– А мы с тобой? – спросила Августин.
– Ты можешь снова прогуляться к его бывшей жене.
Августин скривилась и вздохнула. Они с Шефером накануне уже ездили вместе к бывшей жене Ульрика Андерсона в Амагере. Их двое детей, девочка семи и мальчик девяти лет, с буйными ржавого цвета кудрями, ели в гостиной фузилли с рубленой, говядиной в буром соусе и смотрели старый выпуск Ханны Монтаны на плоскоэкранном телевизоре, слишком огромном для такой маленькой гостиной. Дети даже не повернули головы в их сторону, когда Шефер и Августин прошли за их матерью внутрь.
Она пригласила их на кухню, где они сообщили ей трагические новости. Она беззвучно заплакала, открыв рот и глядя на них испуганными глазами, а смех и искусственный голос Майли Сайрус, доносившиеся из телевизора в гостиной, звучали как чудовищный саундтрек.
– Что мне сказать детям? – спросила она сдавленным голосом, хриплым от слёз, и всхлипывая, – как мне сказать им, что их отец покончил с собой? Как они будут жить с этим?
Теперь Августин нужно было снова поехать туда и сообщить женщине, что отец её детей вовсе не повесился. Детям придётся жить с тем, что их отец умер ещё более насильственной смертью.
– А ты? – спросила Августин. – Что ты будешь делать?
Шефер встал и поправил ремень.
– Я думаю, я поговорю с Моссингом.
20
Если посчитать секунды, которые проходят между вспышкой молнии, прорезавшей небо, и раскатом грома, можно определить, в скольких километрах находится грозовая туча. Точно так же у Элоизы была теория, согласно которой можно измерить, насколько далеко находится Фонтан Аистов, подсчитав количество соляриев «Консул», которые попадаются по пути: чем чаще встречаются солярии, тем дальше шумный столичный центр.
Она припарковалась перед солярием, который, наверно, был уже двенадцатым по дороге от её дома. Главная улица Херлева оказалась вовсе не тихой провинциальной пешеходной улицей, как она её себе представляла, а большой дорогой с двумя проезжими частями в окружении новостроек, похожих на пансионаты, и с классической кавалькадой магазинов: пиццерией, тремя женскими парикмахерскими, двумя киосками, солярием и винным ресторанчиком «Фонарь». Она пыталась загуглить его рабочие часы, но у заведения не было веб-сайта. Едва ли его клиенты зависали в Интернете с айпадов и смартфонов. Было почти два часа, и она подумала, что, наверное, время завтраков и ланчей в окрестных забегаловках уже давно закончилось.
«Фонарь» находился на углу улицы и внутри выглядел довольно беспорядочно. В нём были светло-коричневые барные стойки, балки на стенах в тирольском стиле, вазы с цветами на столиках, с потолка свисал норвежский флаг, а у входа рядом с картонной фигурой Тома Джонса стоял американский музыкальный автомат.
Элоиза пробежала глазами по плейлисту этого музыкального автомата: Smokey, Bonnie Tyler, Dodo & the Dodos. Это было так предсказуемо, что она улыбнулась. Затем она обратила внимание на пожилого джентльмена с козлиной бородкой и кожей сероватого цвета, который сидел в конце бара, крепко сжимая в руке бутылку пива. В помещении никого не было, в том числе за стойкой.
– Ну что, – он кивнул Элоизе, – ты здесь явно впервые.
Элоиза улыбнулась ему.
– Я ищу хозяйку.
– Йонну?
– Да. Йонну Киль. Вы не знаете, она здесь?
Мужчина встал и прошёл за стойку бара. Он заглянул в заднюю комнату и прокричал:
– ЙОННА!
Ему ответил хриплый голос:
– ЧТО?
– Клиент пришёл! – крикнул мужчина и вернулся на своё место.
Элоиза услышала, как где-то упал стакан или бутылка.
В дверях появилась долговязая женщина с бирюзовыми серьгами-кольцами в ушах. Волосы у неё были короткие, рыжие, а кожа – натуральный лунный пейзаж со следами от угревой сыпи.
– Тебе что-то нужно? – спросила она козлиную бороду.
– Клиент, – повторил он, кивая в сторону Элоизы.
– Вы – Йонна Киль? – спросила та.
Женщина слегка откинула голову назад, словно смотрела на Элоизу не глазами, а ноздрями.
– Кто вы?
– Вы – Йонна Киль?
Женщина кивнула и скрестила руки на груди.
– Меня зовут Элоиза Кальдан, я журналистка и работаю в «Demokratisk Dagblad».
– Ого, звучит неплохо, – улыбнулась женщина, – нас номинировали на «Бар года»?
Она переглянулась с козлиной бородой, и оба усмехнулись.
– Нет, я просто хочу попросить вас ответить на несколько вопросов, – сказала Элоиза и направилась к стойке.
– Если вы что-то закажете, можете спрашивать меня о чём угодно, – сказала женщина, указывая на бутылки за спиной, – и посмотрим, смогу ли я ответить на ваши вопросы.
Элоиза пожала плечами и взглянула на ассортимент.
– Я бы попросила минералки.
Женщина покачала головой и причмокнула.
– Давайте ещё раз, вы можете лучше.
– Ну, тогда… разливное пиво. Маленькое.
Ожидая своё пиво, Элоиза расположилась за стойкой.
