Видимо, у моего бывшего учителя окончательно съехали набекрень мозги. Я поднял руки ладонями наружу.
– Ладно. Простите. Вы познакомились с Приятелем Борхеса, и он рассказал вам про свою странную математику. Научил вас чему-то?
– Немного. Как понимаешь, условия для обучения были не лучшими. Но он объяснил, куда надо обратиться, когда я выйду на свободу. Пришлось долго копить деньги на дорогу, но в конце концов я добрался до нужного места.
Я не смог сдержать любопытства.
– И где же оно?
– В Квебеке.
– В Квебеке?
– Да, в Канаде. Там находится ближайшая ложа, это нечто вроде школы.
– И они взяли вас в ученики?
– Да.
– И вы стали… математиком?
– В целом да.
– Но почему вы здесь? Если у вас есть доступ к алефу, или что там используется для перемещений, почему до сих пор не разыскали сына?
Джоэл Мартин скривился. Я не сразу понял, что от смущения.
Он опустил взгляд на ботинки и засунул руки в карманы.
– Возникли некоторые сложности.
Ага, вот она – та самая деталь, позволявшая жить в мире фантазий и оправдывать отсутствие результатов.
– Да? Что за сложности?
– Меня заперли в тюрьме. Мастер ложи ревностно хранит знания. Он не дает нового материала, пока не удостоверится, что ты готов его принять. Я с честью прошел все испытания. Меня называли лучшим учеником. Но… учитель решил, что надо выдержать паузу, прежде чем двигаться дальше. Я считал иначе. Нельзя ждать – времени оставалось все меньше. Мой сын с каждым днем становился взрослее и забывал своего отца. Его мамаша и ее новый ухажер наверняка поливали меня грязью. Мне срочно требовался доступ к алефу – прямо сейчас! Я сказал об этом мастеру. Он заупрямился. Отношения накалились. Я позволил себе… пару резких замечаний. Мастер предложил разобраться. Я согласился. Все прошло… не слишком хорошо. Меня заманили в ловушку, которая находится где-то между мирами. Мастер сказал, если я сумею выбраться, то, возможно, докажу, что готов учиться дальше.
– Значит, вы в тюрьме, – кивнул я.
– Да, в тюрьме, – подтвердил Мартин. – Снова. И здесь, надо сказать, гораздо хуже, чем в тех заведениях, где я бывал прежде. В моей камере мало энергии. Я имею возможность черпать ее, но тогда пространство смыкается. Смирись я со своим приговором, мог бы сидеть здесь до скончания веков. Но, как я уже сказал, время поджимает. Я должен отсюда выбраться! Я пытался выйти на связь с одним парнем из ложи, которого считал другом, но просчитался. Поэтому решил подойти к делу творчески: с выдумкой, так сказать. Вспомнил, что скоро будет встреча выпускников, сумел выяснить адрес, не слишком уменьшив камеру…
– Погодите, – перебил я. – То есть вы сейчас в камере?
– Верно.
– Однако стоите тут и разговариваете со мной?
– Это… – произнес Мартин, вытаскивая из карманов руки и указывая на себя, – симулякр. Представь, что говоришь со мной по видеосвязи.
– Ясно, – кивнул я. – Тогда почему вам просто не связаться со своим сыном напрямую? Зачем тратить время на меня?
– Потому что я не знаю, где он. Я могу получить доступ к твоим воспоминаниям – всего вашего класса, – чтобы попасть в это место и создать симулякр. К тебе я обратился в первую очередь потому, что в годы учебы мы легко находили общий язык. Я надеялся, ты согласишься помочь.
– И какой помощи вы ждете?
– Есть один склад на Девятом шоссе, рядом с торговым центром, я арендовал там бокс, в нем лежат кое-какие предметы, книги и…
– Мистер Мартин, – перебил я. – Джоэл…
Услышав свое имя, он дернулся, словно ему дали пощечину.
Я продолжил:
– Не знаю, что с вами творится, но, может, есть смысл обратиться за более квалифицированной помощью?
– Какой, например? – удивился он. – Я же сказал… А-а-а… – Он прищурился. – Понял. Ты хочешь сказать, что я спятил? Страдаю приступом шизофрении, да?
– Судя по всему, вы испытали немалый стресс, – подтвердил я. – Трудности в общении с сыном и…
– Ты что, не понимаешь? Какие трудности в общении? Я вообще не знаю, где мой сын! И пока торчу в тюрьме…
– Хватит! Вы находитесь в мужском туалете ресторана в Поукипзи, а не в какой-то магической камере.
– Ты даже не представляешь… – прошептал он. – Совершенно не представляешь. Здесь ничего нет. Абсолютно ничего… Это даже не место в привычном понимании слова. Это разрыв в пространстве, как пробел между буквами на странице. Большую часть времени мне остается только одно – сдерживать панику. Еще один выплеск энергии – и стены схлопнутся вместе со мной. Я вовсе не издеваюсь, когда говорю, что ты мой единственный шанс. Я держусь на последнем издыхании; мое время на исходе.
На меня накатила острая жалость. Зря я так долго слушал его бредни.
– Мне надо идти. Простите.
Я шагнул к двери.
– Постой!
Он вскинул руки.
– Пожалуйста, дайте пройти.
– Погоди.
Мартин заступил мне дорогу. Наверное, он забыл, что я на добрый десяток сантиметров выше и килограммов на тридцать тяжелее. Если будет упрямиться, я запросто отодвину его в сторону.
Не успели протянутые пальцы вцепиться мне в руку, как по туалету прокатился странный грохот, будто во всем ресторане разбились окна. Меня отбросило к противоположной стене. Вытаращив глаза, я изумленно уставился на Мартина.
