– …к их внутренней переписке. Я знаю, – кивнула Элоиза. – Он рассказал мне.
– Да. Всё это собрано здесь. Информация о девяти мужчинах, которых я помню, и трёх новых, которые появились позже. – Она похлопала по обложке папки. – Но тогда там был ещё и юноша.
– Юноша?
– Да. Я увидела его однажды, когда была там. Он спрятался в большом шкафу для инструментов, а дверца была приоткрыта. Это был молодой парень лет пятнадцати. Мы встретились глазами, пока один из взрослых раскачивался и стонал позади меня, и на мгновение я подумала, что он мне поможет, потому что поначалу он выглядел шокированным. Но он ничего не сказал, ничего не сделал. Он просто прятался и смотрел на меня. – Анна Киль кивнула сама себе. – И я очень ясно помню его глаза. Они загорелись, как у кошки в темноте, и, пока мы смотрели друг на друга, его взгляд изменился: из сострадательного он сделался холодным, презрительным. Он просто сидел там, поглощённый тем, что видел, а потом подмигнул мне. Это было не заговорщицкое подмигивание, а возбуждённое, терроризирующее. Словно он говорил: «Ты страдаешь, и мне это нравится».
– Кто это был? Как он оказался в шкафу? – Элоиза почувствовала покалывание в шее.
– Я подумала, что это просто какой-то парень, который пробрался на заброшенный склад посмотреть, что там.
– И обнаружил там вас?
Анна Киль кивнула.
– Когда взрослые ушли, я лежала на кровати одна. Я не плакала, потому что совершенно выключилась. Я замкнулась и не показывала своих чувств. Но у меня шла кровь и между ног, и на содранных коленях и всё это болело. В тот день они были особенно грубы со мной и по-настоящему развлекались, передавая меня друг другу, как самокрутку, которой затягиваются все по очереди.
Элоиза обречённо вздохнула и бессильно покачала головой.
– Я стала одеваться, надела трусики, платье и ждала, пока за мной приедет мать, когда он вошёл в комнату. Я заговорила с ним, но он прикрикнул на меня. Затем осторожно закрыл за собой дверь и сразу же навалился на меня. Он сказал, что убьёт меня, перережет мне горло, если я издам хоть один звук – если другие нас услышат.
– А потом?
– Он сорвал с меня трусики и вошёл. Грубо, жестоко – он бил меня, каждое его действие было садистским и доминантным. Я думаю, он пытался как-то выразиться в этом. Он пытался подражать взрослым, причинял боль для своего удовольствия. Он думал, это весело. Он этим наслаждался.
Пластиковый занавес зашевелился, и Анна напряглась. Элоиза тоже обернулась на звук. В противоположном конце комнаты стоял официант.
– Вы хотите заказать что-нибудь выпить? – спросил он по-французски.
– Чаю, спасибо. И воды, – ответила ему Анна тоже по-французски. Она посмотрела на Элоизу, и та кивнула.
– Да, воды, спасибо.
Мужчина снова исчез.
– Ты рассказывала о юноше, – сказала Элоиза.
– Да, это был единственный раз, когда я видела его там. Почему-то у меня возникло ощущение, что он поднял унижение на новый уровень. Может быть, потому, что на одну долю секунды, пока мы смотрели друг на друга, когда он сидел в шкафу, я поверила, что он… звучит смешно, когда я говорю об этом сейчас, но я поверила, что он спасёт меня. – Она улыбнулась и покачала головой, как будто эта мысль была абсурдной. – А на самом деле он просто ждал своей очереди.
– Ты никогда никому не рассказывала? Неужели никто, кроме твоей матери, не знал, с чем ты столкнулась?
– Я рассказала Кеннету.
– Как ты думаешь, он захочет это подтвердить? Я имею в виду мои слова, когда я буду об этом писать. Чтобы они прозвучали достоверно?
Она кивнула.
– Кеннет сделает всё для меня. А я – для него.
– Что случилось потом? Через год долг твоей матери был погашен или как?
– Я так полагаю.
– И ты больше никогда не была на том складе? Ты никогда больше не видела никого из них?
– Я больше никогда не бывала там, нет, но в мыслях я не покидала это место. Каждую ночь, когда я закрывала глаза, я снова была в той комнате, на том матрасе. Это разрушило меня. Я стала жёсткой, вспыльчивой, бессердечной. У меня внутри было так много ненависти, я никому не доверяла.
Элоиза кивнула. Это соответствовало школьной характеристике Анны и оценке психологов.
– В полицейском отчёте написано, что ты страдаешь психопатией.
Анна подняла брови.
– Прямо психопатией? Звучит серьёзно.
Элоиза пожала плечами.
– Ну да, это серьёзно.
– Хм. Но у меня были свои причины реагировать так, как я реагировала. Если им так хочется, пусть называют меня психопаткой. Ладно. Может, так и есть, – сказала она. – Может, в это они меня и превратили.
43
Официант снова вошёл в комнатку и подошёл к столу. Он поставил перед ними два стакана воды, две чашки и маленький чёрный керамический кувшинчик. Он налил им по чашке чая и тихо вышел из комнаты.
Элоиза потянулась, чтобы открыть жёлтую папку, но Анна Киль спокойно положила на неё руку.
