…и вновь на кухне старого дома появилась Ивонна в цветастой футболке и джинсах. Ее отец высыпал на сковороду первую банку фасоли. Ивонна спрашивала, нельзя ли перенести визит к врачу. В этот раз я сама захлопнула книгу, вернувшись в библиотеку. Меня трясло, будто начиналась лихорадка. Может, Фаранж подсунул мне какую-то отраву? Неспроста из книги вылетела пыль. Может, это был галлюциноген? Глупая, конечно, мысль… Но увидев перед собой умершую дочь – причем дважды! – я поверила бы во что угодно. Впрочем, в юношеские годы я баловалась травкой и помнила, что тогдашние «приходы» сильно отличались от нынешних видений. Что бы Фаранж со мной ни сделал, видение оказалось очень ярким и отчетливым. И все-таки самым страшным было другое: пропало письмо Уилки Коллинза, часть наследия, за которое я отвечала головой…
Я судорожно выдохнул. Минерва тем временем продолжала:
– Впрочем, с разбором ящиков я припозднилась, решив оставить их «на десерт» перед выходом на пенсию. Содержимое коробки, в которой лежало письмо, до сих пор не было описано. Проблема решилась сама собой. Да, Вероника Кройдон приложила к каждой коробке список содержимого, но мы отвечали за него лишь после того, как составили официальную опись. Если некоего документа внутри не нашлось – что ж, возможно, супруга профессора допустила ошибку. В конце концов, вряд ли она разбиралась в архивах покойного мужа. Если бумаги Роджера Кройдона были ей так дороги, она не стала бы передавать их библиотеке, согласись?
Да, знаю, звучит ужасно. Я могла бы пойти к декану и все ему объяснить. Разумеется, первым делом он спросил бы, в своем ли я уме? Потом вызвал бы полицию, сообщил, что на меня напали и похитили ценные документы. Об этом бы прознали местные газеты и ославили меня как жертву обмана. Не такую память я планировала о себе оставить. Вдобавок не хотелось омрачать скандалом последние дни. Этой работе я посвятила всю свою жизнь, а судебные разбирательства перед уходом доказали бы, что в должности я откровенно засиделась и давно следовало меня сместить. Да, меня мучило тщеславие, о котором я уже говорила. И вообще, хотелось одного – оказаться наконец наедине с пустой книгой Джорджа Фаранжа.
Когда я убрала коробки Кройдона, было достаточно поздно, чтобы я могла уехать, не вызывая вопросов. Я добралась до дома, на скорую руку приготовила ужин и села в кресло, решив выяснить, сохранилась ли в книге та странная сила? Сохранилась… Я перевернула обложку, и моя дочь снова возникла на прежнем месте, уперев правую руку в бедро и склонив голову набок с таким видом, будто только что откусила от гнилого яблоко. То была ее фирменная поза, означавшая: «Мама, я жду». Здесь – где бы ни было то место, в прошлом или настоящем, – Ивонна ждала, что ей ответят насчет весенних соревнований. Муж помешивал в сковороде фасоль. Я открыла рот и произнесла: «Давай подумаем. Что скажет твой отец?» «Он велел спросить у тебя», – буркнула Ивонна, и это было так на нее похоже, что у меня екнуло сердце. Я разговаривала с дочерью, а она мне отвечала. Да, мы говорили о сущих пустяках – но мы с ней общались!
Пока отец Ивонны добавлял фасоль и томатный соус, я засыпала дочь вопросами. Решила ли она, в каких соревнованиях будет участвовать? В спринте? Или в беге на длинные дистанции? А может, с барьерами? Или в прыжках в длину? Ивонна сказала, что предпочитает спринт, поскольку бегает быстрее всех в классе. Наша дочь никогда не отличалась тягой к спорту. Неужто решила соревноваться с девочками из другой школы? «Господи, мама, – протянула она. – И когда ты успела стать такой нудной?» «Ага, – кивнул ее отец. – Хочет бегать, пускай участвует». Я объяснила дочери, что вовсе не отговариваю ее от соревнований, просто желаю убедиться, представляет ли она, во что ввязывается.
