Без жертв меня не пропустят, а просить у законопослушных немцев укрытия после прилюдной стрельбы в милиционеров бессмысленно».
Не сбавляя скорости, он промчался мимо консульства. Мотоциклы, противно зажужжав, бросились следом. С каждой минутой их становилось все больше. Похоже, по тревоге был поднят целый мотоотряд.
Со стороны эта погоня напоминала глупую игру. Гудящий шмелиным басом ГАЗ уверенно мчал вперед, сопровождаемый упрямым «фордом» и неугомонными, то подлетающими близко, то отстающими, то вообще исчезающими из виду визжащими мотоциклами. Несколько раз стайка мотоциклистов совершала маневры по окрестностями и внезапно возникала на пути ГАЗа, перегораживая дорогу. Гавриловский замечал их вовремя, резко сворачивал в дебри переулков, летел куда глядят глаза и снова выезжал на нормальную дорогу, где легко набирал скорость. Несколько раз это срабатывало, но положение становилось все более безнадежным. На стороне беглеца была подкапотная мощь и отличные навыки вождения. На стороне преследователей — знание города и наличие четкой цели. Отсутствие плана беспокоило Гавриловского больше всего. Он слишком рассчитывал на помощь немецких друзей и сейчас, осознав, что не сможет попасть в консульство, совершенно не представлял, что делать.
«Остановиться, выпрыгнуть, сбежать и затеряться где-то в городе?» — лихорадочно предлагал варианты мозг. «В незнакомом городе и в этой дурацкой стране?» — скептически парировал Гавриловский. «Пойти напролом, смять жандармов вместе с их мотоциклами и вырваться за город?» — «Граница слишком далеко, шансов добраться туда непойманным нет». «Сдаться?» — «Заставят бесчестно шпионить и придушат по-тихому, когда стану не нужен».
Не имея никакого плана, Гавриловский понимал лишь, что сейчас ему во что бы то ни стало нужно оторваться от преследователей.
Неожиданно слева от дороги показалась довольно полноводная речка. Гавриловский вспомнил слышанную от Морского присказку: «Хоть Лопни, Харьков Не течет». С ее помощью легко можно было запомнить название трех городских рек, хотя последняя — Нетечь, кажется, — в запоминании не нуждалась, ибо давно уже исчезла с карт, будучи практически обезвоженной.
— Какая разница? — вслух рыкнул беглец, заставляя самого себя сосредоточиться.
Позади из «форда» раздавались призывы сдаваться. На ближайшем перекрестке замаячили каким-то образом срезавшие путь и снова возникшие впереди мотоциклисты. Гавриловский резко крутанул руль. Автомобиль послушно развернулся к мосту и вдруг зашелся страшным рыком и грохотом. Яма! Даже самый первоклассный водитель бессилен, если не знает особенностей дороги. Потеряв колесо, верный ГАЗ-6 по инерции все еще пытался повернуть, но отлетел в сторону. Врезавшись в решетку ограждения моста, он снес большую ее часть и обиженно замер, испуганно вертя зависшим в воздухе одиноким передним колесом. От удара Гавриловского кинуло вперед. Вылетев вместе с осколками лобового стекла на капот, он соскользнул вниз и уже под водой, теряя сознание от боли, успел подумать никчемное: «Любопытно, это Лопань, Харьков или Нетечь?» Побросавшие транспорт преследователи с ужасом наблюдали, как новенький ГАЗ-6, медленно, словно во сне, перегибается через край моста и всем своим весом падает прямо на безрезультатно пытающегося вынырнуть человека.
Когда Гавриловского вытащили из воды, было ясно, что помочь уже нечем. Разбитое всмятку лицо опухало на глазах, левая нога была неестественно вывернута. Кто-то из служивых бросился было с реанимационными мерами, но при попытке надавить на грудь утопленника под проломленными ребрами что-то чавкнуло, а мокрый пиджак моментально покрылся темной кровью.
На миг преступник пришел в себя. Ясные голубые глаза распахнулись и глянули в небо. Разбитые губы зашевелились:
— Маман, простите, с юбилеем я подвел, — прошептал Гавриловский и умер.
— Уж не знаю, победа у нас или поражение, — вздохнул Игнат Павлович, кивком предлагая Коле присесть. — Результативность, скажем прямо, хорошая…
— Она хорошая, но сел в калошу я, — не к месту скаламбурил Коля и прикрыл лицо руками, осознав, что теряет контроль.
— Отчего же именно ты? — Игнат Павлович волнение подчиненного рассудил по-своему. — Все мы виноваты. С одной стороны, преступление раскрыто в кратчайшие сроки, иностранцы бучу поднимать не будут, потому что и сами не хотят огласки, преступник наказан… С другой — приказано было взять живым. Скорее всего для угрозыска мы с тобой, Коленька, герои, а для особого отдела — вредители, угробившие ценный кадр.
— Всем мил не будешь, — выдавил из себя Коля. Он вспомнил, что за оперативность группу похвалил сам товарищ Журба, и понимал, что такой человек, как Михаил Николаевич, своих ценных сотрудников особому отделу в обиду не даст.
— Эт точно, — подтвердил то ли слова, то ли мысли подчиненного вездесущий Игнат Павлович и, пристально глянув в глаза, пододвинул к Коле стопку бумаги. — А теперь, друг мой ситный, пиши отчет. Подробный, полный и правдивый. Все без утайки, а мы с Михаилом Николаевичем потом решим, как все это в правильный вид обернуть и что машинистке надиктовать. Дело, сам понимаешь, скользкое. Надо и наше ведомство не скомпрометировать, и близорукость иностранных товарищей в невыгодном свете не представлять. Короче, пиши.
Текст своего отчета Коля к тому времени знал уже наизусть. Всю ночь, ни с кем не советуясь, не отвечая на расспросы и, рискуя снова рассориться со Светой, он ходил по комнате, обдумывая нужные слова. Дел такого рода за время Колиной службы еще не попадалось, но посоветоваться было не с кем. Что скажет жена, он знал и так. А больше доверять было некому. Не с Морским же обсуждать его драгоценную персону?