А теперь представь, что ты взял с собой нож исключительной остроты. Лезвием можно срезать с поверхности тончайший слой. И не один. Кто знает, сколько их удастся снять?.. Потом, вернувшись домой, можно собрать эти пластины в книгу и надеть на нее кожаный переплет. Эта книга позволит увидеть все, что способен узреть глаз. Непривычному читателю покажется, будто он пребывает внутри видения. Одни сумеют найти ответы на загадки вселенной, другие – путешествовать во времени и пространстве. Кто-то будет преследовать низменные цели: искать судьбу, которую потерял из-за внезапной трагедии – безвременной кончины любимого человека или расставания с близким. Только редкий читатель сумеет открыть книгу и не утонуть в ее утробе. «Но почему я болею? – спросила я. – И откуда у меня седые волосы?» Молодой человек ответил, что, потеряв связь с исходным органом, книга нуждается в ином источнике энергии. «Которую берет во мне», – догадалась я. Если отложить книгу и никогда не брать ее в руки, то, возможно, я стану прежней. Грипп уймется, седина отрастет… Однако если читать «Восполнение» дальше, станет только хуже. По словам юноши, никто не продержался дольше года, обычно люди не проживают и половины этого срока, а то и четверти. «Зачем же Фаранж отдал ее мне? Что я сделала ему плохого?» «В качестве платы», – ответил молодой человек. Он предположил, что мистер Фаранж забрал у меня нечто ценное. «Было одно письмо, к которому он проявил интерес. Но разве это справедливая плата? Я же не знала, что беру!» «Никто не обещал честную сделку», – ответили мне. И вообще, разве я поверила бы, вздумай Фаранж рассказать, что это за книга и зачем она нужна? Ответить мне было нечего, и я спросила, что будет дальше. «Ничего», – сказали мне. Я вольна делать с книгой что угодно. «Фаранж не захочет ее вернуть?» «Когда придет время, книга сама вернется».
Минерва подняла стакан и залпом допила все, что в нем осталось.
– Как видишь, я снова ее открыла – вернулась к Ивонне и той жизни, которую мы не прожили. Хотелось бы сказать, что я долго размышляла, как мне поступить, но нет. Я выждала пару недель: съездила на Кейп-Мэй, как обещала; повалялась на пляже, прочитала пару хороших книг, посидела в дорогих ресторанах… И все это время думала: «Жаль, что Ивонны нет рядом, ей бы здесь понравилось». Мысль была не новой, она посещала меня и прежде, но из-за книги обрела больший вес. Я всегда любила океан – его вид успокаивал нервы, однако наблюдать за волнами в одиночестве было слишком мучительно. Я вернулась домой и открыла книгу на несколько минут – лишь затем, чтобы проведать дочь. Я решила, что буду брать книгу изредка, раз в месяц, например. Тогда, наверное, она не причинит особого вреда, а эффект растянется на долгие годы, а то и десятилетия. Но вместо нескольких минут я провалилась в нее на два дня. Внутри время текло иначе: там прошла целая неделя. Мы перенесли визит к психотерапевту, чтобы Ивонна могла попасть на соревнования. Ее взяли в команду. Втроем, вместе с ее отцом, мы отметили успех ужином в дорогом ресторане.
Вернувшись в реальность, я увидела в зеркале новые седые пряди и несколько глубоких морщин на лбу и возле рта. Симптомы гриппа стали невыносимы. Не могу сказать, что мой внешний вид меня порадовал, но огорчалась я недолго. Я умылась, плотно поела и снова, пока не опомнилась, взяла книгу. Увидела, как дочь выигрывает забеги на четыреста и восемьсот метров. Помогла ей выбрать платье на выпускной вечер, куда ее пригласил приятель по команде. Сходила на вручение аттестатов. Съездила с Ивонной и ее отцом во Францию. Помогла ей составить заявку для колледжа. Ивонна выбрала Пенроуз, чем ужасно меня обрадовала – значит, ей не придется уезжать далеко. Она выучилась на экономиста. Получила диплом, переехала в город, устроилась работать в благотворительную организацию. Вскоре ее взяли в ООН. Она познакомилась с парнем из Кении. Отцу он понравился, а мне – не слишком. И все же Ивонна была счастлива, поэтому, когда она сообщила о помолвке, я изобразила восторг. Сперва я боялась, что они уедут в Найроби, где жила родня нашего зятя. Однако она с мужем осталась в Вестчестере. Родила двух детишек: девочку назвали Тоней, а мальчика – Рубеном. Вместе с детьми она часто приезжала на каникулы, и мы с отцом Ивонны старались проводить с ними как можно больше времени.
Минерва усмехнулась.