– Нет, – сказала она. – Здесь всё, что тебе нужно. Когда мы закончим, ты сможешь написать свою историю. Ты сможешь передать все эти документы в полицию, и вместе вы сможете убрать этих людей одного за другим. Но наше время сегодня ограничено – в нашем распоряжении всего одна эта встреча, и больше мы никогда не увидимся. Так что сейчас я буду говорить. А почитать ты можешь позже.
Элоиза снова закрыла папку. Она посмотрела на айфон, лежавший на столе, чтобы убедиться, что диктофон ещё работает. Красная кнопка горела, линия на экране изгибалась, как будто шла запись неровного сердцебиения на электрокардиограмме.
– Ладно, – сказала она. – Продолжай.
– Я познакомилась с Кеннетом, когда училась в седьмом классе. Он был на год старше, но нас связывало самое главное – мы были одиноки. Мы были одинокими в школе, чувствовали себя чужакими. Неправильными. Мы стали очень близкими друзьями. В отличие от меня Кеннет родом из хорошей семьи, у него любящая семья, прочный фундамент в жизни. Поэтому он научил меня, что в мире есть люди, готовые сделать для кого-то что угодно. Люди, на которых ты можешь рассчитывать. Нам обоим было тяжело в школе, но мы были вместе, и это помогало. Мне постепенно начало становиться лучше.
– Значит, у тебя всё снова наладилось?
Анна Киль натянуто улыбнулась.
– Я сказала, что мне начало становиться лучше. Я не говорила, что у меня всё наладилось.
– Ты не могла бы пояснить это?
Анна Киль сделала глоток и поставила чашку.
– Прошло много лет, в течение которых я старалась забыть, что произошло. Я стала жить отдельно, как только достаточно повзрослела, чтобы устроиться на работу, и я никогда не оглядывалась назад.
– Твоя мать тоже сказала мне, что больше вы не виделись.
– Ты разговаривала с моей матерью?
– Да.
– Тебя не удивило, что я никогда с тех пор не появлялась дома?
Элоиза покачала головой.
– Нет, правда же? Я справлялась сама. Я работала в разных местах: в кафе, ресторанах, ночных клубах. Там, где, знаешь, обычно работают студенты. Никто из ребят, кто работал вместе со мной, не считал эту работу серьёзной – это просто было обслуживание, которое они считали практически ниже своего уровня и куда устраивались только на время учёбы, пока не было ничего получше. Но я не знала, чем ещё заниматься. Я не чувствовала, что впереди меня ждёт что-то лучшее.
– Ты не хотела получить образование?
– Хотела. – Она пожала плечами. – Но меня на это просто не хватало. Я чувствовала себя потерянной, а время шло и шло. А потом я вдруг почувствовала, что уже слишком поздно. Я просто не осмелилась. Я нашла своего рода спокойствие, сносную рутину в работе, в жизни. Это не была счастливая жизнь, но она хотя бы больше не была наполнена хаосом. Я чувствовала себя лучше.
– Что произошло потом?
– Однажды я несколько лет работала в ресторане на улице Сторе Конгенсгаде, который называется Мадклуббен.
Элоиза кивнула. Она хорошо знала это место.
– Это было хорошее место с приятным коллективом и разнообразной публикой: туда ходили студенты, джетсеттеры, пенсионеры, туристы, знаменитости – разные люди. Это было хорошее место. Мне там действительно очень нравилось.
– Что же случилось?
– Однажды вечером, когда я пришла на работу, менеджер ресторана распределила меня в зал, где сидела большая компания. Это была тусовка для своих, холостяцкая вечеринка, для которой забронировали целый зал. На ней было двадцать два человека, а я должна была обслуживать столики. Всё было отлично, я хорошо справлялась с должностью официантки, поэтому легко могла провести такое мероприятие самостоятельно. Парни приехали в 8:30 вечера. Они были уже навеселе, в приподнятом настроении. Им выделили отдельный банкетный зал, подальше от других гостей, и я начала расставлять вино на стол, пока они рассаживались. Затем я подождала, чтобы они немного успокоились и я могла поприветствовать их и представить им вечернее меню.
Она остановилась на мгновение и погрузилась в воспоминания. Элоиза уже собиралась попросить её продолжить рассказ, когда она снова заговорила:
– Они все посмотрели на меня, и я начала рассказывать им о маринованных мидиях и холодном фромаже. Я стояла перед ними в накрахмаленном фартуке, сложив руки и приветливо оглядывая собравшихся. – Она замолчала. – А потом мы встретились глазами.
– С кем? – спросила Элоиза. – C кем ты встретилась глазами?
– С тем юношей из шкафа. Это был он. Он повзрослел, как и я, и выглядел немного иначе – хотя, возможно, он просто выглядел старше. Он стал более высоким и широкоплечим, а на подбородке и щеках у него появились морщинки и щетина. Но это был он. Это был определённо он. Меня чуть не вырвало, когда я его увидела. Меня аж начало трясти, так я испугалась, что он меня узнает.
– Он узнал?
– Сперва нет. На самом деле я не думаю, что он вообще видел меня, когда я стояла там и вещала. Ты знаешь, как богатые смотрят на официантов, горничных и всех тех, кто выполняет работу по обслуживанию? Ну, не видят их