Но в свою поликлинику Василию Степановичу в этот день попасть было не суждено. Потому что он вдруг заметил Антона Томского. Молодой человек направлялся, кажется, в сторону Большого театра, полы модного пальто развевались в такт быстрым шагам. Степанов кинулся вслед за Антоном, боясь упустить парня из виду. Антон спустился по Петровке, почти поравнялся с театром, повернул направо, пересек площадь и вышел на Большую Дмитровку, неожиданно скрывшись за дверью серого здания. В сером здании на Дмитровке оказалась поликлиника для сотрудников Большого. Степанов огляделся по сторонам. Томского не было видно. Куда же он исчез? Василий Никитич приостановился у окошка регистратуры. Вдруг, словно бы из ниоткуда, выскочил Антон, быстро глянул, узнал Степанова и снова бросился бежать. Василий Никитич последовал за ним. Вот и узкая облупившаяся дверь в служебное помещение. Степанов толкнул ее обеими руками и очутился во дворике, заваленном картонными ящиками и ржавыми железками, присыпанными снежком, — должно быть, отслужившей свой век медицинской техникой. За оградой просматривался Кузнецкий мост. Антона и след простыл.
Степанов, не зная, как быть, расхаживал взад и вперед, пиная ящики. На что решиться? Вернулся в здание, оставил в раздевалке пальто, толкнулся в кабинет главного врача. Дверь оказалась заперта. Проходившая мимо медсестра объяснила, что главврача сейчас нет, его замещает отоларинголог, Борис Вениаминович Грубер.
Заместитель главврача, сияя прикрепленным зеркальцем на высоком белом докторском колпаке, занимался пациенткой. Его помощник, черноволосый кудрявый парень, протягивал отоларингологу гибкую резиновую трубочку, увенчанную маленькой лампочкой. Доктор и помощник были очень похожи.
— Борис Вениаминович? — произнес Степанов. Рука уже тянулась в карман пиджака за удостоверением.
Бросив цепкий взгляд на раскрытую перед его лицом красную книжечку, Борис Вениаминович тотчас принялся распоряжаться, сначала выслал в коридор пациентку, затем приказал помощнику:
— И ты выйди, Станислав!
И тут следователь продемонстрировал, кто теперь в кабинете хозяин:
— Нет, Станислав, вы, пожалуйста, останьтесь!
Грубер выдержал короткую паузу, потом быстро кивнул Станиславу. Молодой человек остался в кабинете.
— Чем могу быть полезен? — Голос врача звучал профессионально.
Степанов, стараясь не вертеть головой, осматривал кабинет. Что-то настораживало следователя. Казалось бы, самый обыкновенный кабинет, ничего интересного. И все же... Степанов понял, отчего чувствует себя так неловко. В помещении носился какой-то неприятный, душный запашок, явно шедший из-за ширмы.
— От вас тут вышел некто Антон Томский... — начал следователь.
— Не знаю, не видел, — коротко бросил Борис Вениаминович.
Степанов и врач обменялись понимающими взглядами.
— У меня есть свидетели, — спокойно произнес Василий Никитич. Но, конечно же, он блефовал. Степанов вовсе не был уверен в том, что в поликлинике заметили, как он практически гнался за Томским. А если и заметили, то ведь совсем не факт, что подтвердят!
Грубер вздохнул:
— Ну, был у меня Томский! — И вдруг взорвался: — Зачем вы комедию ломаете?!
— Я хотел бы попросить вас, посмотрите, пожалуйста, мое горло! — Голос Степанова вдруг зазвучал очень мягко, почти нежно.
Грубер удивленно поднял густые темные брови:
— Но здесь поликлиника Большого театра. Мы не обслуживаем ваше Управление. А впрочем...
Конечно, врач просто-напросто показывал, что здесь, в своем кабинете, бал, что называется, правит все-таки он.
Степанов занял место пациента. Исполнительный Станислав и почтенный Борис Вениаминович склонились над его широко раскрытым ртом.
— Ой! — невольно взвизгнул следователь. — Больно!
— Закройте рот! — приказал врач. Степанов сжал губы. Грубер и Станислав отступили в сторону.
— Пустяки! — властно заговорил Грубер.
— Обыкновенный тонзиллит. Полощите содой. А впрочем, если хотите, могу выписать таблетки.
— Спасибо! Предпочту полоскание. А что у вас делал Антон Томский?
Взгляд Грубера приобрел ироническое выражение:
— Что же он мог делать в моем кабинете? У него, представьте себе, тоже болело горло!
— А вам не показалось, что Антон чего-то боится?
— Мне кажется, я не похож на психиатра! — парировал Грубер.
— Скажите, у Антона есть машина?
— А вы как полагаете? У сына солистки Большого?!
— «Ягуар»? — вдруг осенило Степанова.
—Да!
— Красного цвета?
— Точно!
— Борис Вениаминович, а вы не осмотрели бы мои связки? — вдруг произнес Степанов.
— Зачем? Вы что, певцом стать решили?
— Нет, не иронизируйте, я прошу вас!
Грубер с досадой принялся орудовать длинным ларингоскопом. Степанов снова чуть не вскрикнул от боли.
— Легкое воспаление, так и должно быть, — сказал врач.
— Но ведь полоскание поможет?
— Несомненно!
