– Неужели? То есть он ее бросил, и она все эти годы вынашивала планы отмщения? Замечательно! Он ее изнасиловал? – Голос Маргасона был полон презрения, хотя не похоже, что тот чувствовал себя оскорбленным. Питт не мог сказать, на кого направлено его отвращение – на Ловата или его жертву.
– Скажите, ваши солдаты часто насилуют местных женщин? – с невинным видом спросил Питт. – Возможно, вам было бы легче сдерживать недовольство местных жителей, если бы положили конец этому безобразию.
– Послушайте, вы, наглый!.. – рявкнул Маргасон и резко повернулся к Питту, словно готовый к прыжку хищник.
Питт даже не шелохнулся.
– Слушаю вас? – Он вопросительно поднял брови.
Маргасон выпрямился.
– Я был тогда здесь. Но я был просто майором. Мне ничего не известно о вашем Ловате, лишь то, что это был хороший солдат, хотя звезд с неба не хватал. Да, он ухаживал за местными женщинами, но согласно тому, что я о нем слышал, никогда не позволял себе ничего предосудительного. Просто фантазии молодого романтика, оказавшегося в экзотической стране. Ей не было причин жаловаться. К тому же его списали по состоянию здоровья.
– С чем именно?
– Понятия не имею, – ответил Маргасон. – Какаято лихорадка. Тогда на такие вещи не особо обращали внимание. Мы все ожидали беспорядков. Это было вскоре после случая в святилище. Более тридцати человек погибли при пожаре. Все до единого мусульмане, хотя святилище было также христианским. Страсти бурлили. Мы боялись, что начнутся столкновения на религиозной почве. Но полковник Гаррик проявил решительность. Искоренил недовольство в зародыше. Организовал похороны, устроил мемориал и все такое прочее. Поставил в том месте караул. Любого, кто осмелился выразить неуважение к мусульманам, ждало строгое наказание.
– А были другие случаи? – поинтересовался Питт, помня, что рассказал ему Исхак.
– Нет, – уверенно ответил Маргасон. – Я же сказал вам, Гаррик проявил благоразумие. Хотя наверняка это было результатом огромного опыта и жесткой дисциплины. Так что солдат, подхвативший в это сложное время лихорадку, – такое вряд ли кому-то запомнилось.
– Скажите, заболевших лихорадкой всегда отправляли домой?
– Если она рецидивная, то да. Малярия или что-то вроде нее. – Маргасон покачал головой. – При желании вы можете сами поискать отчет полевого врача. У меня нет времени на его поиски. Насколько мне известно, Ловат был хороший солдат, и его отправили домой по медицинским основаниям. Потеря для армии, зато великое благо для него самого. Теперь он мог проявить себя в Англии. Можете говорить с кем угодно, только не распускайте слухи и не тратьте наше драгоценное время.
Питт поднялся. Вряд ли Маргасон скажет ему что-то еще. Он же не хотел тратить и свое собственное время. Поблагодарив полковника, он решил воспользоваться его позволением и поговорить с другими военными.
Остальную половину дня Питт провел, слушая и задавая вопросы, и в результате теперь имел куда более четкий портрет Ловата. Особенно помог ему в этом худой, обожженный солнцем и ветром сержант-майор, которого ему в конце концов удалось разговорить. Для этого пришлось поднапрячься и извлечь из памяти многочисленные воспоминания о лондонском Ист-Энде, где прошло детство майора, и даже пуститься в слегка сентиментальные описания лондонских доков и отрезка реки Гринвича, зато в конце концов это развязало его собеседнику язык. В нежном персиковом свете раннего вечера они медленно прогуливались вдоль одного из рукавов дельты величайшей африканской реки. Наконец, чувствуя, что собеседник созрел, Питт решился заговорить о Ловате.
– Лично я его на дух не переносил, – заявил сержант-майор с веселым презрением, наблюдая за полетом птиц на фоне полыхающего красками неба. – Хотя как солдат он был неплох.
– А что вам не нравилось в нем? – полюбопытствовал Питт.
– То, что он был заносчивый ублюдок, вот что, – ответил сержант-майор. – Я привык судить о людях по тому, как человек ведет себя, попав в переделку или же когда он пьян. Когда он не напускает на себя важность, правда тотчас всплывает наружу. – Он с прищуром посмотрел на Питта, как будто проверял, понял ли тот его намек. – У меня нет времени на тех, кто кичится своей верой. Поймите меня правильно. Я не большой любитель Мухаммеда и его заповедей. Не говоря уже о том, как они относятся к женщинам. Это просто дичь, скажу я вам. Но и мы порой ведем себя ничуть не лучше. Как говорится, живи и дай жить другим.
– То есть Ловат демонстрировал неуважение к исламу? – спросил Питт, не уверенный в том, насколько это для него существенно. Вряд ли его убили в Лондоне именно за это.
– Куда хуже, – ответил сержант-майор и нахмурил брови. В вечернем свете его лицо стало похоже на бронзовую маску. – В мусульманах его злило все, что, по его мнению, должно было принадлежать христианам. Особенно то, что они захватили Иерусалим. Священный город, говорил он. Ну и все остальные места вроде Иерусалима.
