ви, а не какие-то непонятные четвертушки[47].
Джоанна рассмеялась, очень довольная.
— Думаешь, я кажусь здешним жителям чучелом? — спросила она.
— Нет, — ответил я, — просто со странностями.
Джоанна снова занялась визитными карточками, оставленными нашими посетителями в то время, когда нас не было дома. Только супруге викария посчастливилось (а может быть, и не посчастливилось) застать Джоанну дома и пережать ей карточку лично.
— Похоже на Счастливые Семейства[48], — сказал она. — Миссис Легаль, супруга адвоката, мисс Доуз, дочь врача, и прочие… По-моему, здесь очень мило! — добавила она восхищенно. — Так патриархально и… забавно… У них тут, наверное, никогда ничего не случается… Ну, ничего ужасного… Правда, Джерри?
И хотя она болтала чепуху, я с ней согласился. В таком месте, как Лимсток, ничего не могло случиться. А уже через неделю мы получили первое письмо.
Вижу, что не с того начал свое повествование. Я ничего не рассказал вам о Лимстоке, а ведь не зная, что собой представляет этот городок, вы не сможете разобраться во всей этой истории.
У Лимстока богатое прошлое. Во времена норманнского завоевания[49] он был весьма почитаемым местом, главным образом для деятелей церкви. Здесь находился небольшой монастырь, в котором сменили друг друга несколько честолюбивых и влиятельных настоятелей. Окрестные бароны улаживали свои отношения с небесами, завещая сей обители часть своих земель. Лимстокский монастырь обрел богатство и могущество и сохранял свою славу в течение нескольких столетий. Однако при Генрихе VIII[50] он разделил судьбу прочих монастырей. После этого ангелом-хранителем Лимстока был замок, благодаря которому город еще какое-то время сохранял свои привилегии, права и богатство.
Однако в восемнадцатом веке волна прогресса вынесла Лимсток в глубокую тихую заводь. От замка остались одни развалины. Рядом с Лимстоком не оказалось ни железной дороги, ни более-менее приличного шоссе. Он сделался маленьким захолустным местечком, окруженным вересковыми холмами, фермами и полями.
Раз в неделю здесь бывал базарный день, и тогда на улицах города вы вполне могли наткнуться на стадо коров. Дважды в год здесь происходили скачки местного значения, в которых не участвовало ни одной сколько-нибудь известной лошади. Была также прелестная Главная улица, застроенная величавыми, отстоящими чуть вглубь домами, которые выглядели несколько нелепо со своими заполненными пучками овощей и пирамидками из фруктов витринами в нижних этажах. Был далеко растянувшийся вдоль улицы магазин тканей, огромная скобяная лавка, претенциозное здание почты и несколько лавчонок абсолютно непонятного назначения: две конкурирующие мясные лавки и магазин самообслуживания. Был врач. Была адвокатская контора «Голбрейт, Голбрейт и Симмингтон». Была прекрасная и неожиданно большая церковь, построенная еще в 1420 году, в которой сохранились даже остатки стен саксонского периода[51]. Была новая уродливого вида школа и два паба.
Таков был Лимсток, и, следуя примеру Эмили Бартон, все мало-мальски известные горожане пожаловали к нам с визитом, после чего Джоанна, купив пару перчаток и надев старый, уже разжалованный ею бархатный берет, в свою очередь отправилась с ответными визитами.
Нам все это было внове и очень нас развлекало. Мы ведь поселились здесь временно. Это была некая интерлюдия — выполняя предписания моего врача, я приготовился вникать в житье-бытье своих соседей.
Словом, мы с Джоанной веселились вовсю.
Я помнил, что Маркус Кент посоветовал мне в полной мере насладиться местными сплетнями. Но я не мог даже подозревать, что они будут представлены столь невероятным образом.
Не странно ли, что и то злополучное письмо было воспринято всего лишь как повод для веселья и позабавило нас даже больше сельских причуд?
Помню, что оно пришло утром, к завтраку. Я сперва повертел его в руках, как мы обычно делаем, когда время течет медленно и когда каждая мелочь превращается в настоящее событие.
Письмо было явно местное, адрес напечатан на машинке.
Я вскрыл его раньше двух других, с лондонскими штемпелями, потому что в одном из них наверняка был счет, а на втором я узнал почерк одного из своих надоедливых родственников.
Текст письма был выклеен на листе бумаги из букв и слов, вырезанных из какой-то газеты. Я долго вчитывался в накромсанные слова, не понимая, о чем оно. А поняв, невольно ахнул.
Джоанна, хмуро разглядывавшая какие-то счета, подняла голову.
— Что такое? — спросила она. — Что-то случилось?
В письме, в самых грубых выражениях утверждалось, что Джоанна вовсе мне не сестра, а любовница.
— Анонимка, причем гнуснейшая.
Я долго не мог прийти в себя. Уж очень это не вязалось с Лимстоком, с этим тихим, безмятежным омутом.
Джоанна сразу обнаружила живой интерес.
— Ну да? Что же там сказано?
