– Спокойно, – говорит отец. – Он почти пришел.
Он и сам жадно хватает ртом воздух.
Будто в подтверждение его слов темная фигура, озаренная светом, выходит на дорогу. Это медведь. Огромная туша объята пламенем. Огонь длинными рыжими языками лижет лапы, стелется по бокам, окутывает плоскую башку и вырывается из глаз, рта, ноздрей. Медведь, как ни странно, не пытается сбить с себя пламя, не воет в панике и не корчится в муках. Он поднимает голову и вперивает в Уилла и его отца горящий взгляд.
Уиллу каким-то чудом удается спросить:
– Э-э-э… папа?
– Да?
– Это что еще за хрень?
– Выбирай выражения, – строго говорит отец.
– Ты серьезно?!
– Более чем.
– Круто… – цедит Уилл, поражаясь тому, что даже в экстремальной ситуации отец умудряется вывести его из себя. – Что это такое?
– Наша клятва, – отвечает отец. – Ради друга.
– Карсону?
– Да.
– Ничего не понимаю…
– Если честно, я тоже.
– Отец…
– М-м?
– Мне страшно.
– И мне, – признается тот. – Всякий раз думаю, что будет легче. Но нет, только хуже становится.
– Ты о чем вообще?!
– Неважно. Не переживай. Мне и самому страшно. Вот-вот обделаюсь. Надо просто стоять и быть честным перед собой.
– Надо же…
– Что?
– Столько пафоса, – хмыкает Уилл. – «Стоять и быть честным перед собой»… Сам придумал?
– Стивен Кинг подсказал.
– Если эта зверюга подойдет ближе, стоять будет некому.
– Не подойдет, – уверенно говорит отец. – Того, кто ему нужен, здесь нет. И не было очень давно.
Медведь щурит глазки. Пламя вокруг него разгорается сильнее, становясь таким ярким, что обжигает. Уилл прикрывает веки, но и сквозь них видит красное зарево. Идеальный момент, чтобы напасть, пока они слепы. Цян в руках горит, но Уилл держит копье, по-прежнему направив острие в сторону медведя. Может, удастся проткнуть зверя, если тот решить напасть, пока древко окончательно не вспыхнуло.
– Спокойно, – говорит отец. – Того, кто ему нужен, здесь нет.
Веки Уилла светятся белым. Жар опаляет лицо и руки. Одежда тлеет.
– Стой, – говорит отец. – Стой, Уильям.
– УИЛЬЯМ!
Вместе с криком Мэнди в лицо Уиллу обрушивается ведро холодной воды. Правую щеку больно царапает кубик льда. Уилл сплевывает, поднимает руки и отталкивает от себя второе ведро, которое занесла над ним жена.
Перед глазами появляется ванная комната.
– Не надо, – говорит он. – Хватит. Не надо.
– Ты живой?! – всхлипывает Мэнди. – Мне показалось, у тебя припадок.
Припадок? Так вот что это было?
– Живой, – повторяет он, поднимая руки. – И жар вроде спал…
– Правда?
– Да.
Он хочет успокоить жену, но, кажется, так и есть. Жар и впрямь спадает, хотя еще несколько дней Уилла будут мучить симптомы гриппа – но уже без жутких галлюцинаций. (Уилл не верит, что с ним случился припадок.)
После выздоровления возникнет мысль, не позвонить ли родителям и не рассказать ли отцу о вывертах больного сознания. Может, старик вдохновится и напишет стихотворение? Пару раз Уилл возьмет телефон в руки и наберет номер. Но отчего-то, сам не зная причин, отложит трубку в сторону. В следующем году он пойдет делать прививку одним из первых.
6
Помните: ни в коем случае нельзя бежать.
Смотрите прямо. Вскиньте руки. Зарычите.
Иначе кошка вас сочтет добычей.
В сентябре, когда ему исполнится сорок, Уилл с Мэнди на две недели заберут девочек из школы и всей семьей отправятся в Прованс, где встретятся с родителями Уилла: в тамошних краях, в Авиньонском университете, будет проходить двухдневная конференция, посвященная его отцу и Карсону. Карсон тоже обещает приехать.
Отцовский друг к тому времени успеет исколесить полмира, нигде надолго не задерживаясь. Переехав из Торонто в Исландию, он отправляется на восток через всю Атлантику: сперва на северо-запад Шотландии, где проводит почти пять лет, потом в Голландию, в Германию… Нынче он живет в Финляндии, в маленьком лапландском городке, название которого моментально вылетает из памяти, если его не записать.
Через отца Уилл знает о том, что Карсон опять подумывает переехать, причем в еще большую глушь: в Непал или Монголию. В общем, на конференции выпадет редкий шанс познакомить Карсона с женой и детьми; до сих пор такой возможности не было, потому что Карсон никогда не возвращается в те места, где жил прежде. Даже Пулитцеровская премия, присужденная ему пару лет назад, не выгнала Локьера из бревенчатой хижины за полярным кругом; вместо него на сцену выходил отец Уилла. Сам Уилл не видел Карсона с тех пор, как тот уехал из родительского дома, то есть добрых три десятка лет. Ужасно хочется его повидать. Они изредка переписываются или созваниваются, да и отец поддерживает с другом связь. Карсон знает, что Уилл занимается туристической рыбалкой, тем более о его компании много пишут в журналах и в качестве эксперта часто приглашают Уилла на телевизионные шоу. Однако Уиллу хочется увидеть Карсона лично: пожать ему руку и поблагодарить за поддержку, познакомить с женой и детьми, похвалиться своими главными достижениями в жизни.
