— Я же сказал: как хочешь! — недовольно ответил каменный человек. — Хотя я не вижу смысла откладывать хорошее дело. Собственно говоря, что страшного, если твои друзья и посинеют немного? Это не больно. Почему ты должен сдаваться этому противному старому маджу?
— Это моё дело! — ответил Лев. Его неприятно удивила чёрствость великана, но он подумал, что, наверное, от каменного человека и не следует ждать мягкости и сочувствия. Вслух он сказал: — Давай-ка поспешим!
И они зашагали быстрее.
Дело уже шло к вечеру, когда они подошли к небольшой усадьбе. Её хозяин, добрый фермер-жевакинец, угостил Трусливого Льва вкусным обедом. А вот на Габбро, который, пока Лев ел, стоял, прислонившись к сараю, он смотрел с недоверием и опаской.
— Он мне сарай обвалит, — прошептал он Льву на ухо. — Он слишком большой и тяжёлый, чтобы разгуливать по нашим полям. И почему он вообще живой? Озма его видела? Или Страшила? Эй, ты! — сердито крикнул он, когда сарай затрещал и покосился. — Ты лучше к чему другому прислонись!
— И не подумаю, мне и тут удобно! А не нравится — иди сюда и попробуй меня сдвинуть! — угрюмо ответил великан.
После этого Трусливый Лев постарался как можно скорее доесть обед. Он проглотил одним глотком все, что осталось на тарелке, и побежал по дороге. Он знал, что каменный человек пойдёт за ним и оставит в покое сарай бедного фермера.
— Ты же хотел помогать людям! — сказал он с упрёком, когда Габбро его догнал.
— А я передумал, — ответил великан с холодной каменной усмешкой. — Я только тебе помогу, а другим не буду.
Трусливый Лев попробовал пристыдить своего спутника, но тот не обращал на его увещания никакого внимания, так что Лев в конце концов замолчал. Они шагали в полном молчании довольно долго, и наконец Лев совершенно выбился из сил и остановился. Они как раз подошли к густой рощице. Приближалась ночь, и у Льва слипались глаза. За последние два дня он пережил слишком много опасностей и приключений и теперь нуждался в отдыхе.
— Габбро, ты покараулишь, пока я немного посплю? — спросил он, широко зевая. Каменный человек невозмутимо кивнул большой головой. Он помнил, что и в каменном веке люди время от времени укладывались, закрывали глаза и лежали так по нескольку часов. Этот странный обычай был ему непонятен, но он решил, что, наверное, это нужно этим странным, мягким и непрочным существам, которых он находил суетливыми и надоедливыми.
Трусливый Лев растянулся под деревом, глубоко вздохнул, потому что очень скучал по своим друзьям, закрыл глаза и немедленно погрузился в глубокий сон.
Некоторое время Габбро стоял совершенно неподвижно. Потом он начал тихонько бормотать себе под нос. Ему казалась смехотворной идея откладывать избавление Льва от трусости до прихода в Маджистан. Дело в том, что он скрыл от Льва самое главное: после этой операции Лев полностью оказался бы в его власти. Великану не хотелось больше ни путешествовать, ни строить город, ни помогать слабым. Всё, чего он хотел, — это вернуться со Львом на свою гору и спокойно там жить.
Он даже не понимал, чем ему понравилась мысль явиться к Озме или построить город. Всё это казалось ему ужасно скучным. И расхаживать по дорогам ему надоело. У него даже начали крошиться пальцы на ногах. И зачем он только дал Трусливому Льву это глупое обещание? Но нарушить обещание Габбро не мог — ведь он был каменным, и это не позволяло ему отречься от своих слов. Нетерпеливо притопывая, Габбро задумался о том, как выпутаться из затруднительного положения.
Когда на небе зажглась двадцатая по счету звёздочка, ему в голову пришла наконец удачная мысль. Будучи каменным, он, естественно, не нуждался в отдыхе и мог идти сколько угодно. Раз он не может отказаться от путешествия в Маджистан, нужно не терять зря времени и явиться туда как можно раньше. К тому же он мог передвигаться в три раза быстрее, чем любое из этих тёплых и непрочных созданий, поэтому уже к утру он сможет добраться до Мустафы.
Тут как раз мимо проходил, сунув руки в карманы, запоздавший жевакинский пастушок. Габбро схватил его, поднял к своему лицу и спросил дорогу в Маджистан. Когда бедный паренёк, справившись кое-как с дрожью и стучащими зубами, сумел пробормотать какие-то указания, Габбро небрежно швырнул его на землю, подхватил под мышку Трусливого Льва и побежал в сторону маджистанской пустыни. При этом он без зазрения совести наступал на сараи и заборы, которые попадались ему под ноги, а те дома, которые оставались в стороне, сотрясались от его тяжёлых шагов.
Лев проснулся почти сразу и попытался вырваться из каменных рук великана, но это оказалось ему не по силам.
— Куда ты бежишь? — сердито спросил он, дрожа и от испуга, и от сильной тряски.
— В Маджистан! — ответил Габбро, не сбавляя скорости. — Я обещал не лишать тебя трусости, пока мы не покончим с тамошними делами. Ну вот, я и решил поскорей покончить с Мустафой.