В романах, помнится, гнусные анонимные письма никогда (если удается) не показывают женщинам. Считается, что их тонкую натуру следует всячески ограждать от потрясений, какие может вызвать подобное послание.
Но я должен с сожалением признаться, что мне и в голову не пришло утаивать письмо от Джоанны. Я тут же протянул ей листок.
Она вполне оправдала мои надежды и не проявила никаких эмоций. Письмо ее скорее позабавило.
— Фу, гадость! Я вообще-то много чего слышала об анонимных письмах, но впрямую сталкиваюсь впервые. Они всегда такие?
— Не знаю, — ответил я. — Я тоже раньше с этим не сталкивался.
Джоанна захихикала.
— А ведь ты был прав насчет моего макияжа, Джерри. Здесь, видимо, думают, что я девица легкого поведения, раз пользуюсь косметикой.
— Если к тому же учесть, что наш отец был высоким сухощавым брюнетом, — добавил я, — а мать миниатюрной голубоглазой блондинкой и что я вылитый отец, а ты точная копия мамы.
Джоанна задумчиво кивнула.
— Да, мы действительно не похожи. Никто не подумает, что мы брат и сестра.
— Вот кто-то и не подумал… — сказал я с чувством.
Джоанна нашла все это очень забавным. Брезгливо держа письмо двумя пальцами, она спросила, что нам с ним делать дальше.
— По-моему, полагается бросить его в огонь, и непременно с воплем отвращения, — вспомнил я и тут же, взяв у нее письмо, сделал все, что полагалось. Джоанна наградила меня аплодисментами.
— У тебя очень натурально получилось, — сказала она. — Можешь податься в актеры. Хорошо еще, что не перевелись камины, правда?
— Мусорная корзина была бы менее эффектна, — согласился я. — Конечно, я мог бы поджечь его и проследить, как оно будет гореть.
— Когда что-нибудь хочешь сжечь, оно обычно не желает загораться, — сказала Джоанна. — Тебе пришлось бы извести уйму спичек.
Она встала и подошла к окну.
— Кто же мог такое написать? — спросила она, внезапно обернувшись.
— Это мы, пожалуй, никогда не узнаем, — сказал я.
— Да, наверное.
Она помолчала, потом добавила:
— А ведь если хорошенько подумать, забавного тут мало. Знаешь, мне почему-то казалось, что мы понравились здешним жителям.
— Так оно и есть, — успокоил ее я. — А это написал какой-нибудь помешанный, который, скорее всего, вообще не местный житель.
— Да, скорее всего. Фу, какая мерзость!
Она вышла в сад, на солнце, а я, выкуривая после завтрака сигарету, подумал, что она права. Действительно мерзость. Кого-то наш приезд явно вывел из себя. Может, этого анонима раздражает юная, яркая, изысканная красота Джоанны, и он захотел сделать нам больно. Самое лучшее, пожалуй, просто не обращать внимания, но кто знает, как далеко все это может зайти…
В то утро к нам пришел доктор Гриффитс. Мы договорились, что он еженедельно будет меня осматривать. Мне нравился Оуэн Гриффитс. Он был смугл и нескладен, но руки у него были ловкие, не причинявшие боли. Говорил он отрывисто, видимо, от застенчивости.
Гриффитс нашел, что выздоровление идет как положено, однако спросил:
— А как вы себя сегодня чувствуете? Вроде бы как не очень?.. Или мне так кажется?
— Да нет, ничего, — сказал я. — Просто к утреннему кофе мы получили на удивление мерзкую анонимку, так что во рту все еще дурной привкус.
Доктор чуть не выронил свой чемоданчик. На его худом смуглом лице проявилось волнение.
— Значит, и вы получили?
— А они что, здесь не редкость? — поинтересовался я.
— Да, с некоторых пор.
— Вот как! — сказал я. — А я было подумал, что кому-то просто не понравилось наше появление.
— Нет, дело не в этом. Просто…
Помолчав, он спросил:
— И что же там написано? — Но тут же смутился и покраснел. — Может, мне не следует спрашивать?
— Да нет, мне скрывать нечего. Там говорится, что я привез с собой размалеванную девку, и что никакая она мне не сестра… Вот вкратце и все… в смягченном изложении.
Смуглое лицо Гриффитса вспыхнуло гневом.
— Черт знает что! Ваша сестра… надеюсь, ее это не слишком расстроило?
— Несмотря на то что Джоанна выглядит ангелочком с рождественской елки, она вполне современная девица. Ей и не такое приходилось слышать. Письмо ее весьма позабавило. Впрочем, ничего подобного она еще никогда не получала.
— Ну еще бы, — с горячностью отозвался Гриффитс.
— Как бы то ни было, — твердо констатировал я, — к этому следует отнестись как к величайшей нелепости.
— Да, — сказал Оуэн Гриффитс, — но только…
Он замешкался, а я тут же подхватил:
— Вот именно! «Но только!..»
— Беда в том, — продолжал он, — что подобные случаи, как правило, не единичны. Обычно следует продолжение.
— Именно этого я и боюсь.
— Разумеется, случай патологический.
Я кивнул и спросил: