Шарлотта ощущала себя обманщицей. Она представила себе несчастных женщин – жен, матерей и сестер, которые приходили к нему в поисках своих близких. Представила, через что, возможно, прошел он сам, – нечто такое, о чем он не мог им рассказать, представила гнетущую тяжесть этого опыта, забвение, которое ему, вероятно, приносил алкоголь или опиум.
И она решила быть с ним честной.
– Он мне не родственник. Это брат одной молодой женщины, которую я знаю. Он исчез. Она же вне себя от горя и не знает, где его искать. Времени на поиски у нее тоже нет. Иначе она может потерять свое место, и неизвестно, найдет ли новое.
Выражение его лица осталось прежним, отмеченное все той же печатью тревоги.
Прежде чем она смогла что-то ответить, дверь широко распахнулась и, ударившись о стену, отскочила назад. При этом она задела входящего, причем с такой силой, что он потерял равновесие и рухнул на пол, где и остался лежать, напоминая груду лохмотьев.
Быстро посмотрев на Шарлотту, Сандерман поднялся и направился к двери. Там он наклонился, сунул руки под мышки лежащему и с заметным усилием помог ему подняться на ноги. Мужчина явно был пьян. На вид ему было тридцать с небольшим, но лицо его было одутловатым, взгляд устремлен в пространство, на щеках – недельная щетина. Волосы его были спутаны, а сам он был весь в грязи и источал такие мерзкие миазмы, что Шарлотта невольно поморщилась.
Сандерман удрученно посмотрел на него.
– Входи, Герберт. Входи и садись. Ты ведь промок до нитки!
– Я упал, – пробормотал Герберт и, едва переставляя ноги, поплелся за Сандерманом.
– Не иначе как в лужу, судя по твоему виду, – язвительно заметил тот.
И запаху, добавила про себя Шарлотта. Ей хотелось отойти как можно дальше, но, видя, с каким достоинством Сандерман разговаривал с пьяным бродягой, она устыдилась своей брезгливости.
Герберт не ответил, однако дал проводить себя к скамье перед камином. Он тяжело опустился на нее, как будто его не держали ноги. Те, что уже сидели там, не обратили на него ни малейшего внимания.
Сандерман подошел к шкафу у дальней стены и, сняв с кольца на поясе ключ, открыл дверцу. Несколько минут он там что-то искал и наконец вытащил одеяло – большое, серое, грубое, но, несомненно, теплое.
Шарлотта с любопытством наблюдала за ним. Не похоже, что одеяло предназначалось для постели, тем более что вошедший не был болен и ему вряд ли требовался постельный режим. Сандерман между тем закрыл шкаф и замкнул дверцу на замок, после чего с одеялом в руках направился к Герберту.
– Сними с себя мокрую одежду, – велел он. – Завернись в одеяло и сиди, пока не согреешься.
Герберт посмотрел на Шарлотту.
– Она отвернется, – пообещал Сандерман. Он сказал это довольно громко, чтобы она услышала. Шарлотта тотчас развернула стул и села лицом к противоположной стене. Она не видела, как Герберт встал, лишь услышала шорох ткани и негромкий стук, когда ворох мокрой одежды упал на пол.
– Я принесу тебе горячего супа и хлеб, – добавил Сандерман. – Это пойдет на пользу твоему желудку.
Он не стал говорить Герберту, что тот непременно должен бросить пить и не травить себя алкоголем. Похоже, слова эти говорились уже не раз, и, как всегда, безрезультатно.
– Я постираю твою одежду. Но тебе придется подождать, пока она высохнет. – Шарлотта услышала его приближающиеся шаги, а в следующий миг он уже стоял рядом с ее локтем. – Теперь можете обернуться, – негромко сказал он. – Боюсь, меня ждут дела, но я могу одновременно разговаривать с вами и работать.
– Может, я пойду, принесу ему супа и хлеба? – предложила она свою помощь. От провонявшей одежды Герберта ее мутило, и она не хотела, чтобы это было заметно по ее лицу.
– Спасибо, – поблагодарил Сандерман, – У нас вон там есть кухня. – Он указал на дверь слева от камина. Мы можем поговорить, пока я займусь стиркой. Нас там никто не услышит.
Взяв с пола грязную одежду, он провел Шарлотту в крошечную комнату, большую часть которой занимала огромная плита. На плите гудели два чайника, закипал котелок супа, а также стояло несколько кастрюль с горячей водой, которая, судя по всему, предназначалась для стирки. Оловянное корыто на низком столике выполняло роль раковины, рядом с ним стояло несколько ведер с холодной водой, принесенной с ближайшей колонки на соседней улице.
Найдя хлеб и нож, Шарлотта осторожно отрезала два довольно толстых ломтя. Сделать это было несложно, потому что хлеб был черствый. Может, его чем-то намазать? Она огляделась по сторонам, но масла не заметила. Впрочем, с супом можно и без масла. Главное, чтобы Герберт поел горячей пищи, которая частично впитает в себя алкоголь. Подняв крышку с котелка на плите, она заглянула внутрь. Там оказался гороховый суп, густой, словно каша. Суп кипел на медленном огне, и его поверхность, словно горячая грязь, булькала и пузырилась.
