– В 2013 году. Через пару месяцев после убийства Кристофера Моссинга.
– Почему он не сообщил в полицию?
– Он сказал, что испугался.
– Хм, – произнес Шефер, прикусив нижнюю губу.
– Он был по-настоящему напуган, – вспоминала Элоиза, – даже выглядел совершенно иначе, чем я помню его в редакции в своё время, и он казался настоящим параноиком.
– Вам не показалось, что у него были суицидальные намерения? – спросила Августин.
Элоиза взглянула на неё. Инсинуация ей не понравилась.
– Нет, он показался мне каким-то сумасшедшим. Но я не думала, что он пойдёт домой и сведёт счёты с жизнью.
– Он не был сумасшедшим, – сказал Шефер.
Элоиза перевела взгляд на него.
– И мы также не уверены, что он покончил с собой, – продолжал он, – он не сказал вам о Йоханнесе Моссинге ничего такого, чего бы мы раньше не слышали.
– Тогда… – начала Элоиза, снова глядя на них по очереди, – с какой стати он всё ещё разгуливает на свободе?
– Потому что за все те годы, что ходят слухи о Моссинге, у нас не появилось ни одного доказательства, что хоть что-то из этого – действительно правда.
– А скачки? Ульрик сказал, что говорил с…
– Мы изучили всё под микроскопом, – спокойно проговорил Шефер, – вызывали Йоханнеса Моссинга на допросы каждый год с конца 90-х до середины нулевых, пока его адвокат не положил конец «преследованию», как он это назвал. Дело в том, что Йоханнес Моссинг – успешный подрядчик, он ведёт абсолютно законный бизнес, а в свободное время увлекается скачками. В кругу его друзей уважаемые люди, у него прекрасная жена, несколько отличных домов и мёртвый сын, – Шефер хлопнул в ладоши, – там больше не за что зацепиться.
– Пока не доказано обратное или что вы хотите сказать?
Шефер кивнул.
– Точно.
Элоиза смотрела на него несколько секунд. Затем сказала:
– Если Йоханнес Моссинг всё же тот, кем, по вашему мнению, он не является, и если Ульрику угрожали из-за того, что он слишком много узнал – и, может быть, его даже убили из-за этого, – то какова вероятность, что убийство Кристофера Моссинга было простой случайностью? – спросила она. – Возможно, что и Анна узнала что-то, чего ей не следовало знать. Может, люди Моссинга угрожали и ей тоже?
На мгновение в комнате наступила тишина, и у Элоизы возникло странное ощущение, что Шефер и его коллега не говорят того, что хотели бы сказать.
– Что? – спросила она. – Чего я не вижу?
– Возможно, себя, – сказала Августин. Она встала из-за стола и теперь стояла, прислонившись спиной к стене.
– Что себя? – Элоиза нахмурилась и посмотрела на Шефера, который сидел молча.
Его взгляд был спокойным и внимательным.
– Почему вас интересует это дело? – продолжила Августин. – Подозреваемая в убийстве посылает вам письма и, похоже, знает о вас факты личного характера. Теперь Ульрик Андерсон мертв, возможно потому, что разговаривал с вами. Тем не менее вы утверждаете, что никогда не встречали Анну Киль и не знаете, почему она выходит с вами на связь.
– Утверждаю? – Элоиза почувствовала, как внутри у неё закипает гнев. – Я не утверждаю, я действительно никогда не встречала Анну Киль. И потом, кто угодно мог прислать мне эти письма. Ни хрена же не известно.
– Её ДНК обнаружено на конвертах, – сказал Шефер.
Элоиза не знала, почему это так удивило её. Возможно, потому, что до сих пор это была только теоретическая вероятность, а теперь она стала реальностью. Она почувствовала, что воротник рубашки вдруг стал ей тесен, и потянулась к стакану воды, стоявшему перед ней на столе.
– А ещё мы получили результаты по отпечаткам пальцев, – сказал Шефер. Элоиза посмотрела на него.
– Кто такой Мартин Дюваль?
Вопрос огорошил её.
– Один из отпечатков, которые мы сняли в вашей квартире, принадлежит ему, – продолжал Шефер.
У Элоизы было несколько секунд, чтобы собраться.
– А почему отпечатки пальцев Мартина есть у вас в базе данных?
– В прошлом году на него было заведено дело.
– Дело?
– Да.
– За что?
– За избиение.
– Избиение? – уже беззвучно повторила Элоиза.
– Он получил тридцать дней заключения без права обжалования за то, что выбил потерпевшему четыре зуба.
Элоиза откинулась на спинку стула.
– Значит, он сидел в тюрьме? Вы это хотите мне сказать?
Шефер медленно кивнул.
– Так вы его знаете?
– Да.
– Каковы ваши отношения?
– Он был моим информантом несколько раз, и мы… встречаемся.
– Вы состоите в любовных отношениях?
– Нет. Нет, не совсем.
– Вы когда-нибудь испытывали на себе жестокое обращение с его стороны?
Элоиза колебалась. Она подумала о том вечере, когда они ужинали в «Роял Бистро». Вспомнила, как крепко он сжал руки у неё за спиной и как сильно прижимал её к стене спальни, пока стягивал с неё трусики…
Перешёл ли он тогда границу? Ей действительно это понравилось? На следующий день она рассматривала следы на запястьях как напоминание о ночи бурного секса или… о насилии?
