Грейвз тотчас откликнулся:
— Совершенно с вами согласен, сэр. Ни в одном из писем нет конкретных фактов. Обвинения брошены вслепую, наугад. Ни попыток шантажа, ни религиозных мотивов — а с этим нам тоже приходится встречаться. Ничего кроме постельной темы и нечеловеческой злобы. Но это неплохой ориентир.
Симмингтон встал. Он был человеком крайне сдержанным, но сейчас губы у него дрожали.
— Надеюсь, вы скоро найдете эту безбожницу. Она убила мою жену, и это так же несомненно, как если бы она вонзила в нее нож. — Помолчав, он добавил: Хотел бы я знать, что она сейчас чувствует…
Он вышел, не получив ответа на свой вопрос.
— Так что же она сейчас чувствует, Гриффитс? — спросил я, полагая, что ответить может именно он.
— Бог ее знает. Может быть, даже угрызения совести. А может, наоборот, наслаждается своим могуществом. Смерть миссис Симмингтон могла распалить ее еще больше.
— Надеюсь, что нет, — сказал я, содрогнувшись, — потому что если так, она…
Я не договорил, но Нэш закончил вместо меня:
— …будет продолжать. И для нас, мистер Бертон, это было бы самое лучшее. М-да… повадился кувшин по воду ходить…
— Но это же безумно опасно для нее! — воскликнул я.
— И все-таки она будет продолжать, — сказал Грейвз. — Они все так делают. Это сильнее их.
Мне снова стало не по себе. Я спросил, нужен ли я им еще. Хотелось выйти на свежий воздух, прочь отсюда, из этой атмосферы, насквозь пропитанной злом…
— На сегодня все, мистер Бертон, — сказал Нэш. — Хорошенько ко всему приглядывайтесь и ведите мм… разъяснительную работу, то есть уговаривайте народ сообщать нам о письмах.
— Теперь уж все успели получить свою порцию этой мерзости, — сказал я.
— Все ли? — сказал Грейвз. Немного склонив голову набок, он спросил: — А не могли бы вы сказать, кто из жителей не получал такого письма?
— Странный вопрос! Большая часть здешних жителей отнюдь не собиралась посвящать меня в свои проблемы.
— Нет, мистер Бертон, вы меня не совсем правильно поняли. Я имел в виду, не знаете ли вы, случайно, кого-нибудь, кто наверняка не получал анонимного письма.
— А ведь, пожалуй, знаю, — сказал я, немного подумав, и рассказал ему о своем разговоре с Эмили Бартон.
Грейвз выслушал меня с непроницаемым лицом и сказал:
— Что ж, это может нам пригодиться, возьмем на заметку.
Мы с Оуэном Гриффитсом вышли на улицу, освещенную предвечерним солнцем. Очутившись на свежем воздухе, я громко выругался.
— Нечего сказать, хорошенькое я выбрал местечко, чтобы погреться на солнышке и залечить раны! Да тут просто настоящий гадюшник. С первого взгляда — Эдем, а на самом деле…
— Ну в том саду тоже не обошлось без змея, — сухо заметил Оуэн.
— Как вы думаете, Гриффитс, полиция уже что-нибудь разузнала?
— Кто их разберет. У них все отработано. Доверительный тон, откровенность, а по существу так ничего и не сказали.
— Да. Но Нэш славный малый.
— И очень толковый.
— Если у вас тут у кого-то неладно с головой, вам не мешало бы это знать, — сказал я с упреком.
Гриффитс лишь покачал головой. Вид у него был озабоченный, если не сказать встревоженный.
Я думаю, что все это неспроста, что кого-то он подозревает…
Мы шли вдоль Главной улицы. У дверей агентства по недвижимости я остановился.
— Пора заплатить аренду. А что если я заплачу и нам с Джоанной тут же придется уехать?..
— Не уезжайте, — сказал Оуэн.
Почему?
Он не ответил и долго что-то обдумывал, потом медленно произнес:
— А в общем, вы правы. В Лимстоке сейчас нехорошо. Для вас… и для вашей сестры.
— Джоанне все нипочем. Вряд ли что может вывести ее из себя. Не то что меня… Меня от всех этих мерзостей уже тошнит.
— Меня тоже, — сказал Оуэн.
Я приоткрыл дверь агентства, но прежде чем войти, все же обернулся:
— Нет, все же не уеду. Любопытство сильнее отвращения. Очень хочется узнать, кто это…
Я вошел внутрь.
Сидевшая за машинкой женщина поднялась мне навстречу. Она вся была в мелких кудряшках и очень жеманничала, но оказалась гораздо толковее того очкастого малого, который был тут прежде.
Минут через пять я вдруг сообразил, что ее лицо мне знакомо. Ну да, это была мисс Гинч, прежде служившая в конторе у Симмингтона.
Я решил уточнить:
— Вы ведь работали у «Голбрейта, Голбрейта и Симмингтона»?
— Да. Но мне пришлось уйти. Здесь тоже неплохо, хотя платят поменьше. Но есть вещи более важные, чем деньги, не правда ли?
— Безусловно, — сказал я.
— А все из-за этих ужасных писем, — сказала мисс Гинч свистящим шепотом. — Мне лично прислали просто кошмарное. Обо мне и мистере Симмингтоне. Там такое было написано! Я вынуждена была отнести его в полицию, хотя, конечно, приятного в этом мало, правда ведь?
— О, конечно! Крайне неприятно.
— Там меня поблагодарили и сказали, что я поступила совершенно правильно. Но я решила: раз уж обо мне пошли разные сплетни — а иначе с чего бы об этом писать анонимщице — значит, нужно все это сразу пресечь. Между мной и мистером Симмингтоном и в мыслях не было ничего предосудительного.