Положив на тарелку хлеб, Шарлотта налила в миску супа и, взяв ложку, вернулась в зал и подошла к Герберту. Держа в обеих руках еду, она остановилась перед ним. Он поднял взгляд. Шарлотта тотчас заметила на его лице порыв встать, старая привычка, которую были бессильны вытравить даже годы пьянства. Ведь когда-то это был солдат – до того как боль или отчаяние превратили его в того, кем он стал. Вместе с тем он понимал, что завернут в одеяло, и не был уверен в том, что, встав, не нарушит приличий. Мало того, что под одеялом он был в чем мать родила. Но предстать в таком виде перед дамой было бы верхом падения.
– Не вставайте, – быстро сказала Шарлотта, как если бы он уже привстал. – Берите суп осторожней. Он очень горячий. Держите миску обеими руками и постарайтесь не обжечься.
– Спасибо, мэм, – пробормотал он, облегченно вздохнув, и, осторожно взяв у нее из рук миску, поставил ее себе на колени поверх одеяла. Миска действительно была слишком горячая, а его пальцы, увы, слишком неуклюжими.
Хотя он этого не видел, Шарлотта улыбнулась ему, однако, поняв, что такое внимание может быть превратно истолковано, отвернулась и вновь направилась в кухню. Склонившись над оловянным корытом, Сандерман стирал одежду Герберта. Мылом он пользовался самым дешевым и грубым, с карболкой и щелочью. Оно было едким, что совсем не шло на пользу его коже. Зато оно хорошо отстирывало грязь, а также уничтожало вшей, дурной запах и любую заразу, какая могла таиться в складках одежды.
– Мистер Сандерман, – обратилась к нему Шарлотта, – мне действительно нужно поговорить с вами. Этому молодому человеку, который исчез, может грозить опасность. Мы знаем, что он искал вас. Если он вас нашел, он, возможно, сказал вам, куда направляется и почему.
Опершись ладонями на края корыта, Сандерман посмотрел куда-то мимо нее. Глядя на его худые руки, Шарлотта подумала, какой это адский труд.
– Кто это? – устало спросил он.
– Мартин Гарви…
Не успели эти два слова сорваться с ее губ, как Сандерман напрягся. Кровь на миг отлила от его лица, но затем, словно морской прилив, вернулась обратно. Ее собственное сердце наполнилось страхом. Ее губы были так напряжены, что она с трудом выговаривала слова.
– Что с ним случилось? – сдавленным голосом спросила она.
– Я не знаю, – ответил он и медленно выпрямился. Не обращая внимания на мокрое белье, он дал ему снова соскользнуть в корыто, а сам повернулся к ней. – Извините, но я не могу сообщить вам ничего, что помогло бы вам его найти. Честное слово. – Он тяжело дышал, как будто грудь ему сжимал железный обруч и ему страшно не хватало воздуха.
– Ему наверняка угрожает опасность, мистер Сандерман! – с жаром воскликнула Шарлотта. – Он пропал! Его никто не видел вот уже три недели. Его сестра не находит себе места. Более того, его хозяин, мистер Стивен Гаррик, тоже куда-то скрылся, а не поехал туда, куда якобы должен был поехать. О нем нет никаких сведений ни на железной дороге, ни в порту. Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы узнать, что случилось на самом деле.
Было видно, что в душе Сандермана идет внутренняя борьба, причем настолько яростная, что он дрожал всем телом и задыхался. Впрочем, вскоре он сумел обрести голос, и когда заговорил, в нем не было даже намека на колебания или нерешительность.
– Ничем не могу вам помочь, – резко произнес он. – То, что заблудшая душа сообщает мне на исповеди, священно.
– Но речь идет о человеческой жизни, – с жаром возразила Шарлотта, хотя и понимала всю тщетность своих попыток переубедить его. Это было видно по его глазам, по его бледному лицу, по плотно сжатым губам и повороту головы.
– Я уповаю лишь на Господа Бога, – ответил он так тихо, что она едва расслышала его слова. – Все в его руках. Я не могу сообщить вам, что сказал мне Мартин Гарви. И если бы мог, то постарался бы убедить вас прекратить поиски. Я до сих пор не уверен, нужно ли вам его искать.
– Но он… жив?
– Я не знаю.
Шарлотта резко втянула в себя воздух, готовая повторить свой вопрос, но затем лишь сокрушенно вздохнула. Поняв по его глазам, что он ничего ей не скажет, она отвернулась. Что еще она могла сказать? Она была слишком взволнована, чтобы сказать какую-нибудь банальность. И все-таки, в чем же дело?
– Миссис… – начал Сандерман, однако тотчас умолк, не зная, как к ней обратиться.
– Питт, – сказала она. – Шарлотта Питт.
– Миссис Питт, это касается слишком многих людей. Будь это мой личный секрет, и если бы, сообщив его вам, я чему-то или кому-то помог… но увы. Это старая история, и помочь уже ничем невозможно.
– Это касается мистера Гарви? – озадаченно спросила она. – Он сказал вам что-то такое…
– Ничем не могу вам помочь, миссис Питт. Я провожу вас до Дадли-стрит, чтобы вы не заблудились. – В его голосе слышались настойчивые нотки, в темных глазах застыла настороженность. – Прошу вас, возвращайтесь домой. Вам здесь не место. Здесь опасно находиться, и вы ничего не добьетесь. Поверьте мне, я живу здесь и знаю это место как свои пять пальцев. Но даже я не решаюсь ходить по здешним улицам в темноте. Пойдемте… – Вытерев руки лоскутом ткани, он вновь надел свой потертый сюртук. – Вы найдете сами дорогу домой от Дадли-стрит?