– Что, однако, не помешало ему влюбиться в египтянку, – заметил Питт.
– Это да. Наслышан об этом. Какое-то время он буквально сходил по ней с ума. Но она была из коптов, так что с верой проблем не было. – Лицо сержанта-майора собралось в гримасу отвращения. – В любом случае жениться на ней он не собирался. Хотя и был влюблен по уши. Обычное дело для молодого офицера в чужой стране. Вы хотя бы раз видели, чтобы кто-нибудь привозил с собой в Англию иностранку-жену? Общество такого просто не потерпит!
– Вы знали ее? – спросил Питт.
– Не скажу что знал, – ответил сержант-майор. – Но она была красавица, – задумчиво добавил он. – Двигалась, как та птица в небе. – Он махнул рукой в сторону стаи речных птиц, парящих на фоне заходящего солнца.
– Вы знали друзей Ловата, Гаррика и Йейтса? – спросил Питт.
– Разумеется, знал. И Сандемана. Все четверо вернулись домой. И все по состоянию здоровья. Похоже, всех четверых прихватила одна и та же лихорадка.
– Их всех уволили? Всех четверых?
– Не знаю. Я слышал, что Йейтс мертв, бедняга. Погиб во время какой-то военной операции, так что похоже, что он остался, просто получил перевод куда-то еще, где климат получше. Хотите узнать и про них тоже? Думаете, это они убили его? – Сержант-майор покачал головой. – Это вряд ли. С другой стороны, это ваша работа, а, слава богу, не моя. Моя задача следить за тем, чтобы вон там, – он кивком указал на темнеющий силуэт казармы, – был порядок.
– Вы считаете, что это будет трудно? – спросил Питт, скорее с тем, чтобы продолжить разговор, а не потому, что ожидал получить ответ, но в следующий миг понял, что ему не все равно. Вечная красота этой земли останется с ним даже после того, как он вернется в современную суматоху Лондона. И он всегда будет жалеть о том, что не выкроил время совершить путешествие вверх по реке к Долине Царей к великим храмам и руинам цивилизации, которая правила миром еще до того, как в него пришел Христос.
Он также поймал себя на том, что страстно желает, чтобы Аеша была невиновна и чтобы она смогла это доказать. Теперь он был почти уверен: она приехала в Англию, чтобы попытаться отстоять экономическую свободу своего народа. По своей наивности она пыталась добиться справедливости, которой ей никогда не видать, покуда фабрики Ланкашира давали работу и хлеб насущный миллионам людей, которые были так же бедны и страдали от нищеты и болезней, которые эта нищета несет с собой, но при этом обладали в Лондоне политической силой. Более того, всего в нескольких милях на другом конце раскинувшейся под солнцем и звездами пустыни, что была древнее самого человечества, протянулось чудо современности – канал, соединявший Средиземное море с Индийским океаном, одну часть империи с другой.
Стоя рядом с сержантом-майором, Питт наблюдал, как перед ним умирает свет очередного дня. Поблагодарив своего собеседника, он отправился искать Аврама, чтобы сообщить ему, что завтра они возвращаются в Александрию, где тот получит достойное вознаграждение за свою помощь.
Глава 9
Грейси сидела в углу паба, глядя через столик на Телмана. Он тоже не сводил с нее глаз, глядя гораздо пристальнее, нежели того требовало то, что она ему говорила. Что-то подсказывало ей – и от этого ей становилось приятно, – что он смотрел бы на нее точно так же, даже если бы она несла полную чушь. Рано или поздно она непременно спросит его об этом. Телман демонстрировал к ней самые разные чувства – от полного безразличия в самом начале до раздражения по поводу того, что она довольствуется своим положением прислуги в чужом доме, будучи зависимой от своих хозяев во всем, в том числе и в том, что касалось крыши над головой. Со временем он был вынужден признать ее наблюдательность и острый ум, когда она помогла Питту раскрыть несколько преступлений, после чего все больше давал понять, хотя, пожалуй, не признался бы в этом никому, и тем более самому себе, что он в нее влюблен. И вот теперь он, похоже, перестал притворяться, что это не так.
Один раз он даже ее поцеловал, с нежной, но страстной честностью, которую она до сих пор помнила, и когда закрывала глаза, чтобы весь остальной мир исчез, ей начинало казаться, что это было всего несколько мгновений назад. Однажды, поймав себя на этом, когда она, улыбаясь, одна стояла посреди ветреной улицы, Грейси была вынуждена признать, что тоже влюблена в него. Впрочем, это вовсе не значило, что она была готова признаться в этом и ему тоже. С другой стороны, как хорошо знать, чего ей хочется, даже если она и не знала, когда именно.
Она пересказала Телману, что леди Веспасия узнала про семейство Гарриков и что, по идее, Стивен Гаррик уехал на юг Франции поправить здоровье.
– Вам не кажется, что ему давно уже следовало написать Тильде, разве не так? – подвела она итог. – Более того, он должен был сообщить ей еще до отъезда. Неужели это так трудно сделать? Вряд ли мистер Гаррик был бы против.
Телман нахмурился. Его мнение по поводу того, что одни люди должны спрашивать разрешение других людей по поводу их личных дел, не раз становилось причиной ожесточенных споров между ними.