А рядом, перед иконами, стоял на коленях отец Николай и молился. Скрипнула половица под Тохиной ногой. Отец Николай оглянулся, хотел было вскочить, но Тоха вдруг увидел, как он заваливается на бок и падает на пол.
Тоха подскочил, приподнял ему голову.
– Отец Николай! Отец Николай! Пожалуйста, очнитесь! – Тоха брызнул ему в лицо водой из стакана, который стоял на тумбочке матери.
Отец Николай открыл глаза.
– Извини, напугал я тебя, парень.
– Всё хорошо?
– Да, просто всю ночь не спал, молился, чтобы у тебя всё закончилось благополучно. Вот и… – смущённо проговорил отец Николай и тут увидел Яну, робко стоявшую у порога.
– Вашими молитвами, отец Николай! – торжествующе сказал Тоха, и всё сразу стало понятно.
– Слава Богу! – Отец Николай перекрестился и низко поклонился, обернувшись к иконам. – Слава Богу!
Тоха позвал Яну на кухню. А сам поставил чайник, чтоб можно было умыться тёплой водой, нашёл расчёску и выдал Яне подходящее мамино платье. Тоха вышел, а Яна принялась приводить себя в порядок.
– Как мама? – спросил Тоха отца Николая.
– Спала всю ночь, – ответил отец Николай. – С двенадцати до двух ей, видимо, кошмары снились, она всё ворочалась, вскрикивала, потом успокоилась.
Тоха подошёл к маминой постели. Может быть, она почувствовала это – и открыла глаза. Улыбнулась.
– Мама! – тихо сказал Тоха и взял мамину слабую руку в свою. – Прости меня, мама!
Мать легонько сжала руку сына.
– Я была неправа, сынок. Ты – единственное, что у меня есть, – прошептала она. – А я всё с другими тебя сравнивала… Теперь, видишь, всё понятно стало, перед лицом смерти-то.
– Мама, ты не умрёшь! – твёрдо сказал Тоха. – Отец Николай сказал, что, пока человек жив, всё возможно! Надежда всегда остаётся.
Мама улыбнулась.
– Хочу есть, – сказала она.
Как обрадовались этим словам Тоха и отец Николай! У обоих как будто второе дыхание открылось. Отец Николай достал из холодильника куриный бульон, разогрел, а Тоха помог маме поесть. Она даже попросила малюсенький кусочек мяса!
– Я домой, – сказал наконец отец Николай. – Мои уже, наверное, заждались меня.
– Подождите секундочку, – удержал его Тоха. – Мы с Яной с вами выйдем. Провожу её.
– Хорошая мысль, – одобрил отец Николай.
Тоха чмокнул маму в щёку – «Я сейчас!» – и они втроём вышли.
Солнце заливало улицу. Трава блестела от росы, яркие краски летнего утра доходили до самого сердца. Тоха вдруг увидел себя со стороны – то ли из космоса, то ли из своих будущих лет. Он почувствовал, что запомнит это мгновение навсегда – себя, шагающего с большущей книгой под мышкой, как он растворился в этом ликующем утре, ярком, блестящем, поющем десятками птичьих голосов, цветущем самыми сладкими для взгляда цветами. Вот он машет рукой отцу Николаю, а тот хлопает себя руками по бокам, ставит чемоданчик на землю, раскрывает его, достаёт листок.
– Антон, это очень важно. Читай эту молитву о болящих утром и вечером. Имя мамы вот тут подставляй.
Тоха взял листок с молитвой – и они распрощались.
Пока Тоха с Яной шли по улице, навстречу им никто из сельчан не попался: утром все были заняты по хозяйству. Только бабка Анисья выглянула в окно, отодвинув шторку, и долго глядела им вслед. Вот и Янкин дом. Тоха заходить наотрез отказался. Тогда Яна вдруг обняла его и чмокнула в щёку – и вбежала, как лёгкий порыв ветра, в свой грустный, опустевший без неё дом. Ошалевший Тоха стоял у ворот как вкопанный. Он услышал вскрик Янкиной мамы, голос её отца… Улыбнулся – больше не стал подслушивать чужую радость. Его сердце и так подпрыгивало от счастья: он прекрасно представил себе их встречу.
Когда Тоха вернулся домой, он не поверил своим глазам: мама сидела на кровати!
Она заворожённо смотрела, как медленно двигались светящиеся в луче солнца пылинки, а потом с восторгом сказала:
– Антоша, это похоже на космос! Смотри, пылинки в луче – как звёздочки. Космос рядом со мной, у меня дома!
Тоха улыбнулся. Присел рядом. Он вспомнил, как в детстве он тоже любил смотреть на эти пылинки-искринки. И даже специально брал веник и мёл, чтобы их стало побольше в воздухе.
«Ой, маме же чистота нужна!» – подумал Тоха и встал, чтобы протереть пол влажной тряпкой.
– Погоди, Антоша! – остановила его мама. – Я хочу тебя попросить…
– Да, мам?
– Я видела пижму на пустыре. Цветы – жёлтые такие кружочки без лепестков. Сорви мне, пожалуйста, и завари.