– Я ведь похожа на бабушку, правда? О той жизни могу говорить часами. Что до нынешней… Здесь все не так радужно. Я сильно постарела; люди, которые работали со мной бок о бок, не узнают меня в лицо. Последние полгода меня мучают сильные боли. От артрита ужасно ноют суставы. Сперва я пила аспирин, потом не вытерпела и пошла к врачу. Последнее время я из больниц, считай, не вылезаю: если не с Ивонной, значит, на очередном осмотре. Мне выписали рецепт на болеутоляющее и кальциевую добавку от остеопороза. Кости у меня рассыпаются буквально в прах. Вдобавок ко всему плохо работают почки, а уровень сахара скачет, как на американских горках. Мне назначили уйму новых лекарств, но они почти не помогают, поскольку мышцы тают на глазах. Врачи говорят, это симптомы какого-то редкого аутоиммунного заболевания из тех, которые ускоряют старение. Вскоре забарахлила печень. Меня решили отправить на лечение в Олбани. Я отказалась. Если честно, мне было неловко, все-таки врач прав: у моих болезней один первоисточник. Но разве могла я объяснить, что мои недуги вызваны постоянным контактом с книгой, страницы которой срезаны острым ножом с какого-то мифического глаза? Мне просто-напросто записали бы в карту еще один диагноз – старческое слабоумие. Поэтому я со всей любезностью отказалась от консультаций у других специалистов, сославшись на банальное старушечье упрямство: мол, мне пора на тот свет, мое время истекло и все такое. В общем, повторила те же отговорки, которые некогда слышала от бабушки. Врач, конечно, был недоволен, но мое решение принял. А теперь… вопрос лишь в том, сколько времени я успею провести вместе с дочерью, пока силы окончательно не иссякнут. Надеюсь дотянуть до того дня, когда внучка закончит школу. Если же не получится…
Минерва пожала плечами.
– Боли в последние дни такие сильные, что ощущаются и в той, другой жизни. Ивонна заметила и отправила меня к тамошним врачам. Они подозревают онкологию. Им я также не могу сказать правду. И дочери, если уж на то пошло, тоже: не хочу, чтобы напоследок Ивонна думала, будто мать выжила из ума. А еще недавно меня вдруг осенило…
Минерва выдержала многозначительную паузу.
– Наверное в моей жизни могли быть и другие судьбы, другие сценарии, которые тоже способна показать книга. Если бы я только умела правильно ее использовать… Например, в школе я мечтала выиграть Олимпийские игры по фехтованию. Участвовала в национальных соревнованиях и побеждала. Кто знает, вдруг получилось бы? Или же время, упущенное с Ивонной, – единственно возможный вариант, который способна показать мне книга?..
– Полагаю, проверять уже поздно? – ляпнул я, не подумав.
Ивонна расхохоталась. Я покраснел и потупил взгляд.
– Извините.
– Ничего страшного, – сказала она. – Я не настолько спятила, чтобы не понимать, как дико звучат мои слова. Спасибо, что выслушал. Мне очень надо было кому-то излить душу, пока есть возможность.
– А вы…
– Не вздумай предлагать мне помощь, все равно ничего не сделаешь. Даже если я не стану больше открывать книгу, дни мои сочтены. Я хочу провести их с дочерью.
– Но…
– А ты – успокойся и ни о чем не думай. Передавай наилучшие пожелания супруге.
Минерва уже забыла о моем присутствии, видя перед собой лишь книгу, лежавшую у нее на коленях. Я встал, попрощался и направился к выходу, с трудом переставляя затекшие ноги. Голова от услышанного шла кругом. С одной стороны, меня восхищало, какой удивительный бред придумала моя начальница, чтобы скрасить последние дни. С другой – стало грустно оттого, что столь мудрая интеллигентная женщина внезапно выжила из ума. Я взялся за дверную ручку, но вдруг замер, испытывая чувство вины. Нельзя бросать человека в таком состоянии. Я развернулся и поспешил обратно в гостиную, придумывая, что скажу в свое оправдание.
Однако увидев Минерву, лишился дара речи. Держа книгу обеими руками, она сидела прямо, склонив голову. С порога я видел, что страницы и впрямь пусты. Они трепетали, будто сделаны из вещества менее плотного, чем бумага. С правой страницы к глазу Минервы тянулась тонкая белая трубка, уходя в самую глубь зрачка. С левой такая же трубка поднималась к основанию горла, пронзая кожу насквозь. На моих глазах Минерва таяла, теряла очертания, а белые трубки и страницы книги наливались бледным светом. Сквозь старушечий силуэт проступило нечто вроде сада с переплетенными дорожками, образовывавшими сложный и запутанный рисунок, который нельзя охватить взглядом. Все они были протоптаны Минервой Бейкер в разных ее судьбах.
Я отшатнулся, как от удара. Понимал, что надо что-то сделать, спасти Минерву от невообразимой участи… Но страх заставил меня подбежать к двери, распахнуть ее и выбежать на улицу.
Две недели спустя Минерва Бейкер умерла. Согласно последней воле, хоронили ее в закрытом гробу. Прощание состоялось в реформатской церкви на улице Отцов-основателей. Я присутствовал на поминальной службе, однако на похороны не пошел. В ее квартире с тех пор, как выбежал оттуда в полнейшем ужасе, тоже не бывал.
Спустя еще десять дней почтальон доставил большой мягкий конверт, подписанный знакомым острым почерком. Я сразу понял, что в нем лежит. Не вынимая содержимого, положил прощальное послание Минервы на кухонный стол и прошел в гостиную. Алексы не было дома. Последние месяцы (весь год, пожалуй) она возвращалась очень поздно. Все наши разговоры сводились к обсуждению бытовых вопросов: что приготовить на ужин, когда будем оплачивать счета, что важного было на работе. На пятом месяце у нее случился выкидыш, и, как ни пытались мы пережить трагедию, чем больше проходило времени, тем сильнее мы друг от друга отдалялись.