А пугаться было чего. Перед Снегурочкой очутилась... опять же Снегурочка! В руке она держала пистолет. На ней также был надет театральный костюм, сверкавший мишурными блестками. Первая Снегурочка резко отпрянула. Вторая вытянула руку с пистолетом. Третья Снегурочка в коридора повисла на бронзовой ручке двери и тянула дверь изо всех сил на себя. Прогремели выстрелы. Дымил и крутился литой барабан.
Одну из Снегурочек Степанову удалось одолеть. Сарафан сидел на ней мешковато. Это была... билетерша. Впрочем, и сам следователь выглядел достаточно нелепо, потому что и он был... в театральном одеянии... Снегурочки.
На звуки выстрелов из соседней уборной выглянул Тимошенков.
— А с вами мы еще поговорим, — пообещал ему Василий Никитич.
Освещая путь карманным фонариком, следователь конвоировал билетершу. Он только что отнял у нее оружие. Страх не прошел. Степанову все еще казалось, что на него вот-вот нападут. Но его не тронули.
Василий Никитич вдруг заметил, как блестят серьги Снегурочки в ушах билетерши.
— Это вам случайно не Ирина Анатольевна Грушева подарила? — спросил следователь, указывая на сережки.
За кулисами Битнев тащил упиравшегося Валерку в костюме крестьянина сказочной страны. Приклеенная борода мнимого статиста почти оторвалась и едва держалась.
— Представляешь, — воскликнул Андрей Алексеевич при виде коллеги, — я этого идиота вычислил по запаху. Несет от него, как из помойки.
Валерку тотчас обыскали и отобрали пистолет. Количество пистолетов неуклонно увеличивалось.
Все удивленно взирали на Томскую, внезапно воскресшую из мертвых. Лицо ее выглядело кошмарно, но зато к ней окончательно вернулся дар речи, вероятно, от потрясения. Теперь она осыпала упреками растерянного Сафьянова.
— Как тебе не стыдно, Миша! Как ты себя ведешь! На кого ты променял меня?
Премьер слушал молча, лицо его выражало крайнюю степень смущения.
Молочкова поторопилась сбежать. Степанова вдруг что-то словно толкнуло. Он поднял голову. С верхней площадки служебной лестницы на него испуганно уставилась Грушева.
Когда следователь распорядился отыскать Тимошенкова и Величаеву, их в театре не оказалось.
Сцена тридцать третья
Степанов и Битнев подъезжали к загородному дому Тимошенкова. Вчерашний день выдался хлопотливым, но и сегодняшний не обещал спокойствия.
Тимошенкова они застали на кухне. Он смотрел «Тоску» на видео.
Исполнитель роли Мизгиря щелкнул пультом. Изображение исчезло, голоса певцов умолкли. Тимошенков светски улыбнулся гостям:
— Что предпочитаете? Чай или кофе? Василий Никитич и Андрей Алексеевич предпочли чай. Отпив глоток, Степанов обратился к хозяину:
— Ну, Сергей Сергеевич, рассказать вам, как было дело, или сами расскажете?
Андрей Алексеевич с любопытством поглядывал на Тимошенкова. У того задрожали руки.
— Я ничего не знаю, — произнес Тимошенков дрогнувшим голосом. — В чем вы меня обвиняете?
— Да мы, собственно, ни в чем вас не обвиняем, это не наше дело — обвинять. А мы просто хотим рассказать вам, как все было. Если что-то не так, вы нас поправите. Итак. Когда Антон выстрелил в мать, вы находились в соседней гримерной. Когда парень убежал, вы ворвались к Томской и стали избивать ее, колотили о комод, о стены. Галина Николаевна опешила. Она, конечно, не ожидала от вас подобного нападения. Немного опомнившись, она схватила стул и сумела швырнуть стул в окно. Она и сама кинулась к окну, чтобы позвать на помощь. Но вы настигли ее и снова принялись избивать. Потом появился Михаил Михайлович Сафьянов вместе со своими телохранителями. Его сопровождал директор Скромный. Вот кого вы совсем не ожидали. Вы ведь знали, что Сафьянов охладел к Томской, у него возникли другие театральные привязанности. Но вы не учли, что Михаил Михайлович все еще навещает иногда Галину Николаевну по старой памяти. И вот вас застали на месте преступления. Премьеру Большой театр далеко не безразличен, ведь это важный федеральный объект. Сафьянов и Скромный подбежали к вам. Но вы полностью потеряли контроль над собой, впали в настоящее неистовство. Охранники Сафьянова с трудом оттащили вас от несчастной женщины. Ну, а дальше Томскую доставили в клинику театра.
— Я не избивал Томскую, — резко возразил Тимошенков. — Ее бил Антон. Меня можно обвинить только в том, что я не вмешался.
— Вы, я вижу, сильная личность. Но мы никак не можем согласиться с вашими утверждениями. Нет, Антон не бил мать. Да и выстрел его не мог причинить ей вреда. Все патроны в барабане были холостые. Их подменил Юпитер, приятель Антона. Он сделал это по просьбе Томской, которая намеревалась проучить сына. Когда он выстрелил, она нарочно притворилась раненой. Галина Николаевна полагала, что после такого потрясения сын начнет вести себя иначе, да и ей будет легче контролировать его поступки, используя его чувство вины. Но все, как мы знаем, вышло совсем не так, как она задумывала. Кстати, пистолет, из которого стрелял Антон, покупал Юпитер. Но перед этим Юпитер обратился к вам, и вы велели приобрести три одинаковых пистолета. Вы обложили беднягу Антона, как волка. Потому что Юпитер — ваш сын, ваш и Анастасии Макаровны Величаевой.