— О, разумеется… — смущенно пробормотал я.
— Люди почему-то всегда подозревают дурное. Так уж они устроены, увы!
Я старался на нее не смотреть, но наши глаза все же встретились, и я сделал весьма неприятное открытие.
Мисс Гинч все это очень нравилось.
В тот день мне уже довелось столкнуться с человеком, получившим от анонимных писем некое удовольствие. Но у инспектора Грейвза это был чисто профессиональный азарт. А то наслаждение, которое испытывала мисс Гинч, показалось мне просто непристойным. А что, если мисс Гинч сама же и писала эти письма? Вот о чем я тогда подумал.
Глава 7
Вернувшись домой, я застал там миссис Дэйн Колтроп. Вид у нее был измученный. Она просто казалась больной.
— Для меня это страшное потрясение, мистер Бертон, — сказала она. — Бедная, бедная женщина!
— Да, — сказал я. — Страшно подумать, до какой крайности ее довели, до самоубийства!
— Вы говорите о миссис Симмингтон?
— А вы разве не о ней?
Миссис Дэйн Колтроп покачала головой.
— Конечно, мне жаль ее, но рано или поздно это все равно бы произошло, не так ли?
— Неужели? — сухо спросила Джоанна.
Миссис Дэйн Колтроп обернулась к ней:
— Да, дорогая, думаю, я права. Если кто-то надумал выпутываться из беды таким вот способом, то совсем не важно, какая это беда. При первой же крупной неприятности она сделала бы то же самое. Поразительно, конечно.
Кто бы мог подумать, что она на такое способна. Я ее считала ограниченной, эгоистичной и… очень хваткой. Совсем не из тех, кто впадает в панику. Да, теперь я поняла: чужая душа — всегда потемки.
— И все-таки мне очень бы хотелось узнать, кого вы назвали «бедной женщиной», — заметил я.
Она удивленно на меня посмотрела.
— Ну конечно, ту, кто пишет эти письма.
— Вот уж кому бы я не стал сочувствовать, — сухо заметил я.
Миссис Дэйн Колтроп наклонилась ко мне и положила руку на колено.
— Неужели вы не понимаете? Ну постарайтесь же понять. Подумайте, как несчастлив должен быть человек, чтобы писать подобные письма. Как одинок… Бедная душа, не ведающая, что такое добро, в которой, видимо, скопилось столько яда, что он хлынул черным потоком… в эти самые письма. Вот почему я так корю себя. Кто-то так тяжко страдает, а я не знала. А должна была знать. В личную жизнь людей нельзя вмешиваться, я никогда себе этого не позволяю. Но если уж кого-то терзает такая безысходность… представьте себе руку, в которой начался острый воспалительный процесс. Черную, распухшую руку. Если вы надрежете ее и сумеете выпустить гной, он вытечет, и рана очистится. Бедная, бедная страдалица!
Она встала, собираясь уходить.
Я был с нею совершенно не согласен и не испытывал к «бедной страдалице» ни малейшего сочувствия. Но из любопытства все же спросил:
— У вас нет никаких идей насчет того, кто бы это мог быть?
В прелестных глазах миссис Колтроп отразилось недоумение.
— Я, конечно, могу предполагать… Но ведь тут легко и ошибиться.
Она быстро вышла из комнаты, но потом снова просунула в дверь голову и спросила:
— А почему вы до сих пор не женаты, мистер Бертон?
В устах любого другого человека такой вопрос был бы дерзостью. Но когда это спросила миссис Дэйн Колтроп, чувствовалось, что она ничего не обдумывала заранее, и ей действительно это было интересно.
— Можно сказать, что я еще не встретил ту, которая мне нужна, — ответил я, придя в себя от ошарашивающей простоты заданного вопроса.
— Можно-то можно, — сказала миссис Дэйн Колтроп, — только не очень-то это убедительно звучит. Ведь столько мужчин женаты явно не на тех, кто им нужен.
Почти удовлетворив свое любопытство, она ушла.
— Знаешь, — сказала Джоанна, — по-моему, она и в самом деле помешанная. Но мне она нравится. А здешние жители ее боятся.
— Я и сам немного ее побаиваюсь.
— Это потому, что никогда не знаешь, чего от нее можно ожидать.
— Ну да. И потому что при всей ее рассеянности в проницательности ей не откажешь.
Джоанна спросила задумчиво:
— А как по-твоему, женщина, которая пишет эти анонимки, действительно очень несчастна?
— Откуда мне знать, что движет этой проклятой ведьмой. Плевать мне на нее. Кого мне действительно жаль, так это ее жертвы.
Сейчас мне кажется странным, что, рассуждая о том, что заставило нашего анонима, которого мы даже окрестили Отравленным Пером, строчить свои пасквили, мы упускали самое очевидное. Гриффитс представлял себе эту женщину с ликующей улыбкой на устах. Я полагал что, увидев плоды своих злобных деяний, она раскаивается. Миссис Дэйн Колтроп видела в ней страдалицу.
Но о самой очевидной, неизбежной ее реакции на смерть мы даже не подумали. Точнее сказать, я не подумал. Этой реакцией был страх. Потому что с момента смерти миссис Симмингтон, письма расценивались уже по совершенно иным канонам. Не берусь говорить о юридическом аспекте этого дела, его, вероятно, хорошо знал Симмингтон. Одно было ясно: спровоцировав смерть, аноним оказался в опасном положении. Теперь, окажись он раскрытым, уже невозможно было утверждать, что письма — это просто шутка. Полиция вела розыск, был приглашен эксперт из Скотленд-Ярда… Теперь анонимщице просто необходимо было сохранять свою тайну, теперь от этого зависела сама ее жизнь.