Питт, как ему и было предложено, скрестив ноги, сидел на полу и очень надеялся, что спустя час такого сидения он, когда поднимется с места, сможет стоять без посторонней помощи. Увы, трапеза тянулась все дальше и дальше, и вскоре он уже в этом засомневался. Пару раз он поерзал. Аврам моментально смерил его колючим взглядом. Кстати, похоже, он уже вошел во вкус их поисков, и узнать правду о службе Ловата было для него не менее важно, чем для самого Питта. Питту же не давал покоя вопрос: в чем причина такой завидной любознательности? Неужели в любви еврея к разного рода загадкам и головоломкам и умении разгадывать их? Или же он, как Исхак, рассчитывал в дальнейшем получить причитающееся ему вознаграждение? В данный момент, сидя в неудобной позе душной ночью в тысяче миль от дома, когда вокруг нет ничего, что было бы ему знакомо и привычно, Питт понимал, как важно для него не обидеть – и даже не подвести – своего любопытного спутника и что это потребует крайней осмотрительности с его стороны.
Наконец последний финик был съеден, и Исхак с улыбкой поинтересовался, что привело Питта в Египет. Это был сигнал, что он готов помочь.
– В Лондоне был убит один английский солдат, – просто ответил Питт, незаметно пытаясь выпрямить ноги. Те затекли и доставляли ему страшные мучения. Очень не хотелось, чтобы муки эти отразились бы и на его лице. От боли он ахнул, но поспешил замаскировать это кашлем. – Сам по себе он не слишком важен, однако его смерть стала причиной скандала, связанного с тем, кто именно в него стрелял, – пояснил он, заметив, что понимание на лице Исхака сменилось недоумением. В конце концов, если в Лондоне убили египтянина, при чем здесь Александрия? Араб вежливо кивнул.
– Он служил здесь в армии лет двенадцать назад, – продолжил Питт. – В Англии почти невозможно найти о нем какие-то сведения. Меня интересует его репутация, имелись ли у него здесь враги. – Пока что лучше не упоминать про Аешу. О ней всегда можно сказать потом, если он сочтет нужным. – Убитого англичанина звали Эдвин Ловат.
Не сводя глаз с лица Питта, Исхак ждал. Питт назвал полк и звание Ловата и даже вкратце описал его внешность. Будучи не в силах прочесть по лицу Исхака его реакцию, он пытался говорить как можно спокойнее.
Исхак кивнул.
– Я помню их, – произнес он, не выказав при этом никаких эмоций.
– Их? – спросил Питт, почти без всякой надежды. Возможно, для Исхака все солдаты были на одно лицо. Впрочем, он его не винил. Питта в свое время учили наблюдать и запоминать, однако если бы его попросили отличить на улице одного египтянина от другого, видит бог, он не смог бы этого сделать.
– Этих четверых, – уточнил Исхак. – Они всегда держались вместе. Светловолосые, голубоглазые. Вечно ходили… – не найдя нужного слова, он посмотрел на Аврама и что-то сказал по-арабски.
– Задрав нос, – подсказал Аврам.
– Вы знаете имена остальных? – спросил Питт. Даже если араб не ответит, он всегда сможет уточнить у военных властей. Что-что, а это ему наверняка скажут. Разве это секрет – с кем из коллег военный проводит время в увольнительной?
– Йейтс, – задумчиво ответила Исхак. – И Гаррик, – добавил он. – Имя четвертого не помню.
– Отлично. Спасибо, – искренне поблагодарил Питт. – Они были хорошими солдатами? Особенно Ловат? – спросил он и тотчас понял, что ляпнул глупость. Разве может быть британский солдат хорошим в глазах египтянина?
Аврам что-то произнес по-арабски, и Исхак кивнул. Он ответил Питту, как будто услышал вопрос из его уст.
– У него имелось мужество, и он соблюдал главные правила.
А вот это уже интересно.
– А не главные? – мягко спросил он.
Исхак осклабился, и его зубы блеснули в свете очага. Однако его лицо тотчас сделалось серьезным.
– Их он нарушал, но только осмотрительно, когда никто не видел, – ответил он.
Питт втянул в себя воздух, чтобы задать очередной вопрос. Но Аврам его перебил.
– Он был храбрый, и это хорошо. Трусы никому не нужны. И он был послушный. Ведь так? Солдат, который не слушает приказов, опасен для других солдат, разве не так? – На этот раз он посмотрел на Питта.
– Разумеется, – согласился тот и так и не понял, почему еврей его перебил. Он был слишком прямолинеен или же ответ на этот вопрос поставил бы Исхака в неловкое положение? Но почему? В чем причина? Тут замешаны некие незаконные вещи? Или аморальные?
– Скажите, солдаты проводили свое свободное время в деревне или же ездили в Александрию?
Исхак развел руками.
– В зависимости от того, сколько его у них было, – ответил он. – Здесь делать почти нечего, но городские удовольствия стоят денег.
– Это прекрасный город, по которому приятно гулять, – совершенно искренне заметил Питт. – Он буквально дышит историей и культурой многих народов. Не только Египта, но и Греции, Рима, Турции, Армении, Иерусали… – заметив выражение лица Исхака, он не договорил. – Я не был лично знаком с Ловатом, – добавил он.
