– Спасибо, отец Николай! Извините, я тороплюсь, у меня там на газу курица. – И Тоха побежал домой.
На веранде он нашёл маленькую прозрачную вазу, пустовавшую уже лет десять – мама почему-то никогда цветы из школы не приносила, кажется, с тех пор, как отец Тохи умер.
Тоха сполоснул вазу, наполнил водой. Перебрал каждый цветок, формируя букет, подрезал некоторые стебли, поставил незабудки в центр стола. Красиво! Пусть мама порадуется. Выключил газ: курица сварилась.
Через час к дому подъехала серая «буханка».
Тоха вышел навстречу. Дядя Витя, муж Ларисы Николаевны, открыл заднюю дверь, попросил помочь. Тоха, увидев маму, был в ужасе, но надо было ходить, разговаривать, что-то делать…
Маму они с дядей Витей понесли на носилках.
Глава двадцать вторая, в которой отец Николай открывает «тревожный чемоданчик»
– Держись, сынок! – сказал на прощанье дядя Витя, объяснив подробно со слов врача, как нужно ухаживать за мамой: какая должна быть еда, как переворачивать, проветривать… – Не волнуйся, – добавил он, – мы будем приходить помогать тебе. И обязательно звони, если возникнут вопросы.
Машина уехала.
Тоха подошёл к маме. Она лежала такая тихая, маленькая, беспомощная. Из-за худобы она даже казалась меньше ростом. На фоне белой простыни её лицо выглядело особенно нездоровым, серым, с чёрными мешками под глазами. «Седины стало много, – отметил Тоха. – И волосы поредели». Длинных волос больше не было, в больнице ей сделали короткую стрижку.
Мама провела рукой по своим непривычно коротким волосам, сказала удивлённо, будто объясняя сама себе:
– Сказали, так легче мыть будет.
Голос был слабый, больше она не хотела говорить. Тоха взял её за руку, худую, маленькую, с тонкой белой кожей. «Мама, подумать только, ведь недавно ещё этой рукой ставила пятёрки и двойки. Твёрдой рукой! Огород копала в мае. А теперь… Ещё недавно вместе в школу с ней шли, помню, как на меня сердилась. Сердилась – значит, в силе была. Как так-то? Куда всё это счастливое время делось?»
Тоха вспомнил про букет, переставил цветы со стола на тумбочку, ближе к маме:
– Мама, вот это тебе. Незабудки. Пусть будут рядом, чтобы ты могла смотреть на них.
Мама впервые за долгое время улыбнулась. Так красиво улыбнулась!
– Спасибо, сынок. Ты ещё помнишь, что я люблю их.
Тоха готов был сделать что угодно, чтобы мама ещё раз так улыбнулась, и ещё раз, и ещё.
Мама прошептала:
– Я посплю.
Тоха ушёл на веранду. Там можно было не скрывать свои чувства. Он не хотел проявлять их при маме: она тоже будет расстраиваться.
Тоха сидел и тихонько подвывал.
– Нигде покою нет! Даже в собственном доме! – послышалось ворчание из шкафа.
Дверца распахнулась, Яшка свесил ноги.
– Ты чего? – спросил он, увидев Тохины красные глаза. – У тебя сегодня такое важное событие, а ты тут готов слезу пустить.
– Маму жалко.
– А чего жалеть? – удивился Яшка. – У неё своя жизнь, у тебя своя. У тебя вроде как раз всё хорошо, разве нет?
– Неправда. Семья есть семья, это часть меня самого. Знаешь, я сегодня никуда не пойду, ни на какую инициацию.
– Э, нет, – ответил Яшка. – Не пойдёшь – привезём кулёчком, так просто от своего счастья ты не откажешься. Сделка есть сделка, и в ней нужно поставить точку. Слишком многое на тебя поставлено, – добавил он чуть тише.
Но Тоха услышал и потребовал:
– Расскажи! Про что это ты сейчас?
– А что? Про что? – Яшка включил дурачка. – Пойду-ка я, пожалуй, до вечера немного осталось, а дел – куча.
Он выскочил с веранды, Тоха слышал, как Яшка звал хрюнделя, опять, видимо, куда-то поехал.
– Странный он какой-то, – проговорил Тоха в задумчивости и повторил медленно: – У них – на меня – поставлено… Вот, значит, как! То есть меня – поймали, как… простачка!
«Боже мой, это ведь всё я… – думал Тоха. – Позарился на дармовщинку, а плата оказалась дорогой – человеческие жизни. Три! Янка, мама и я сам – я ведь тоже скоро стану не человеком. Какой же я дурак! Кому поверил!
И что, все эти суперганы, пятёрки на халяву, деньги, которые я потом мог бы заработать, щёлкнув пальцами, – это всё стоит маминой жизни? – Тоха пришёл в ужас. – Зачем мне это всё?»
Он вдруг встал решительно, выпрямился, замер. Поднял руки вверх.
– Я. Отказываюсь! От сделки. Слышите все? Отказываюсь!
Потом, обессиленный и опустошённый, он сел на пол. Ничего не произошло. Он потрогал волоски на руке – всё такие же щетинистые, густые – не выпали. Он потрогал кольцо с черепом на пальце, снял его, снова надел. Глаза на черепе блеснули. Нет, кольцо не лопнуло, не треснуло, череп не отвалился, глаза из него не выпали. Ничего не изменилось!
В дверь постучал отец Николай. Тоха открыл.
– Мама спит, – сказал он. – Разбудить?
– Нет, – ответил отец Николай. – Я подожду.
Тоха провёл его на веранду, усадил на единственный стул. Отец Николай окинул взглядом помещение.
