— На спине; Денвер и Арбатнот мыли ему лицо. Очевидно, его перевернули, потому что…
— Сэр Вигмор, — вставил председатель суда пэров, — вам следует контролировать вашего свидетеля.
— Пожалуйста, ограничьтесь свидетельскими показаниями, — сказал сэр Вигмор, довольно разгоряченный. — Нам не нужны ваши выводы. Вы говорите, что, когда увидели тело, оно находилось на спине. Правильно?
— И Денвер и Арбатнот мыли его.
— Да. Теперь я хочу перейти к другому вопросу. Вы помните случай, когда вы завтракали в Королевском клубе автомобилистов?
— Да. Я завтракал там однажды в середине августа в прошлом году, кажется, шестнадцатого или семнадцатого числа.
— Вы можете сообщить нам, что там произошло?
— Я зашел в курительную комнату после завтрака и читал в высоком кресле, когда увидел, что человек, сидящий сейчас на скамье подсудимых, вошел вместе с покойным капитаном Кэткартом. По правде сказать, я видел их в большом зеркале над каминной полкой. Они не заметили, что там был кто-то кроме них, в противном случае они были бы более осторожны в разговоре, я думаю. Они сели недалеко от меня и начали беседовать, и некоторое время спустя Кэткарт наклонился и сказал что-то шепотом, что — мне не удалось разобрать. Подсудимый подпрыгнул с исказившимся от ужаса лицом, воскликнув: «Ради бога, не выдавайте меня, Кэткарт, — это может оплатить только дьявол». Кэткарт сказал что-то обнадеживающее — я не слышал что, у него был глухой голос, — и обвиняемый ответил: «Хорошо, нет, это все. Я не могу допустить, чтобы кто-то владел этим». Он казался очень встревоженным. Капитан Кэткарт засмеялся. Они снова заговорили шепотом, и это было все, что я слышал.
— Спасибо.
Сэр Импи занялся свидетелем с дьявольской вежливостью.
— У вас превосходные способности к наблюдению и дедукции, мистер Петтигру-Робинсон, — начал он, — и, без сомнения, вы любите упражнять свое любознательное воображение, исследуя мотивы и характеры людей?
— Думаю, я моту назвать себя исследователем человеческой природы, — ответил господин Петтигру-Робинсон мягко.
— Несомненно, люди склонны доверять вам?
— Конечно. Могу сказать, что я — большое хранилище человеческой информации.
— В ночь смерти капитана Кэткарта ваши широкие познания света были, несомненно, большим удобством и помощью для семейства?
— Они не воспользовались моим опытом, сэр, — сказал мистер Петтигру-Робинсон, внезапно взрываясь, — меня полностью игнорировали. Если бы только мой совет был принят в то время…
— Спасибо, спасибо, — сказал сэр Импи, обрывая нетерпеливое восклицание министра юстиции и генерального прокурора, который поднялся вслед за этим высказыванием, и требовательно спросил:
— Если у капитана Кэткарта были секреты или проблемы в личной жизни, вы ожидали, что он поделится ими с вами?
— От любого здравомыслящего человека я мог, конечно, ожидать этого, — сказал мистер Петтигру-Робинсон, — но Кэткарт был до неприличия скрытен. В единственном случае, когда я высказал дружественный интерес к его делам, он ответил мне очень грубо. Он назвал меня…
— Достаточно, — перебил сэр Вигмор торопливо: ответ на вопрос оказался не таким, какой он хотел услышать. — То, как назвал вас умерший, является несущественным.
Мистер Петтигру-Робинсон удалился, оставив впечатление человека недовольного — впечатление, которое, казалось, вполне удовлетворило мистера Глиббери и мистера Браунринга-Фортескью, поскольку они хихикали непрерывно при даче показаний следующих двух свидетелей.
Госпожа Петтигру-Робинсон немногое могла добавить к своим предыдущим свидетельским показаниям в ходе следствия. У мисс Кэткарт сэр Импи спросил о происхождении Кэткарта, и она объяснила с глубоким неодобрением, что ее брат, опытный и светский человек средних лет, спутался с девятнадцатилетней итальянской певицей, которая «умудрилась» заставить его жениться на ней. Восемнадцатью годами позже оба родителя умерли.
— Что неудивительно, — сказала мисс Кэткарт, — учитывая ту беспорядочную жизнь, которую они вели. Мальчик остался на моем попечении.
Она рассказала, как Дэнис всегда раздражался из-за ее влияния, общался с людьми, которых она не одобряла, и в конечном счете уехал в Париж, чтобы сделать дипломатическую карьеру, и с тех пор она его редко видела.
Интересный момент был замечен в ходе перекрестного допроса инспектора Крейкса. Перочинный нож, показанный ему, он идентифицировал как найденный на теле Кэткарта.
Вопрос от мистера Глиббери:
— Вы видите какие-нибудь отметины на лезвии?
— Да, есть небольшая метка около ручки.
— Отметка могла бы появиться, если открывать окно с помощью этого ножа?
Инспектор Крейкс согласился, что могла бы, но сомневался относительно того, подойдет ли столь маленький нож для такой цели. Был показан револьвер и поднят вопрос о владельце.
— Милорды, — добавил сэр Импи, — мы не обсуждаем принадлежность револьвера герцогу.
