Дюваль покачал головой.
– Я никогда её не трогал. И она отказалась от своих обвинений, когда было доказано, что меня в тот день не было на работе.
– Да, понятно. – Шефер сочувственно кивнул. – Не забудьте объяснить это своей новой девушке, когда мы с Августин расскажем ей эту историю.
Мартин Дюваль переводил глаза с Шефера на Августин. Затем уронил руки и вздохнул.
– Что вы хотите знать?
– Ну, раз вы так любезно спрашиваете, я хотел бы услышать, где находится Элоиза.
Дюваль рассеянно посмотрел на него.
– Она уехала в Париж.
– Чтобы увидеть отца? – спросила Августин.
– Как вы узнали…
– Она уехала туда, чтобы увидеть отца? – повторила она.
– Да.
– Когда? Когда она собирается с ним встретиться?
– Я не знаю. Я не разговаривал с ней с тех пор, как она ушла сегодня утром.
– Есть ли ещё что-нибудь, что нам нужно знать? – спросила Августин.
Дюваль помедлил. Затем посмотрел на Шефера, глубоко вздохнул и сказал:
– Вчера ей позвонила Анна Киль.
Шефер долго молча смотрел на него. Затем достал телефон. Когда ему ответили, он сказал:
– Алло? Это детектив Шефер. Свяжитесь с Интерполом и сообщите им, что Анна Киль, возможно, находится возле государственной тюрьмы во Френе, к югу от Парижа, и высока вероятность того, что она посетила заключённого в тюрьме на прошлой неделе. Датчанина по имени Ник Кальдан.
Он отодвнул телефон от лица и посмотрел на Дюваля.
– Где Элоиза? Где она остановилась там?
Мартин Дюваль поднял руки ладонями вверх и пожал плечами.
– В каком-то отеле в районе Марэ, – сказал он. – Я не знаю, как он называется.
Шефер продолжил разговор:
– Также нужно проверить информацию по кредитной карте на имя Элоиза Элеонор Кальдан – Э-л-о-и-з-а. Да. Кальдан. Сегодня утром она прилетела в Париж и остановилась в отеле где-то в центре города. Узнайте где. Это срочно!
Он повесил трубку и снова посмотрел на Дюваля.
– Вы хотите рассказать нам ещё о чём-нибудь?
Он бросил окурок на асфальт и наступил на него.
Мартин Дюваль покачал головой.
– Ясно, хорошо. Если с вами свяжется Элоиза, попросите её отказаться от этого безумного сольного тура, в который она отправилась, хорошо?
Дюваль нерешительно кивнул.
– Скажите ей, чтобы она сразу же позвонила мне и не покидала отель, пока не поступят дальнейшие распоряжения. Понятно?
– Понятно. Но думаю, что это бессмысленно.
Шефер сдвинул брови.
– Почему?
– Потому что… Слушайте, мы с ней не так давно вместе. Я не так хорошо знаю Элоизу. Она очень скрытный человек, ей трудно доверять людям, трудно раскрыться. Так что она может показаться крайне циничной. Холодной. Но она совсем не такая, она очень чувствительная. А её отец? Это её слабое место. Насколько я понимаю, она первый раз за четыре года захотела увидеть его. Поэтому я не думаю, что смогу убедить её отказаться от этого намерения.
– Попробуйте, – сказал Шефер с лицом, лишённым всяких эмоций. Он кивнул Августин. – Поехали.
Они сели в машину.
В зеркало заднего вида Шефер увидел, как Мартин Дюваль смотрит им вслед.
– Куда мы едем? – спросила Августин.
Шефер повернул ключ, и двигатель загудел. Он пристегнул ремень одной рукой, а другую выставил из окна.
– В аэропорт.
40
Когда Элоиза увидела мужчину со спины, она с удивлением подумала, что охрана направила её не в ту комнату. Человек, который сидел за стальным столом под мигавшей и шипевшей флуоресцентной лампой, не был её отцом.
Это был тощий старик, у которого, за исключением нескольких тёмных прядей на висках, были совершенно седые серебристые волосы. Это был старый, измождённый человек. Он сидел сгорбившись и опустив голову, так что сквозь красно-рыжую тюремную робу хорошо просматривался его позвоночник, словно частокол зубов у стегозавра.
Но затем, подобно анаморфозу, кажущемуся чем-то одним с определённого ракурса и трансформирующемуся во что-то совершенно иное с другого, изменился и этот человек, когда Элоиза обошла его по кругу. Это заняло всего пару секунд. Старик поднял взгляд, когда услышал, как она приближается. Они встретились глазами, и она всё поняла.
Элоиза посмотрела в его тёплые тёмно-карие глаза, на шрам на левой щеке, который появился после удара качелей на детской площадке у церкви Святого Павла, на его рот, изогнувшийся в слабой улыбке, когда он с облегчением вздохнул.
– Элоиза, – сказал он и медленно поднялся со стула.
Она отшатнулась, сделала шаг назад и остановилась в полуметре от стола, молча глядя на него.
Она с трудом верила своим глазам. Это было всё равно что найти окаменелые останки человека, взрастившего её, в глубине забытого людьми цементного блока. Он выглядел намного старше того человека, каким она его помнила. Изменившийся, незнакомый. Он выглядел как чужак. И всё же…
Это действительно был он.
– Элоиза, – повторил он. – Моя дорогая?