— Остановись! — просил Лев, но с тем же успехом можно было просить о чём-то каменную гору. Габбро мчался, как ветер, у Льва замирало сердце, кружилась голова, ему трудно было говорить, но он продолжал уговаривать непреклонного великана, пока окончательно не лишился сил. А Габбро молчал и, только когда Лев наконец затих, спокойно сказал:
— Что толку со мной спорить? Я каменный, и намерения мои тверды, как камень. Я доставлю тебя в Маджистан, потому что дал такое обещание. А потом ты останешься со мной навеки.
У бедного Льва не осталось сил даже на то, чтобы задрожать при этих ужасных словах. Он просто закрыл глаза и постарался прогнать все мысли и о Мустафе с его девятью тысячами девятьюстами девяноста девятью с половиной львами, и о Габбро с его страшной угрозой. Однако избавиться от этих мыслей было нелегко. С каждым новым шагом каменного великана он все больше жалел о том, что так необдуманно ему доверился. Он понимал, что Воттак и Боб никак не успеют вовремя попасть в Маджистан и прийти ему на помощь. Ему оставалось только одно: драться до последнего, и будь что будет.
Заснул ли он наконец или потерял сознание от качки, он так и не узнал. Открыв глаза, он увидел, что лежит на земле вплотную к железному ограждению. Габбро стоял рядом и кричал, требуя, чтобы ему открыли ворота и впустили в Маджистан. Великан прошёл трёхдневный путь за одну ночь!
Солнце уже поднялось, и горячий ветер маджистанских пустынь ерошил львиную гриву. Заслышав шум, прибежал синебородый гвардеец. Бросив один-единственный взгляд на Габбро и Льва, он, не говоря ни слова, помчался со всех ног к полосатому шатру своего повелителя.
Мустафа по-прежнему сидел, не сводя глаз со своего волшебного кольца. Взволнованные слова стража о рвущемся в ворота страшном каменном великане он пропустил мимо ушей — он мог думать только о Трусливом Льве, поэтому из доклада гвардейца он понял только одно: у ворот его королевства стоит замечательный лев — и не просто лев, а сам Трусливый Лев. Наконец-то! Громко призывая Панапея, Мустафа устремился к воротам с такой скоростью, что потерял обе сандалии. Добежав до ограды львиного заповедника, он дрожащими пальцами повернул ключ в замке. К счастью, девять тысяч девятьсот девяносто девять львов находились в это время в другой части заповедника, и Габбро с Трусливым Львом, повинуясь знаку королевской руки, спокойно вошли в ворота. Трусливый Лев слегка пошатывался — он ещё не пришёл в себя после ужасного путешествия в каменных руках, но великан вошёл твёрдым, тяжёлым шагом и, подойдя к королю, остановился, возвышаясь над Мустафой, как гора. А король и не смотрел на него, он видел только Льва.
— Добро пожаловать! — воскликнул Мустафа, размахивая ятаганом. Панапей, бросив взгляд на Габбро, со сверхъестественной быстротой взобрался на ближайшую пальму.
— Вы велели, как я слышал, меня поймать, — прорычал Лев, слегка дрожа, но твёрдо решив выдержать все испытания. — Ну так вот он я.
— Ну зачем ты так! — осторожно ответил Мустафа. — Не поймать, а пригласить. Или, вернее, даже таю мы желали украсить наш двор твоим блистательно-трусливым присутствием. Мы слышали, что ты великий воин, — добавил он, радостно теребя синюю бороду.
— Ну что, раздавить его или в порошок стереть? — осведомился Габбро, прерывая королевские разглагольствования. И тут Мустафа наконец разглядел, кто стоит рядом с ним.
— Панни! — завопил он, оглядываясь по сторонам в поисках своего гофмаршала. — Панни, зови гвардейцев!
— Сами зовите! — отозвался гофмаршал, который сидел на верхушке пальмы и стучал зубами. — А мне и на дереве хорошо!
Габбро протянул ручищу к королю. Но Трусливый Лев одним прыжком стал между ними. Пусть Мустафа был несправедлив и жесток, Лев не собирался стоять рядом и смотреть, как великан расправляется с ним. Он решительным жестом приказал каменному человеку отойти, и Габбро неохотно повиновался.
— Я сам справлюсь, — сказал Лев. — Не вмешивайся, пока я тебя не позову.
— Долго ты думаешь возиться? — проворчал Габбро. На самом деле он был даже доволен, потому что хотел без помехи припомнить заклинание, которое должно было изменить Льва. Из каменной памяти великана ускользнуло одно слово.
— Может быть, час или два, — неуверенно ответил Лев. Про себя он решил при первой возможности убежать от обоих разбойников — и от синебородого, и от каменного.
— Ладно, развлекайся. — Габбро даже улыбнулся, произнося эти слова. Он мог проявить уступчивость, потому что не сомневался, что очень скоро Лев окажется в полной его власти и уже навсегда. Поэтому Габбро спокойно облокотился на железный забор и погрузился в свои мысли, а Лев последовал за Мустафой, который устремился к своему шатру так быстро, что вздымал на бегу тучи песка.
— А где этот твой ходячий могильный памятник? — осведомился он, усаживаясь на трон.
— Остался снаружи, — ответил Лев, переводя дыхание. Он так запыхался и устал, что не заметил знака, который Мустафа подал стражникам, входя в шатёр. Через мгновение у него на шее оказался золотой ошейник с прикреплённой к нему толстой золотой цепью.