— Вы знаете? Откуда? Как? — вырвалось у Тимошенкова.
— Да, мы все проверили, и все теперь знаем. Вы поженились на Урале, в Шадринске. Потом перебрались в Москву. Вам помогал старший брат, преподаватель Гнесинки. С Анастасией Макаровной вы развелись, вот тогда-то она и стала разыгрывать вечно молодую красавицу. Кстати, у вашего сына, помимо клички Юпитер, имеется и совершенно обыкновенное имя и отчество: Максим Сергеевич. Мы запросили загс в городе Шадринске. Вы, Величаева и Юпитер в Москве составили дружное трио и твердо решили утвердиться в Большом на первых ролях. Вы скоро заметили, что Томская стареет, спивается. И вы решили добить больную львицу. Вы изображали душевного друга, Величаева — лучшую подругу, Юпитер — юного любовника-гея, сироту.
На деревянной лестнице раздались легкие шаги. На кухню, где происходило странное чаепитие, вошла Величаева, одетая так, будто собралась на прием в Кремль. Однако выглядела она все же не очень хорошо. Анастасия Макаровна тяжело дышала, глаза ее были явно заплаканы. Она оглядела собравшихся за чайным столом.
— Что вы понимаете в нашей жизни, в жизни артистов? — Певица решительно перешла в наступление. — Честному человеку невозможно сделать карьеру в Большом.
— Анастасия Макаровна, в любой сфере путь наверх отнюдь не легок, но не обязательно совершать преступления, — возразил Степанов.
Величаева вынула из кармана изящного жакета кружевной платочек и вытерла глаза.
— Нет, вы ничего не понимаете, — настаивала она. — Ведь я и Сережа, мы так любили друг друга! Но пришлось развестись, супружеской паре труднее пробиваться. А если речь идет об артистке, то ей лучше быть свободной от брачных уз. Ведь всегда может найтись влиятельный покровитель... Короче, вы понимаете...
Тимошенков подошел к Величаевой и решительно обнял ее:
— Нам пришлось скрывать нашу любовь.
— А ваш сын, он ведь снимал видеокамерой сцены в спектаклях, где была занята мать?
— Да.
— Но мы знаем, что вы и его пристроили.
— Макс - одаренный мальчик, его место
— на сцене Большого, и отнюдь не в кордебалете.
— Но для того чтобы он это место занял, вам, Анастасия Макаровна, надо было стать примой.
Тимошенков и Величаева молчали.
— Да, надо быть очень сильными личностями, чтобы вести такую жизнь, скрывать свою любовь, скрывать то, что вы — настоящие муж и жена. А как ловко вы, господин Тимошенков, пытались замести следы, когда написали заявление о предполагаемом убийстве Галины Томской неизвестными. Вы знали, что Сафьянов — трус, что он боится, как бы не была запятнана репутация Большого, и по- тому не выдаст вас. Но все же Сафьянов приказал вам забрать заявление.
Наверху снова послышался шорох.
— Кто там у вас еще? — спросил Битнев.
— Юпитер? Спускайтесь, Максим Сергеевич, не стесняйтесь.
Бледный Юпитер вскоре появился на кухне и присоединился к родителям. Все трое стояли понурившись. Степанов продолжал свою речь:
— Но вам, господин Тимошенков, мешал и Скромный. Да, он недолюбливал Томскую, но и вас, и Величаеву не очень-то жаловал. Скромный был не только свидетелем вашего преступления. Вы знали, что после исчезновения Томской он будет продвигать Грушеву. И тут вы обратились к уже известному нам охраннику и его супруге-билетерше. Эти законопослушные граждане открыли в Большом настоящее агентство по устранению кому-либо неугодных лиц в театре. Разумеется, они действовали отнюдь не бескорыстно, а получая за свои деяния деньги и дорогие подарки. На лесах остался отпечаток подошвы обуви охранника. Он иногда надевал театральную обувь. Но я продолжаю. Вам мешал и сам премьер, ведь он явно благоволил к Молочковой и Грушевой, а вовсе не к вам, Анастасия Макаровна, хотя вы и были готовы сделаться его любовницей.
— Нет! — воскликнула Величаева.
— Простите, если сказал лишнее. Но все же. Супружеская пара, Тимошенков и Величаева, покусилась на самого премьера. Это преступление вы тщательно планировали. Прежде всего вы бросили тень подозрения на Виталия Давыдовича Томского, на того самого Виталика, бывшего супруга Томской. Я не знал, что вы там наобещали Молочковой, но она нарочно солгала мне, когда сказала, что Галину Николаевну избивал в ту роковую ночь ее бывший муж, а не вы. Бросить тень подозрения на Томского было не так уж трудно. Он частенько захаживал в театр в неурочные часы. Все знали, что он по-прежнему ревнует Галину Николаевну. Ему даже приходила в голову мысль об убийстве самого Сафьянова. Но Твердо решили убить премьера именно вы. Охранник или билетерша подмешали яд в пирожные. Жертвой этой авантюры стал ни в чем не повинный молодой человек, студент...
Тимошенков вдруг отвернулся и вынул из ящика стола какую-то бумагу.
— Вот. Это ксерокопия признания Антона в убийстве матери. Эту бумагу он написал, когда приехал ко мне на другой день после того, как стрелял в Галину. Я спал, когда он собрался уезжать. Он оставил свое признание на столе. Потом вернулся, хотел забрать бумагу, но я уже успел ее скопировать, а когда вошел Антон, я притворился спящим.