Помолчав, Минерва добавила:
– Даже смешно. Когда теряешь близкого человека, то думаешь: «Все бы отдал, чтобы поговорить с ним еще раз, сказать все, что наболело». У меня был заготовлен целый список фраз: от «Я люблю тебя, доченька» до «На моем рабочем столе установлена фотография. Там тебе пять лет, ты одета в зеленый купальник с оранжевой рыбкой, в котором называла себя рыбьей принцессой. Всякий раз, как вижу это фото, на душе становится легче, каким бы плохим ни выдался день». И вот неожиданно, спустя пятнадцать лет, я получаю возможность поговорить с дочерью, а сама веду себя как прежде. Во время разговора я постоянно чувствовала на коленях книгу Джорджа Фаранжа. Закрыв ее, я вернулась в свою квартиру. Надо было найти его, этого Фаранжа, и поговорить с ним, лучше всего лицом к лицу.
Следующий день я просидела в кабинете, разыскивая его следы. Не сразу, но нашла адрес – на Хай-стрит в Эдинбурге, в Шотландии. Значит, лично поговорить не удастся. Там был номер телефона. Я записала его… и не стала ничего делать. Ни притрагиваться к книге, которая лежала в комнате для гостей, ни звонить ее бывшему владельцу. Я не предпринимала никаких действий, причем осознанно. Не знаю, чего я ждала, – может, увольнения из библиотеки? Я понимала, что, если открою книгу, закрыть ее уже не смогу. Не хотела отвлекаться от работы. Или, скорее, наоборот – не хотела, чтобы работа мешала моему общению с книгой.
Наконец я уволилась. Отметила выход на пенсию ужином в ресторане «Песко», вошла в комнату для гостей и взяла в руки пустую книгу. Легла с ней на кровать и не вставала до самого утра. Все это время мы с Ивонной сидели на диване в гостиной нашего старого дома и смотрели по телевизору «Котов-аристократов». Она с детства их обожала. Кошки хитростью побеждали злодеев, а в воздухе вкусно пахло тмином, чесноком и помидорами. Когда мультфильм закончился, мы пошли на кухню и съели чили с кукурузным хлебом, который приготовил отец Ивонны. Дочка призналась, что мультик всегда вызывал у нее желание побывать в Париже. Ее отец неожиданно сказал, что это реально: летом, в отпуске, можно будет съездить во Францию.
Мы стали обсуждать поездку. Все было очень буднично, словно мы простая семья, каких миллионы, занимаемся обычными делами. Никакой суеты, никаких скандалов. Когда теряешь близких, даже рутина становится в радость, она дарит тебе кусочек спокойствия и счастья. Весь вечер я глотала слезы. Ивонна сделала уроки и отправилась спать. Вскоре ушел и ее отец, а я засиделась в гостиной перед телевизором. Когда закончилось ночное ток-шоу, я поднялась на второй этаж, подошла к спальне дочери и заглянула в открытую дверь. Ивонна спала, тихонько посапывая. Я на цыпочках приблизилась к ней, выдвинула стул, села рядом. Я всегда так делала, когда она была маленькой, – смотрела, как она спит. Наконец меня саму сразила дремота.
Минерва поднесла к губам стакан с колой.
– Проснулась я, не понимая, где нахожусь. Моя спальня, где я проводила ночи последние двенадцать лет, выглядела непривычной и незнакомой, будто во сне. Я села и заметила на полу книгу. Должно быть, ночью она упала. Увидев ее, я опомнилась. Голова ужасно болела, меня тошнило. Я налила воды, выпила пару таблеток и залезла обратно в кровать.