Он протянул ей руку.
Элоиза смотрела на неё несколько секунд. Затем снова встретилась с ним взглядом, всё ещё не произнося ни слова.
Она хотела ненавидеть его. Быть жестокой и отвратительной. Сказать ему, что он ничего не значит для неё, что она его больше не любит. Но, когда она смотрела на него, внутри её поднималось, как поднимаются кверху пузырьки, совсем другое чувство – нежность. И хотя она пыталась подавить это чувство всеми силами, она знала, что оно никогда не исчезнет полностью. Она всегда будет чувствовать это.
К нему.
Он медленно убрал руку. Потом нерешительно кивнул на пустой стул с другой стороны стола.
– Присядешь?
Элоиза сделала глубокий вдох. У неё кружилась голова. Она почувствовала, как у неё задрожало и загудело в груди, а перед глазами всё поплыло, как будто она надела слишком сильные очки.
Она посмотрела на пол и несколько раз мигнула. Затем подошла к столу и выдвинула стул. Она села напротив него, и он снова опустил своё слабое тело на твёрдый железный стул.
Наступило долгое молчание. Когда Элоиза наконец заговорила, первое, что она сказала, было:
– Выглядишь ужасно.
Он слабо улыбнулся и кивнул.
– Да, я знаю.
– Тебя здесь не кормят?
– Кормят. Но последнее время у меня нет аппетита.
Снова повисла тишина. Элоиза смотрела на свои ногти, пытаясь сдержать слёзы.
Её отец с нежностью потянулся к ней, нагнувшись над столом. Он словно собирался протянуть руку, но не смел.
– Я скучал по тебе, дорогая.
Элоиза встретилась с ним взглядом. Её подбородок задрожал, и слёзы тихо потекли по щекам. Они падали на холодный стальной стол и собирались в маленькое солёное озерцо.
– Ты не отвечала на мои письма, – сказал он, – они потом начали возвращаться нераспечатанные, а когда я позвонил, ты бросила трубку. Мне так нужно было поговорить с тобой.
– Я не хочу слышать твои извинения, – сказала Элоиза, вытирая глаза тыльной стороной руки. – Я не для этого пришла.
Она выпрямилась на стуле, попыталась собраться.
Отец начал кашлять, и послышался сухой, затяжной скрежещущий звук. Он вытащил из кармана носовой платок и вытер рот.
– Я знаю, – сказал он.
– Анна Киль.
– Да.
– Ты её знаешь?
Он кивнул.
Элоиза достала из сумки диктофон. Она нажала кнопку записи и поставила его на стол перед отцом.
– Что это? – спросил он.
– Я записываю наш разговор, и это условие, при котором я буду говорить с тобой. Это не обсуждается.
– Это интервью? – Он улыбнулся, и его улыбка была почти смелой.
– Да, – слово упало как удар кнутом; тяжело, обжигающе.
Ужасная тоска, заставившая её заплакать, вновь уступила место невыразимой горечи. Негодованию и возмущению. Теперь это касалось только статьи, работы. Не его.
– Откуда ты знаешь Анну Киль?
– Она приходила ко мне четыре месяца назад.
Элоиза непонимающе покачала головой.
– Пришла к тебе? Как это?
– Мне сообщили, что меня ждёт посетитель, и ты, конечно, можешь себе представить, как я обрадовался. Я несколько лет не разговаривал ни с кем за пределами тюрьмы, кроме адвоката. Однажды пришёл охранник и сказал, что кто-то просит встречи со мной. Сначала я подумал, что это ты…
– А потом она просто зашла? Анна Киль, которую объявили в розыск за убийство в Дании, которую ищет Интерпол, добровольно пришла сюда, в стены одной из крупнейших тюрем Франции?
– Да. Но полиция была не в курсе.
– Как такое возможно? Я должна была предъявить удостоверение личности, и мне чуть ли не в задницу залезли, прежде чем разрешили хотя бы пройти через проходную.
– Они сказали, Margaux[18].
Элоиза непонимающе хлопала глазами.
– Что за Margaux? Что это значит?
– Мне сказали, что меня желает навестить некая Margaux Perrossier. Я подумал, ладно, посмотрим, кто это и что она скажет мне. В конце концов, незнакомец лучше, чем никого.
Он радостно рассмеялcя.
– Это было лучше, чем никого, – и кивнул.
Элоиза проигнорировала намёк.
– Что было потом?
– Потом… Да, мы сидели здесь, прямо тут же, где мы с тобой сидим сейчас. Она спросила, знаю ли я, кто она такая. Я сказал, нет. Я не помнил, чтобы мы встречались раньше. Она спросила, раскаялся ли я. Сожалею ли я действительно о том, за что был осуждён.
– И?
– И я сказал, что да, – говоря это, он смотрел в стол. – Я всегда боролся с этими ощущениями, сопротивлялся им, – он поднял голову. – И я действительно это делаю, Элоиза, я всегда боролся со своей…
– Я не хочу это слушать! – Элоиза остановила его дрожащей рукой. – Говори о своей беседе с Анной Киль. Я не хочу слушать про твои ощущения, поэтому прибери свои извинения куда подальше. Отпущение тебе должен давать священник или кто-то ещё. Я не хочу слышать об этом ни слова, понятно?
– Да.
– Я серьёзно. – Она холодно посмотрела на него. – Если ты снова начнёшь оправдываться, я уйду.