– Мы заполняем время играми, – заметила Веспасия, – воображая при этом, что делаем нечто важное, так как больше ничего не можем придумать. Или же можем, но не хотим.
– Тетя Веспасия, – осторожно произнесла Шарлотта. Веспасия вопросительно обернулась к ней. – Я знаю, вам неприятно думать, что мистер Райерсон убил Ловата, – продолжила та. – Или что он осознанно помогал мисс Захари замести следы преступления, но если говорить начистоту, как вы на самом деле считаете?
Как ни странно, Веспасия улыбнулась.
– Говорить начистоту можно, лишь когда мы знаем правду, – осторожно сказала она, чтобы не обидеть Шарлотту. – Не то, что узнает о нем полиция, а что он за человек, что нам известно о нем?
Сказав это, Веспасия умолкла. Шарлотта даже подумала, что не дождется от нее ответа, и чтобы занять время, взялась расстегивать ботинок. А расстегнув кое-как, стащила с ноги.
На пятке чулка зияла дыра – вот он, источник ее страданий. К счастью, кожа покраснела, но не была стерта до крови. Почувствовав на плече прикосновение чьей-то руки, Шарлотта подняла глаза. Веспасия держала в руках большой шелковый платок и маникюрные ножницы.
– Если ты отрежешь чулок и обвяжешь ногу платком, – сказала она, – то возвращение домой доставит тебе минимум дополнительных неудобств.
Шарлотта представила, как будет смотреться со стороны, если ветер взметнет подол ее юбки и под ней мелькнет пестрый шелк.
– Улыбайся, – посоветовала Веспасия. – Лучше прославиться эксцентричной обувью, нежели кислым лицом. К тому же скажи, кого из тех, кто увидит тебя, ты встретишь еще раз? Неужели их мнение для тебя важно?
– Нет, – мгновенно согласилась Шарлотта и улыбнулась даже шире, нежели предполагал полученный ею совет. – Спасибо.
– Ты весьма деликатна в своих вопросах, моя дорогая. – Веспасия посмотрела на дальние деревья; на их ветвях виднелся лишь редкий лист, тронутый теплыми красками осени. – Но в одном ты права: Сэвил Райерсон – человек глубоко эмоциональный, импульсивный и… вспыльчивый. – Веспасия на миг прикусила губу. – В 1871 году он в результате несчастного случая потерял жену. Но дело не только в этом. Говорят, там имело место предательство, хотя я и не знаю, какое именно. И тем более кто кого предал. – Она заговорила почти шепотом. – Он был вне себя от ярости еще до ее смерти. Потеряв ее, он не только глубоко скорбел, укоряя себя, что не смог ее спасти, но и сильно переживал, что теперь никогда не сможет взять назад свои обидные слова, даже если в них и была правда.
Шарлотта закончила застегивать ботинок.
– Представляю, каково ему было! Но Ловат наверняка не имел к этому никакого отношения. Ведь это произошло более двадцати лет назад!
– Абсолютно никакого, – согласилась Веспасия. – Говорю тебе это лишь затем, чтобы ты лучше представляла, что он за человек. Все это время он оставался один, верно служа своей партии и своим избирателям. А это, скажу тебе, капризная, требовательная публика, ничего не дающая взамен… нередко даже отказывающая в признании заслуг. Но самые лучшие любили его, и он это знал. Увы, работа его страшно изматывала, и он делал ее один. – Веспасия с легким презрением махнула затянутой в перчатку рукой. – Я не имею в виду, что он вел жизнь отшельника, боже упаси. Но он умел делать это, не привлекая всеобщего внимания, и никогда не позволял чувствам взять над собой верх.
– Пока не появилась Аеша Захари….
– Именно. А человек страстный, который в течение двух десятков лет ничего не давал и не получал взамен, влюбившись, способен на самые неожиданные поступки, порой жестокие, которые он сам не понимает и над которыми не властен. Что делает его крайне ранимым, – мягко произнесла Веспасия, как будто говоря о самой себе.
– Да… – задумчиво произнесла Шарлотта, пытаясь представить себе это неизбывное одиночество, длившееся многие годы, и силу чувств, когда те наконец взяли верх.
– Чего я не понимаю, – продолжила Веспасия, и в ее голос вернулись сухие, резкие нотки, – так это того, почему эта женщина застрелила Ловата. Учитывая, что человек он был не слишком приятный в общении и, возможно, докучал ей своим ухаживанием, неужели она не могла просто игнорировать его? А если он не давал ей житья, то почему бы просто не вызвать полицию?
В голову Шарлотте пришла куда более неприятная мысль.
– Вдруг он шантажировал ее? Чем-то таким, что случилось в Александрии и о чем он грозился рассказать Райерсону? Чем-то таким, чего она сама никогда бы не рассказала ему?
Веспасия посмотрела на траву у своих ног.
– Пожалуй, – без особого энтузиазма признала она. – В такое можно поверить. Но я всем сердцем надеюсь, что это не так. Думаю, она не настолько взбалмошная женщина, чтобы убивать старого кавалера в ту самую ночь, когда она ожидала Райерсона. Или же обстоятельства не оставили ей иного выбора.