Следующим утром самочувствие не улучшилось. Все понятно, решила я. Не успела выйти на пенсию, как подхватила грипп. Впрочем, болезнь мне только на руку – есть веский повод провести время наедине с книгой Фаранжа. Я съела на завтрак пару пустых тостов, выпила некрепкого чаю и снова открыла книгу. Не буду утомлять тебя пересказом увиденных событий: в большинстве своем они совершенно неинтересны. Целую неделю я практически не вставала с кровати без крайней на то нужды. Лучше мне не становилось. Впрочем, ничего необычного. Грипп всегда валит с ног недели на две, это нормально. Меня испугало другое. Однажды утром я мельком взглянула в зеркало и увидела в волосах седую прядь. С нее не смылась краска, это волосы выцвели добела. Можно было бы решить, что седая прядка придаст мне шику, но нет. Волосы стали грубыми и волокнистыми, совсем как у моей бабушки в свое время. Возможно, то была лишь случайность – мне попался просроченный шампунь, но я нутром чуяла, что причина в книге. А еще возникло сильное подозрение, будто и болезнь мучит меня неслучайно.
Я не стала терять время. Нашла номер Фаранжа и позвонила в Шотландию. Мне ответил незнакомый голос, на слух значительно моложе моего гостя. Мужчина говорил с американским акцентом, видимо, был родом из наших мест. Нет, сказал он, мистера Фаранжа нет дома, он уехал по делам, и неизвестно, когда вернется. По какому поводу я звоню? Я ответила, что хочу задать пару вопросов насчет книги, которую дал мне мистер Фаранж. «Какой книги?» – спросили у меня. «Размером с журнал, – пояснила я. – В кожаном переплете. Тридцать страниц из тонкой бумаги вроде пергамента. Судя по всему, конец восемнадцатого века, но судить точно не возьмусь. На обложке и страницах нет никакого текста». Мужчина шумно выдохнул и сказал что-то вроде «Значит, вот где она». Потом произнес: «Что она с вами сделала?» Судя по голосу, вопрос был задан неспроста. Я ответила, что больна и стремительно седею. «Книга называется „Восполнение“, – сообщил молодой человек. – А еще – „Глаз Одина“». «Что она собой представляет?» – спросила я.
Минерва замолчала, странно поджав губы.
– В ответ мне поведали одну историю. По словам моего собеседника, на берегу черного океана стоит город. Очень старый и большой. На окраине есть церковь, довольно непримечательная на вид – длинное низкое здание с потрескавшимися стенами и вечно открытой дверью. Все ценное, что хранилось внутри, – скульптуры известных художников, золотые сосуды, реликвии умерших святых – вывезли в безопасное место или растащили воры. Однако если обойти алтарь справа, то увидишь в задней стене дверь. Она крепкая и надежно заперта, петли смазаны. Если у тебя случайно окажется при себе ключ и ты будешь знать комбинацию слов, которые надо произнести, отпирая замок, то попадешь на верхнюю площадку лестницы. Она уходит вниз очень глубоко. По ней ты выйдешь в коридор, который приведет тебя к очередной двери, тоже запертой. Если ты дошел сюда, у тебя, скорее всего, имеется еще один ключ и ты знаешь, какие слова надо произнести, поворачивая его в замке. Когда откроешь дверь, то увидишь перед собой стену из белого материала, похожего на штукатурку. На ощупь он будет мягким, теплым и маслянистым. А еще будет испускать белое сияние, непохожее на все, что ты видел прежде. Вдобавок он живой – точнее, это часть живого организма. Его называют «глазом». Помнишь миф про правый глаз Одина? Он отдал его за право испить из колодца Мимира мудрого. Мимир, забрав глаз, бросил его в воду своего источника. Представь себе водоем, в котором плавает божественное око: огромное, как собор, и способное узреть не только нашу галактику, но и все, что за ее пределами. Представь себе глаз, который видит, что было, что есть и что будет, а также то, чего никогда не было, нет и не будет; и все это – одновременно.