– Это я вижу, – сухо ответил Исхак. – В увольнительной солдаты едят и пьют, находят женщин, иногда отправляются посмотреть страну, ищут сокровища и развлекаются.
Питт счел это в лучшем случае пустой тратой времени, хотя и довольно безобидной. Он не стал, пусть даже косвенно, затрагивать тему нарушения правил. Похоже, вечер предстоял долгий, но, по крайней мере, больше не нужно сидеть, скрестив ноги, хотя земля и была твердой. К москитам же он привык настолько, что продолжал убивать их на себе чисто машинально.
– И что это за развлечения? – спросил Аврам, хотя было видно, что разговор ему наскучил и он просто пытался заполнить возникшую паузу.
Исхак пожал плечами.
– Охота на болотах, – небрежно ответил он. – На птиц, иногда даже на крокодила. Настолько я помню, они даже пару раз плавали вверх по реке. Я помогал им достать лодки.
– Посмотреть на храмы и древние развалины? – спросил Питт, подражая сонному тону Аврама.
– Думаю, да, – согласился Исхак. – Однажды даже до самого Каира. Посмотреть пирамиды Гизы и все такое прочее. – Он осклабился. – По их словам, якобы попали в песчаную бурю. Но в основном далеко не уезжали, предпочитая окрестности лагеря.
Тема не стоила того, чтобы ее развивать дальше, говорить же, чтобы поддержать разговор, было практически не о чем. Питт уже начал терять надежду узнать о Ловате что-то новое, что позволило бы лучше понять его характер, не говоря уже о том, почему его убили. Вероятно, единственное знание, которое он увезет из Египта, будет о том, что Аеша Захари – женщина образованная и патриотка своей страны; что она никакая не содержанка и не в ее правилах расплачиваться за комфорт и роскошь своей красотой.
– И они обычно совершали свои вылазки вчетвером? – спросил он.
Если найти хотя бы одного или двух из них, он сможет больше узнать о Ловате из их воспоминаний.
– Чаще всего да, – согласился Исхак. – В одиночку это просто опасно. – Он пристально посмотрел на Питта, проверяя, понял ли тот намек, что англичане в его стране оккупанты, чужаки, захватившие его землю, и как таковые они отнюдь не вызывают у местного населения теплых чувств. Скорее наоборот.
Питт прекрасно его понял. Он ощущал эту ненависть в воздухе, читал ее в косых взглядах людей, когда им казалось, что на них никто не смотрит, как мужчин, так и женщин. Даже если они и были благодарны за финансовую поддержку, никто не любит ощущать себя должником. Были и личные чувства, любовь и ненависть, как, например, страсть Тренчарда к египтянке. Имело место некое уважение, вероятно, также любопытство, а иногда даже взаимопонимание. Но чаще всего под маской безразличия, а порой и радушия, кипел гнев. Память же об обстреле Александрии сделала его только сильнее. Но и двенадцать лет назад чувства были те же самые, хотя и, вероятно, спрятаны глубже.
Несколько минут они сидели молча. Снаружи слышался плеск воды – это волы по-прежнему бродили в реке, – мерный, естественный звук. После долгого знойного дня ночь принесла с собой долгожданную прохладу.
– И, разумеется, была женщина, – внезапно произнес Исхак, пристально глядя на Питта. – Будь кто-то, кто хотел убить его за это, он бы точно это сделал. Это была дочь богатого, образованного человека, но христианина. То есть мусульманкой она не была. Будь это так, он навлек бы на себя немало бед… Он был настоящий христианин, этот мистер Ловат. – В хижине было темно, и Питт не мог видеть его лица. Зато в голосе араба слышались самые разные эмоции.
Будь Исхак англичанином, Питт наверняка бы понял, какие именно, отделил бы одну от другой. Увы, он был в чужой стране с ее древней и сложной культурой и говорил с человеком, чьи предки создали удивительную цивилизацию за тысячи лет до Христа, не говоря уже о Британской империи. Более того, фараоны правили этими землями еще до рождения Моисея, до того, как Авраам бежал из объятых пламенем Содома и Гоморры.
Земля под ним была тверда, воздух тяжел и душен. Было слышно, как снаружи, под звездным небом, по воде бродят волы, и все это было реально, как реален был писк москитов. И все же происходящее казалось ему наваждением, как будто его присутствие здесь было лишь сном. С трудом верилось, что Сэвил Райерсон сидит в лондонской тюрьме, а Наррэуэй ожидает, что Питт отыщет способ предотвратить скандал.
– Настоящий христианин? – переспросил он араба.
– Да, – кивнул Исхак. Питт так и не понял, хорошо это или плохо. – Обычно ходил к святилищу у реки. Очень любил там бывать. Был сильно огорчен, потому что это очень священное место… и для нас тоже.
– Для нас? – удивился Питт. – Для мусульман?
– Да. Раньше там… – Исхак не договорил.
Аврам хмуро посмотрел на него. Взгляд араба был устремлен куда-то мимо Питта.
– Их всех похоронил мой отец, – произнес он так тихо, что Питт едва расслышал его слова. – Я помню его лицо после этого. Я думал, что он никогда не придет в себя. Наверно, он и не пришел. Он до конца своих дней видел это во сне. Это было даже хуже, чем когда он умирал. – Исхак судорож