Воздух вокруг него потускнел. Сам он потерял материальность и сплющился. Стал сминаться, будто сделан из бумаги, которую комкала пара гигантских невидимых рук. Разинув рот, Мартин затараторил: «Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет!», однако слышно было плохо, будто слова долетали через огромную пропасть. Он потянулся ко мне, но сдавившие его силы прижали руки к телу. Распахнув от боли глаза, Мартин несколько раз произнес имя своего сына. Плечи съежились, ноги подтянуло к груди.
– Постой, – заорал он пуще прежнего. – Погоди! Не надо!
Тело Мартина смялось в комок, и он завопил от ярости и боли.
А потом исчез, и воздух наполнился клубящейся пылью. Кашляя, я закрыл лицо руками. На глаза накатили слезы. В ушах до сих пор звенели крики – а может, то гудели флуоресцентные лампы. От кашля меня сложило пополам. Пыль спровоцировала приступ астмы. Вцепившись в раковину, я приподнялся и увидел в зеркале мужчину с багровым лицом в разводах от слез и пыли. Невольно вспомнилось, как мы с Джоэлом Мартином стояли в коридоре и, трясясь от еле сдерживаемого смеха, указывали на дальний угол, повторяя на все лады: «Это что еще за хрень?»
Не успела пыль осесть на пол, как я выбежал из туалета и рванул по темному коридору в зал. Там приглушили свет везде, кроме танцпола, где мужчины и женщины с бесстрастными лицами, словно на похоронах, топтались под музыку Talking Heads, безумным маршем гремевшую из динамиков. Сидящие в тени люди покачивали головами в такт мелодии.
Я задыхался от кашля, но за музыкой меня не слышали. Зажимая рот рукой, я, спотыкаясь, добрел до столика. Линда, к счастью, сидела на месте. Увидев меня, она улыбнулась, но тут же с тревогой сдвинула брови, потому что я согнулся в очередном приступе кашля. Перед глазами поплыло. Я выпрямился, меня повело вбок; Линда кое-как успела подхватить за локоть. Подавшись ближе, она крикнула:
– Что с тобой?
Я через силу выдавил:
– Астма.
Она, слава богу, расслышала. Кивнула и спросила:
– Ингалятор есть?
Я покачал головой.
– Очень плохо? Скорую вызвать?
Я снова покачал головой.
– Отвезти тебя домой?
Я кивнул.
– Хорошо. Только предупрежу остальных.
Линда вкратце объяснила ситуацию моим одноклассникам, те с сочувствием и беспокойством посмотрели на меня и махнули на прощание. Я тоже поднял руку, но подходить не стал. На пути к выходу мы прошли мимо выяснявшей отношения парочки. Мужчина был крепко пьян; он сидел на нижней ступеньке крыльца, галстук у него съехал набок, а рубашка на груди распахнулась. Женщина стояла босиком, в одних чулках, и размахивала клатчем. Эти двое были из числа школьной «элиты» – из свиты короля и королевы выпускного бала. Когда мы с Линдой проходили мимо, меня, к счастью, скрутило приступом кашля, и нам не пришлось здороваться, невольно включаясь в этот обыденный спектакль.
Когда Линда подъехала к моему дому, приступ почти прошел. Астма не дала нам возможности поговорить на обратном пути; я лишь сумел объяснить, что ее спровоцировали парфюмерные отдушки в мужском туалете. Передавая мне ключи, Линда спросила:
– Тебе лучше? Если надо, я могу остаться на ночь.
– Не нужно, – сказал я. – Спасибо. Все нормально.
– Позвони, если вдруг станет хуже.
– Обязательно. Но мне правда намного лучше. Я достану ингалятор, как только войду.
– Смотри мне.
Я знал, что в ближайшее время не сумею заснуть, поэтому достал из холодильника бутылку виски и выпил залпом полстакана, не ощущая, правда, особого эффекта. Бутылку со стаканом взял с собой в гостиную, поставил на кофейный столик и нашел пульт от телевизора. По ночам крутили очень странные, почти безумные передачи – то, что надо, чтобы вместе с выпивкой выбросить из головы мысли о том, какое лицо было у Джоэла Мартина, когда тюрьма сминала его, а он звал сына по имени. За ночь я влил в себя столько виски, что с головой ухнул в черную пустоту.
4
Когда по электронной почте пришло приглашение на двадцатипятилетний юбилей со дня выпуска, то, признаюсь, я задумался, не съездить ли повидать одноклассников. С годами мы должны были забыть старые обиды. Однако, обменявшись сообщениями кое с кем из прежних приятелей, которых удалось найти в социальных сетях, я выяснил, что встреч планируется две: одна для бывшей «элиты», а другая – для всех прочих. Стало так мерзко, что я тут же отправил приглашение в корзину, решив отложить подобные мероприятия еще как минимум на четверть века.
Такому решению поспособствовала информация, которая появилась в социальных сетях примерно в то же время. Один из моих приятелей спросил, слышал ли я новости про Шона Макгаэрна, сына Шинэйд и мистера Мартина. Мне переслали ссылку на статью о трагической гибели молодого певца, чей первый альбом, «Хранение наркоты», наделал много шуму и принес номинацию на «Грэмми». В статье говорилось, что Шон рос заброшенным ребенком: мать занималась исключительно собой, отчиму не было до него дела, а родной отец пропал без вести. Стараясь заполнить пустоту в груди, мальчик стал покуривать травку, потом пристрастился к героину. Работая над альбомом, он, казалось, избавился от зависимости, но затем поехал в долгое ту