– А тут кто спит? – вдруг спросил он, указывая взглядом на открытую дверцу шкафа. – У вас кошка теперь есть?
Тоха замялся:
– Нет, кошки нету. Это… Яшка.
Отец Николай внимательно посмотрел на Тоху.
– Какой такой Яшка? Ну-ка рассказывай.
– Ну, домовой.
– Уж больно он у тебя материальный, я смотрю, не придуманный: вон как постель примята. Схожу-ка я за святой водой, а то я её мало с собой принёс. Дом освятить надо срочно. Даёшь добро как хозяин?
– Даю, – согласился Тоха, а сам подумал: «Ну вот, это уже действие. Это хорошо».
Отец Николай вернулся быстро. С объёмным чемоданчиком и пятилитровой бутылью в руке.
– А чемоданчик-то зачем? – удивился Тоха.
– Это мой «тревожный чемоданчик», – объяснил отец Николай. – Никогда не знаешь, что может понадобиться.
И он извлёк из него чашу, кропило, молитвослов, налил в чашу святую воду и принялся за дело. Начиная с крыльца, он прошёл по всем помещениям, читая молитву и сбрызгивая каждый предмет, каждый уголок святой водой. На веранде прошёлся особенно тщательно. Яшкина постель почти насквозь стала мокрой. Отец Николай заглянул даже в печку, в чулан, в кладовку. Во всём доме стало как будто светлее и свежее, стало легче дышать. Тоха увидел, что мама проснулась. Отец Николай щедро сбрызнул и её, потом Тоху. Мама улыбнулась. Мама улыбнулась!
«Значит, всё правильно, пусть мама почаще улыбается!» – подумал Тоха.
– Под крыльцом ещё побрызгайте, – подсказал он отцу Николаю, вспомнив про любимое место хрюнделя.
Отец Николай побрызгал и там, потом достал из чемодана мелок и нарисовал крест над дверью в избу, в сени, над каждым окном, подумал чуть – и над устьем печки тоже нарисовал крест. На стены в каждом помещении наклеил полупрозрачные наклейки с изображением креста.
– Раз вы с матерью крещёные, значит, и иконы есть, – сказал он. – Доставай!
Тоха вынул из ящика в серванте, где хранились все документы, две иконы. Отец Николай из чемоданчика достал маленький иконостас, вбил гвоздики в стену, где был красный угол, повесил иконостас, поставил иконы.
Тоха увидел краем глаза, как мать перекрестилась.
– Всё! – удовлетворённо сказал отец Николай, убирая вещи в чемоданчик.
– Нет, не всё, – возразил Тоха.
«Ну и ладно, – решил он, – что я в церковь не хожу и, скорее всего, даже не пойду никогда. Но кто, кто ещё может что-то с нечистой силой сделать, если не священник?»
– Ещё я, – сказал Тоха. – Мне очень нужен ваш совет.
– Ну пойдём поговорим, – предложил отец Николай, и они вышли на веранду.
Тоха начал со своих мечталок. Потом рассказал, как он ходил к Саввихе. Отец Николай слушал не перебивая, только иногда качал головой. Потом вдруг остановил Тоху, достал из чемодана небольшое Евангелие, крест, епитрахиль. Надел её через голову. Объяснил:
– Это исповедь, ты ведь каешься. Всё должно быть как положено.
Он прочитал молитву перед исповедью, а Тоха продолжил свой рассказ. И про заклинание, и про кольцо, и про Янку, и про мать, и про инициацию сегодня ночью… А в конце спросил:
– Вы ведь в силах бороться с нечистью?
– Нет, – ответил отец Николай, – я просто человек, где уж там в силах.
У Тохи всё рухнуло внутри.
– Но мы обратимся к святым, – обнадёжил его отец Николай. – Они обязательно помогут. Они – в силах! Даже нечистая сила – все под Богом, понимаешь?
Отец Николай заметил, как у Тохи опустились плечи.
– Погоди, не унывай. За свою жизнь я понял одну важную вещь: всё можно исправить, пока жив. Запомни: жив – значит, всё возможно. Вымолить возможно, исправиться возможно. Начать жить по-другому.
– Почему вы так думаете? – спросил Тоха.
– Я не думаю. Я видел. Вот ты считаешь: если батюшка, так святой сразу? И с рождения, наверное, да? – Отец Николай улыбнулся. – А что человека в храм привело, да ещё до такой степени, что он священником стал?
Тоха вопросительно и немного удивлённо посмотрел на отца Николая.
– У всех по-разному бывает. Знаю я одного батюшку – он в райцентре служит, – продолжал отец Николай. – Богатырского такого роста, плечистый. Так он по молодости рэкетиром был, вишь, куда его унесло.
– Что?! – воскликнул Тоха.
– Ну да, – подтвердил отец Николай. – Я ж говорю, по-разному бывает. А теперь уважаемый батюшка, помогает, с сатанистами борется – много их нынче развелось. Слышал? В Одолени в прошлом месяце три могилы осквернили на кладбище.
– А я… такой же, получается, как эти… сатанисты? – спросил Тоха.
– Ну, другого рода, но недалеко ушёл. – Отец Николай не стал его успокаивать. – Смотри, на кого стал похож. А теперь всё понятно. Крест-то твой где? Покажи!
Тоха показал – крест на груди был цел.
– Если всё возможно, то что теперь делать? – спросил он.
Вдруг на улице что-то загрохотало, зашумело. Тоха увидел Яшку. Он только что отпустил хрюнделя, тот хотел забраться под крыльцо, сунул туда свой розовый пятачок и заверещал, как ошпаренный. Похрюкивая обиженно, побежал прятаться в кусты.