Грубер держал ларингоскоп в руке. Внезапно наконечник медицинского инструмента отсоединился и упал на пол. Борис Вениаминович тотчас накинулся на беднягу Станислава, тот оправдывался, краснея...
«Должно быть, инструмент в неисправности, потому и больно было», — предположил Василий Никитич. А вслух спросил:
— Я могу посмотреть амбулаторные карты ваших пациентов?
Теперь он старался говорить очень вежливо, но на врача вежливость следователя не произвела должного впечатления.
— Вы — можете! — ответил отоларинголог почти грубо, выделяя голосом это «вы».
И почти сразу же Степанов обнаружил кое-что интересное для себя. Амбулаторной карты Антона Томского не оказалось. И совсем недавно в этом кабинете побывала Величаева. «Должно быть, эта Величаева — певица!» — решил следователь. Тогда ничего удивительного в ее визите к врачу нет. Ведь отоларингологи — непременные советчики и лекари певцов!
В дверь настойчиво постучали.
— Войдите! — пригласил Грубер.
Но вместо недавней пациентки возникла — вот так совпадение! — Величаева собственной персоной.
Ей очень шла ее странноватая фамилия. Высокая, худощавая, она и вправду выглядела величественно. Длинные руки и ноги, яркие белокурые волосы, розовые губы — все это делало ее похожей на настоящую американскую куклу Барби.
— Я занят, — быстро проговорил врач. — Вот... это из Управления... Следователь Степанов!
Степанов вежливо наклонил голову.
— Это не помешает. — Величаева сделала величественный жест длинной кукольной рукой в рукаве, отороченном легким и дорогим мехом. Затем уставилась на Грубера. Казалось, она за что-то на него сердилась, и потому Грубер и бедняга Станислав как будто чувствовали себя виноватыми!
— Сегодня будет осмотр? — Величаева улыбнулась, показав два ряда зубов. Обычно такие белые зубы принято называть «жемчужными».
— Ларингоскоп неисправен, — смущенно пробормотал Станислав.
Но Величаеву это печальное обстоятельство вовсе не огорчило. Она повернулась к Степанову:
— Пойдемте со мной! — скомандовала она. — Я вас подвезу.
Степанов пожал плечами, кивнул врачу и его помощнику и последовал за белокурой красавицей. Последнее, что он увидел в кабинете, были унылые лица Грубера и Станислава.
Сцена четвертая
Величаева ездила на «Ауди-А6». Внешность водителя немного удивила Степанова. За рулем сидел весьма пожлой человек, то есть, по сути, старик лет семидесяти, должно быть. Величаева, откинувшись на заднем сиденье рядом со Степановым, закурила элегантную токую сигарету. Заговорила она даже слишком непринужденно:
— Вы ведь занимаетесь делом Галины Томской? — И продолжала, не дожидаясь ответа: — Я уверена: она найдется!
— Ваш директор тоже так полагает. — Степанов деликатно отодвигался от Величаевой. Дымок сигареты раздражал его больное горло.
— Венцеслав Аркадьевич не предполагает, он знает! — безапелляционно заявила красавица. — Мы все в театре кое-что знаем о Гале Томской! Кое-что такое, чего не знаете вы, к примеру!
— Что-то страшное? — Степанов сделал большие глаза.
— Допустим, не страшное, но неприятное! Галина пила. Иногда она так напивалась, что не дотягивала до конца спектакля. Тогда вызывали меня.
— Кто вызывал?
— Кто? Старший администратор, дирижер... Да кто угодно! И я летела на выручку!
— Я вообще-то не театрал, но если я вас правильно понял, то Галина Томская пела в первом составе, а вы — во втором?
На щеках Величаевой заиграл нервный румянец.
— Вы действительно не театрал! — Она снова затянулась и выпустила струйку дыма. — Я пою лучше Томской, но ее покойный отец был директором Большого, а нынешний директор, господин Скромный, являлся его близким другом!
— Мне уже стыдно! — Степанов шумно вздохнул. — Но вы так интересно говорите! А я и вправду так мало знаю...
— То ли еще будет! — В голосе Вели-чаевой зазвучало возбуждение. — Вы наивны, как дитя! Вы не знаете решительно ничего! Родная тетка Томской, Елена Ланина, — главный бухгалтер Большого, поэтому у Галины — самые высокие ставки! Но если бы только это! Галина — любовница Сафьянова! Неужели вы и об этом ничего не знаете? И чем вы только занимаетесь у себя в Управлении?!
— Да, действительно, — пробормотал Степанов, — и чем мы только занимаемся?!
— Галине все прощается, — продолжала его спутница. — Вы бы заехали к Сафьянову. В гости! — Величаева громко захохотала. — Не сомневаюсь, Галка у него пьяная лежит!
— Ну что вы! — возразил Степанов. — Как же я вот так запросто заеду к столь важной персоне!
— Ага, вы не можете! — торжествовала Величаева. — А Галина — может!
И тут Степанов задал неожиданный вопрос:
— Сафьянов был единственным любовником Томской?
— Единственным? — переспросила Величаева и похлопала следователя по колену почти ласково. Пальцы ее были унизаны кольцами. — Конечно, не единственным! Были еще, к примеру, Байков, Тимошенков Сергей Сергеевич... Да у нее их столько было, не сосчитать!