Суд выглядел удивленным, и, после того как главный егерь дал показания о выстреле, который он слышал в 23.30, было заслушано свидетельство врача.
Сэр Импи Биггс:
— Рана могла быть нанесена самим умершим?
— Да, конечно.
— Это была бы мгновенная смерть?
— Нет. Исходя из количества крови, найденной на дорожке, можно утверждать, что рана не была смертельной.
— Найденные следы, по вашему мнению, могут говорить о том, что умирающий полз к дому?
— Да, вполне. У него могло быть достаточно сил, чтобы так сделать.
— Такая рана вызвала бы лихорадку?
— Весьма возможно. Он мог потерять сознание на какое-то время, он бы продрог, и его бы лихорадило, так как он находился в сырости.
— Действительно ли есть признаки, указывающие на то, что он был жив в течение некоторых часов после ранения?
— Да, они настоятельно свидетельствуют об этом. При повторном исследовании сэр Вигмор Вринчинг установил, что рана и общие признаки были одинаково совместимы с предположением, что умерший выстрелил в себя с очень близкого расстояния, а затем полз к дому, пока не умер.
— Что, по вашему опыту, более обычно для человека, совершающего самоубийство, — стрелять себе в грудь или в голову?
— В голову, возможно, более обычно.
— Настолько обычно, что возникает предположение об убийстве, если рана находится в груди?
— Я бы не заходил так далеко в предположениях.
— Но при прочих равных условиях вы сказали бы, что рана в голове более наводит на мысль о самоубийстве, чем рана в туловище?
— Это так.
Сэр Импи Биггс:
— А самоубийство выстрелом в сердце в любом случае невозможно?
— О, боже мой, нет.
— Известны такие случаи?
— О, конечно, и немало.
— Есть ли еще что-то в медицинском свидетельстве, что исключает идею относительно самоубийства?
— Ничего вообще.
На этом слушание дела в парламенте закончилось.
Глава 15 ПАДЕНИЕ ОКОВ
Охраняется авторским правом Агентства Рейтер,
Агентства печати, телеграфа и центральных новостей.
Когда во второй день суда сэр Импи Биггс поднялся, чтобы зачитать свою вступительную речь защиты, он выглядел несколько взволнованным, что для него нехарактерно. Его замечания были краткими, но в тех немногих словах ощущалось глубокое волнение, которое передалось всем присутствующим.
— Милорды, встав, чтобы произнести вступительную речь защиты, я почувствовал себя обеспокоенным более чем обычно. Не то чтобы у меня были сомнения по поводу вашего вердикта. Вероятно, в любом другом случае было бы невозможно доказать невиновность обвиняемого, как в случае с моим благородным клиентом. Но сейчас я обязан просить об отсрочке, так как в настоящее время отсутствует важный свидетель и решающая часть свидетельских показаний. Милорды, в руке я держу телеграмму от моего свидетеля — я назову вам его имя: это лорд Уимзи, брат обвиняемого. Телеграмма была послана вчера из Нью-Йорка. Я зачитаю ее вам. Он пишет: «Доказательство получено. Вылетаю сегодня вечером с пилотом Грантом. Заверенная копия и показания следуют судном "Лукарния" в случае авиакатастрофы. Надеюсь, что буду в четверг». Милорды, в этот момент самый важный свидетель пересекает воздушные просторы над широкой Атлантикой. В зимнюю непогоду он стоит перед лицом опасности, которая ужаснула бы любое сердце, но не его собственное и не сердце всемирно известного летчика, к чьей помощи он прибег, чтобы не терять ни минуты для освобождения своего благородного брата от этого ужасного обвинения. Милорды, барометр падает.
Необъятная тишина, подобно безмолвию мороза, упала на сверкающие скамьи. Лорды в своих алых одеяниях с горностаями, супруги пэров в богатых мехах, судьи в огромных париках и мантиях, председатель суда пэров на своем возвышенном месте, приставы и герольды, а также глашатай герольдмейстер застыли на своих местах. Только заключенный посмотрел на каждого из судей и опять на председателя суда пэров в некотором замешательстве. А репортеры начали судорожно черкать в блокнотах, составляя экстренные сообщения, чтобы назавтра газеты пестрели сенсационными заголовками, живописными эпитетами и тревожными предсказаниями погоды, заставляя остановиться спешащий Лондон. «Сын пэра летит через Атлантику»; «Преданность брата»; «Успеет ли Уимзи?»; «Обвинение в ридлсдейлском убийстве: ошеломляющее продолжение». Это было событие.
Миллионы телетайпов выстукивали эту новость в офисах и клубах, где клерки и посыльные обсуждали процесс, злорадствовали и держали пари. Тысячи чудовищных печатных прессов всасывали эту новость в себя, переваривали ее в свинец, разминали в строки, отлитые на линотипе, заглатывали ее в свои огромные утробы, отрыгивали на бумагу и выплескивали бумагу дальше в тиски пресса. А синеносый раздосадованный бывалый солдат, который когда-то помог вытащить майора Уимзи из воронки снаряда около Кодри, ворчал: «Господи, помоги ему, он действительно отличный парень», подкладывая газеты под стойку железной решетки в Кингсвэе и выставляя свою витрину в наилучшем свете.