Шефер снова заговорил прежде, чем Элоиза дала ответ:
– Может ли Мартин Дюваль быть как-то связан со всем этим?
У Элоизы закружилась голова, она закрыла глаза.
– Нет, не думаю…
– Возможно, именно он сделал ту фотографию с вашего балкона?
– Нет, – Элоиза подняла голову, – мы ещё не познакомились с ним тогда, когда была сделана эта фотография.
– Простите? – Шефер слегка склонил голову набок, Августин подошла и снова села за стол.
Элоиза опустила дрожащую руку в карман, чтобы достать из него телефон.
18
Анна уже заходила к Нику чуть раньше. Она сняла маленькую квартиру через Airbnb на улице Либерте, которая, по иронии судьбы, находилась близко к нему.
Она не говорила Нику, что приехала в Париж, и, когда он увидел её, сидевшую на стальной скамье, его лицо сразу вытянулось, как будто осело неудачное суфле. Он надеялся увидеть другого человека, и вид Анны практически причинил ему боль.
Практически.
– Я хочу получить доступ к файлам, – потребовала она.
– Нет. Пока что нет. Мы так не договаривались.
– Если я должна тебе помогать, дай мне то, что я прошу. Иначе никакого договора между нами больше нет.
Она ожидала, что он будет протестовать, и заготовила целый список угроз. Но он согласился на её требования. Он давно сдался, это было видно. По его телу было заметно, что у него уже не осталось сил сопротивляться.
Он дал ей название сайта и пароль и сказал:
– Береги себя, хорошо?
– Уже немного осталось, – ответила она и дала ему номер своего телефона, который не был прикреплён ни к одному оператору связи и активировался телефонными картами.
– Я уже не вернусь сюда, поэтому в следующий раз, когда появится какая-то информация, это будет Элоиза. Так что звони мне сразу, понял?
Он кивнул.
– Ты думаешь, она приедет? – спросил он.
– Она приедет, – ответила она.
19
Главный вход в Институт судебной экспертизы обнаружить было сложно: он находился в корпусе Тейлум-комплекса Копенгагенского университета на улице Фредерика V, между Королевским госпиталем и самым крупным парком Копенгагена, Фелледпаркен. Иногда фойе было буквально битком набито студентами медицинского факультета. Но сегодня оно было темно и так тихо, что Шефер слышал собственное дыхание, когда шёл вдоль стены из тёмно-коричневого кирпича к лифту.
На втором этаже он прошёл мимо группы одетых в форму лаборантов, которые изучали под микроскопом биоматериал. Он кивком поприветствовал знакомых, затем прошёл по галерее, ведущей в следующую секцию, где проводились вскрытия, и толкнул дверь.
Воздух был холодным, и запах в этот день не так угнетал. Большинство столов были пусты, утренние тела увозили в подвал в холодильные камеры. Но небольшой намёк на смерть всё равно поселялся в одежде и волосах после пребывания в этих помещениях: иногда в качестве чисто минерального тяжёлого запаха ржавчины, иногда в качестве тошнотворной вони перезрелых яблок. Оба запаха смывались водой с мылом, но в плохие дни вонь бывала такой сильной, как будто человек только вылез из бочки, в которой целую неделю на солнце простояла рыба, и, чтобы избавиться от запаха, требовалось принимать душ по нескольку раз.
Он прошёл первые четыре из пяти открытых кабин, каждая из которых была оснащена большой стальной раковиной и док-станцией, и подошёл к группе, работавшей в самой дальней и самой большой кабине секции.
– Привет, – сказал он и сделал пару шагов к столу для вскрытия, держа руки в карманах.
– О, вот и ты, – приветливо сказал глава департамента и патологоанатом Джон Опперманн, почёсывая щеку о плечо и держа руки в резиновых перчатках перед собой, – мы как раз собирались начать.
Шефера и Опперманна нельзя было назвать друзьями, потому что в нерабочей обстановке они не виделись. Хотя относились друг к другу с симпатией. Работа приводила их обоих в пострадавшие от стихии части мира и в разрушенные войной регионы, далеко от относительно мирной Скандинавии. Они вместе переживали и добрые, и – в основном – недобрые времена, и это их сближало.
В 2000 году они оба были в Косово по приглашению ООН и проводили вскрытия и опознания сразу после того, как НАТО выбило оттуда сербов. Там их ждала братская могила Милошевича – зрелище, которое до сих пор иногда вставало перед мысленным взором Шефера, когда он ложился спать и закрывал глаза.
Шефер рассматривал тело Ульрика Андерсона на столе для вскрытия, а патологоанатом начал разрезать его одежду и складывать её в отдельные пакеты. Лицо у трупа было синюшным и опухшим, а язык, торчащий изо рта, казался необычайно большим. На ступнях, голенях, руках и предплечьях были тёмные пятна, остальное тело было бледным.
Если Шефер присутствовал на вскрытии, его обычно не интересовала причина смерти. Для расследования редко имело значение, умер ли человек, лежащий на столе, из-за падения с высоты, удушья или выстрела из негабаритной охотничьей винтовки. Единственное, что его интересовало, – это как человек умер. Была ли она естественной, насильственной, несчастный ли это случай или самоубийство? Он был на этой работе достаточно долго, чтобы знать, что первое впечатление – не всегда верное.