– Это также объяснило бы, почему она до сих пор никому ничего не рассказывает, – добавила Шарлотта. Ей не понравились ее собственные слова, но уж лучше произнести их вслух сейчас, чем потом мучиться вопросами. – И хотя я с трудом представляю, что это такое может быть, мне кажется, это как-то связано с его работой в правительстве. Например, изощренный план очернить его репутацию.
– Шпионка? – спросила Веспасия. – Или же, точнее, провокаторша. Бедный Сэвил, его в очередной раз хотели предать. – Она сокрушенно вздохнула. – Какие же мы все ранимые, – добавила она, поднимаясь на ноги. – Как легко нам причинить боль.
Шарлотта тоже поспешила встать и предложила ей руку.
– Спасибо, – сухо сказала Веспасия. – Я лью невидимые слезы о муках того, кто был мне всегда симпатичен, но я могу сама стоять на ногах. И у меня нет мозолей. Может, дорогая, это тебе стоит опереться на мою руку, чтобы я помогла тебе дойти до моей кареты? Я с радостью доставлю тебя на Кеппел-стрит. Как я понимаю, тебе нужно именно туда?
Шарлотта попыталась спрятать радостную улыбку.
– Это весьма любезно с вашей стороны, – поблагодарила она, взяв руку Веспасии, но не стала опираться на нее. – Да, я еду домой. Не желаете заглянуть к нам на чашку чая?
– Пожалуй, да, – приняла приглашение Веспасия, однако серые глаза ее оставались серьезными. – Не сомневаюсь, что непревзойденная Грейси напоит нас прекрасным чаем, а заодно поведает мне все, что ей известно о пропавшем лакее.
Веспасия осталась довольна чаепитием. При этом она настояла, чтобы чай подали в кухне, объяснив это тем, что кухня – единственная комната в ее собственном доме, где она ни разу не была. Ведь даже если бы ее кухарка оправилась от шока, она наверняка бы жутко оскорбилась. Они ежедневно встречались в утренней комнате, куда кухарка приходила выслушать ее пожелания и сделать собственные предложения, в результате чего обычно достигался некий компромисс. Кухарка никогда не заглядывала в гостиную, а Веспасия не вторгалась в кухню. Таково было их взаимное согласие.
А вот кухня Шарлотты была сердцем их дома. Здесь не только готовили, но и ели. Свет газовых ламп отражался от начищенных до блеска медных сковородок. От натянутой под потолком веревки исходил запах свежевыстиранного белья, а деревянный стол и пол давно стали светлыми от ежедневных усилий Грейси.
Кстати, та, несмотря на все свои намерения, сидела тихо, как мышка. Еще бы! Не каждый день к ним в дом заглядывали сливки общества, более того, сидели наравне со всеми за кухонным столом. И конечно, даже будучи в преклонных летах, Веспасия оставалась красавицей, каких Грейси еще не видывала – серебристая седина, тяжелые веки, высокие, четко очерченные скулы, фарфоровая кожа.
Но постепенно боевой характер взял верх над испугом. Грейси поведала Веспасии все, что она думала и чего опасалась. Благодаря ей теперь та знала о случившемся не меньше, чем сами Шарлотта и Грейси.
Вот почему в половине восьмого того же вечера, сверкая бриллиантовой диадемой, Веспасия стояла в фойе Королевской оперы. Ее атласное платье цвета лаванды резко контрастировало с шуршащими шелками, розовыми и золотыми платьями других дам. Застыв, словно колонна, Веспасия вглядывалась в проходящую мимо толпу, высматривая смутно знакомую фигуру Фердинанда Гаррика. У нее ушла почти вся вторая половина дня на то, чтобы с величайшей осторожностью выяснить, где он собирается провести вечер, а затем уговорить свою знакомую, которой она когда-то оказала одну услугу, расстаться с билетами в оперу. Последним в ряду предварительных действий стал звонок судье Телониусу Квейду, с приглашением составить ей компанию. Веспасия точно знала: Телониус ей не откажет. При этой мысли она ощутила легкую неловкость. Ей были хорошо известны его чувства к ней, но с момента возвращения Марио Корены честь не позволяла ей вводить в заблуждение кого бы то ни было, тем более давать повод для надежд. Кроме того, глубина этой страстной любви ее лучших лет теперь наполняла ее нежностью. Ей как будто открылась новая реальность, затмившая иные возможности, и она была пока не готова с ней расстаться. Марио был мертв, но ее чувства к нему давно стали неотъемлемой частью ее внутреннего «я».
Впрочем, сегодня ее мысли были заняты опасностью, грозившей Мартину Гарви, и она не сомневалась, что угроза эта реальная. Иное дело, что она не показала вида ни Грейси, ни тем более Шарлотте, как сильно она встревожена.
Она была наслышана о Фердинанде Гаррике, и он не вызывал у нее симпатий.
Она не могла объяснить, почему, но поскольку разумных причин тому не было, то и разубедить себя было очень трудно. Разумеется, она поделилась своими мыслями с Телониусом, и не только потому, что правила хорошего тона требовали по меньшей мере некоего объяснения такой спешки, тем более что Телониус, как и она, не был большим любителем оперы, но и потому, что она слишком высоко ценила его дружбу и понимание, чтобы просить его помощи в случае, который может оказаться отнюдь не из легких.
Гаррика она увидела одновременно с Телониусом.
– Вперед? – тихо спросил он.