– С вас пятьсот крон, – сказала женщина с ободряющей улыбкой и так резко отодвинула от себя стакан, что пена выплеснулась через край и потекла на барную стойку.
Элоиза встретилась с ней глазами.
Женщина пожала плечами, что можно было трактовать или как «плати», или как «не обращай внимания».
Элоиза вытащила из кошелька банкноту в 500 крон и положила перед собой.
– Я пришла, чтобы задать вам несколько вопросов о вашей дочери.
Женщина побледнела. Игривая улыбка, которой она улыбалась Элоизе, прося денег, исчезла.
– О моей дочери? – спросила она слабым голосом.
– Да. Об Анне.
Женщина несколько раз моргнула.
– Её нашли?
Элоиза покачала головой.
– Нет.
Женщина закрыла глаза и тяжело выдохнула, и Элоиза не смогла понять, был ли это вздох облегчения или неудовольствия.
Возможно, и то и другое вместе.
Женщина снова открыла глаза и слегка кивнула. Затем она медленно потянулась за деньгами. Элоиза уже было подумала, что сейчас она попросит её уйти, но та ничего не сказала.
– Когда вы в последний раз выходили с ней на связь? – спросила Элоиза.
Женщина неуверенно пожала плечами.
– Вы общались в то время, когда её искала полиция?
Женщина продолжала молчать, поэтому Элоиза предприняла ещё одну попытку:
– Вы не помните, когда видели её последний раз?
– Я… я не знаю. Это было давно.
Элоиза быстро обдумала, как бы к ней подступиться, и решила сказать правду:
– Я здесь потому, что Анна пишет мне письма.
Женщина подняла глаза и взволнованно покачала головой.
– Письма?
– Да.
– Что она пишет?
– Она пишет, что мы с ней связаны.
Женщина изучающе оглядела Элоизу с головы до ног, как будто ища какую-то осязаемую, конкретную физическую связь.
– Каким образом?
– Я надеялась, что вы поможете мне с этим разобраться.
– Вы на неё не… Вы с ней не похожи друг на друга, – сказала женщина, – вы не её типаж.
– А какой же у Анны типаж? Какие у неё были друзья?
– Да никаких, мне кажется.
– Неужели она ни с кем не общалась?
Женщина покачала головой.
– Нет, ни с кем, кроме Кеннета.
– Кто такой Кеннет?
– Мальчик, с которым они ходили в одну школу. Он был на пару лет старше. Парень-инвалид.
– Инвалид?
– Да, колясочник. После автомобильной аварии. Анна катала его постоянно по городу, и они почти все дни проводили вместе. Читали вместе книги, писали секретные записки друг другу, и всё в этом духе.
– Он был её парнем? – спросила Элоиза.
Женщина пожала плечами.
– Я не знаю.
– Но они дружили, пока были маленькими.
– Да.
– Какой Анна была тогда?
Взгляд женщины стал отрешённым, она долго ничего не говорила.
– Учителя говорили, что она странный ребёнок, – начала она, – замкнутая, злая, у меня с ней было много проблем… Меня часто вызывали в школу.
– На что она злилась?
Женщина отвернулась, подошла к кассе и взяла с кассового аппарата пачку сигарет. Она закурила и три раза глубоко затянулась.
– Её отец отнюдь не был хорошим папой. Он бросил нас, когда она была маленькой. – Она выпустила струю дыма в потолок, к тому месту, где в него упиралась колонна. Затем печально пожала плечами. – Может, она злилась на это.
– А вы?
– Что вы имеете в виду?
– Вы были хорошей матерью?
Женщина посмотрела на Элоизу мутным взглядом, глаза её наполнились слезами.
– У вас есть дети? – спросила она.
Элоиза покачала головой.
– Значит, вы и не знаете, как это тяжело, – она опустила сигарету, не выкуренную и до половины, в стакан с водой, спрятанный за стойкой, – всегда стараешься быть для своего ребёнка лучшей матерью, но насколько мне это удалось? Я не знаю… А Франк пошёл своей дорогой. Он нас оставил. Я, по крайней мере, обеспечила нашей дочери крышу над головой и место, где можно переночевать.
– У вас были близкие отношения?
– У нас с Анной?
– Да.
Женщина смотрела мимо Элоизы, погружённая в свои мысли.
– Нет, наверно, не близкие.
– Почему?
Она не ответила на вопрос, но произнесла:
– Вообще я думаю, что не видела её с тех пор, как она стала жить отдельно.
– Когда это произошло?
– Ей было шестнадцать.
Элоиза удивлённо подняла брови.
– И вы не видели её с тех пор?
Женщина покачала головой.
– А Кристофер Моссинг? У вас есть какие-нибудь соображения, почему Анна его убила?
– Да.
Элоиза пристально смотрела на неё.
– В полиции говорят, что она помешалась, – сказала женщина, – потеряла рассудок.
– Значит, вы тоже думаете, что это была случайность, – сказала Элоиза, – что у неё просто замкнуло в голове?
Она пожала плечами.
– Может быть.
– А что насчёт трупного цветка? Это вам о чём-нибудь говорит?
– Какого цветка?
– Трупного, – повторила Элоиза, – Анна пишет в одном из своих писем о трупном цветке.
– Вы имеете в виду похоронный букет?
Элоиза инстинктивно бросила взгляд на «украшения» в вазах на столиках.