Он изредка бывает в тех краях, где живет Карсон, и подумывает заехать к нему в гости, но отец всякий раз отговаривает.
– Ты же знаешь Карсона, – качает он головой, когда Уилл спрашивает у него адрес. – Он тот еще отшельник.
Уилл прислушивается к отцовским словам и уважает право Карсона на личную жизнь, но теперь тот обещает приехать сам, и все складывается как нельзя лучше. В глубине души Уилл питает надежду уговорить Карсона порыбачить в одной из местных речек и на всякий случай захватывает запасную удочку: вдруг мечты осуществятся?
Однако планы идут насмарку. Карсон не прилетает на конференцию. Родители, узнав об этом, философски пожимают плечами. Дана и Флора ничего толком не понимают, а Мэнди выражает мужу сочувствие.
Родители Уилла в молодости не раз бывали в Провансе, они хорошо знают здешние места, поэтому устраивают сыну экскурсии: возят его с девочками в Ним, в Ле-Бо, в Арль, в Сент-Мари-де-ла-Мер и Эг-Морт. Дана и Флора к концу первой недели начинают бойко лепетать по-французски, чем изрядно озадачивают взрослых. Они выбирают самые уютные ресторанчики (даже Мэнди там нравится, хотя ее родители держат в Уилтвике ресторан, потому ей трудно угодить в таких вопросах). Уилл порой ходит на рыбалку, но не так часто, как хотелось бы. Странно, но он никак не может забыть досаду от того, что Карсон не приехал.
Как-то раз, не вытерпев, он высказывает свою обиду отцу. Мэнди с девочками и мать в тот день с ними не обедают: они уезжают на рынок возле Эг-Морта. Отец ничего не отвечает: он молча ест свой «крок-месье», слегка склонив голову набок – как всегда, когда внимательно слушает. Уилл говорит про причуды Карсона с нескрываемым раздражением, сам поражаясь тому, сколько яда в его голосе. Закончив, он сидит и смотрит на отца, ожидая, что тот начнет спорить.
Отец вместо этого выдает:
– Ты прав. Карсон тот еще ублюдок.
– Что?!
– Неужели так трудно было прилететь хотя бы на день? Переночевать и уехать следующим же утром. Университет оплатил бы все расходы. Да и сам не обеднел бы. Уж поверь, Пулитцеровская премия приятно греет кошелек.
В отцовских словах звучит такая горечь, что Уилл не верит ушам.
– Папа… – говорит он, не зная, что сказать дальше.
– Ладно, хватит о нем, – морщится отец. – Ты же взял запасную удочку? Пойдем порыбачим!
Уилл разгадывает отцовскую хитрость: тот пытается отвлечь сына от грустных мыслей. Знакомый прием; отец в давние годы не раз использовал его, чтобы Уилл не переживал из-за очередного расставания с девочкой или заваленного экзамена, хотя с тех пор утекло немало воды. Отец много писал про рыбалку, но никогда ею всерьез не увлекался. Предлагая Уиллу порыбачить, тем самым он выражает свою любовь и заботу.
– Хорошо, – отвечает Уилл. – Давай. В этих местах неплохо ловится форель.
Не имея перед собой четкой цели, они садятся в арендованный «рено» и едут на юг, к Камаргу с его болотами и каналами. Стоит теплый ясный день. Из радиоприемника играет французская модная песенка непонятно о чем. Дорога петляет, становится узкой и в конце концов выводит их на грунтовую площадку рядом с речкой, затерявшейся в высоких густых камышах. Местечко – лучше не придумать. Уилл привязывает к леске парочку универсальных приманок и ведет отца вдоль воды по тропинке, протоптанной другими рыбаками. Вскоре машина скрывается из виду. Если бы не следы самолета в голубом небе, можно было бы подумать, что они с отцом переместились на сто лет назад. Наконец заросли камыша отступают от воды, обнажив кусочек берега.
– Давай здесь, – говорит отец.
Уилл сидит рядом несколько минут, потом уходит дальше. За отца можно не переживать, ему не до рыбалки: глаза у него остекленели. Видимо, опять мысленно сочиняет стихи. Камыши, раздвигаемые руками, шелестят и бьются друг о друга. Впереди справа на тропинке лежит что-то темное.
Из земли, будто надгробие, торчит прямоугольный камень. Левый верхний угол рассыпался, поверхность покрылась паутинкой из трещин. Судя по всему, камень очень старый. Это впечатление усиливается, если приглядеться к рисунку на нем. По стилю он похож на примитивную средневековую гравюру: между двумя деревьями на задних лапах стоит странное животное. Зверь вырезан в профиль. Сперва Уиллу кажется, это лев. Однако хвост у него необычный: он состоит из сегментов, как у насекомого, а вместо кисточки на конце – нечто вроде солнца. Голова тоже не похожа на львиную, скорее человеческая (судить сложно, потому что рисунок в этом месте сильно вытерся). Изображение окружает рамка из символов: разорванный круг, двойная дуга, повернутый вниз полумесяц и еще несколько причудливых иероглифов, которые сложно описать словами.