Тоха удивился.
– Мама, но она же ядовитая, ты сама меня в детстве учила!
Мама покачала головой:
– Не отравлюсь, не бойся. Ну пожалуйста! Ты сам говорил, что надежда есть. А мне эти цветки почему-то очень хочется! Заваришь кипяточком, и я буду пить по чуть-чуть, по маленькому глоточку, а?
– Хорошо, мам! – И Тоха пошёл за пижмой.
Глава двадцать восьмая, в которой друзья снова рассказывают истории
В доме со вчерашнего дня пахло берёзой. Это Федя Тохе подсказал, что в воскресенье праздник Троицы, и можно украсить дом ветками берёзы. Они вместе и сходили в рощицу, наломали несколько веток, прикрепили их каждый над своей входной дверью в избу, а Тоха ещё и поставил в банку с ромашками – маму порадовать.
Федя вернулся от бабушки вчера, накануне Троицкой субботы. А сегодня празднично одетый народ со всего села шёл семьями на кладбище помянуть усопших родных. Было много приезжих – тех, кто здесь родился, вырос.
Мать увидела людей в окно, вспомнила:
– Ой, Антоша, сегодня же родительская! Я не могу, так ты сходи к отцу на могилку. Возьми конфеты и мёд, который отец Николай принёс, помяни. Отец мёд любил. Очень я перед ним виновата… – тихо добавила она, опустив голову.
В эти дни мама часто сидела, даже вставать начала, и Тоха иногда выводил её посидеть на крылечке. Она любила рассматривать листики, травинки, просила Тоху сорвать какой-нибудь неприметный цветок. Или смотрела, как муравьи копошатся, жуки-пожарники деловито ползают. Тоха заметил, что в эти моменты щёки её розовели, появлялся блеск в глазах, как у девчонки. Тохе было уже неважно, что именно ей помогало – то ли прогулки, то ли настой из цветков пижмы или отмена договора с нечистью – а скорее всего, всё вместе. Он видел, что маме становится с каждым днём лучше – и летал как на крыльях.
А Яну несколько дней не было видно. Иногда Тоха слышал, как сельчане переговаривались друг с другом: «Вернулась?» – «Вернулась!» – «Гляди-ко, нашлась!» – «Вот счастье-то родителям!» Иной раз какая-нибудь бабка утирала укромно слезу и сетовала беззлобно на молодёжь, которая «вечно во что-нибудь вляпается» и «совсем не думает о родителях». На третий день Яна со своей мамой проходили мимо Тохиной калитки, и Яна помахала ему рукой.
Тоха улыбнулся воспоминанию. Он прошёл на кухню, завернул в кулёк горсть карамели, положил мёд в маленькую баночку и отправился на кладбище. Некоторые уже возвращались. Кто-то молчал, кто-то оживлённо переговаривался. Тоха сорвал пару цветов у дороги. Впереди он увидел отца Николая с семейством, догнал их.
– Привет! – улыбнулся отец Николай, увидев его. – Приходи завтра на праздничную службу! Поблагодарить надо за маму!
На кладбище они разошлись в разные стороны. Федин дедушка лежал в старой части кладбища, а Тохин отец – в новой. Федя угостил Тоху блинами и пирогом, а Тоха его – конфетами и мёдом.
На кладбище, обычно пустом, сегодня было многолюдно, оно выглядело пёстрым. Тут и там около могил стояли люди, трапезничали вместе с усопшими родными, вырывали траву вокруг посаженных на могилках цветов, зажигали свечки, воткнутые в землю. Кое-где лежали на памятниках конфеты. На отцовский Тоха положил два василька.
Он смотрел на овальное чёрно-белое фото отца, отец был такой молодой, улыбался и смотрел на сына по-доброму.
– Здравствуй, папа! – сказал Тоха. – Прости, что я к тебе давно не приходил. Но я тебя помню. Почти каждый день вспоминаю. Как ты там? Тебе, наверное, грустно на нас смотреть. Знаешь, я ведь чуть было недавно не вляпался. Но ты, наверное, и так всё с неба видел. Я думаю, ты мне тоже помог, даже уверен. Спасибо, папа! Я бы не хотел, чтобы ты думал про меня плохо.
У Тохи вдруг так потеплело на душе, что он понял: папа его услышал. Тоха ещё посидел немного на скамейке у могилы, повспоминал – как папа его кружил, как учил плавать, как они вместе картошку сажали: папа копает, а он, ещё маленький, ведёрко таскает за собой и по две картофелины в лунку кладёт. И мама рядом – подкладывает, где он не успевает. А однажды он увидел, как мама с папой целуются. Он гулял и ворвался, как вихрь, за лопаткой в избу. Мама засмущалась, а папа подозвал его и взял на руки. И был он тогда между ними, в серединке, самый счастливый.
Тоха улыбнулся, встал, провёл рукой по памятнику, как будто к папе прикоснулся.
– Пока, пап! Как мама выздоровеет, мы к тебе вместе придём. Ты знаешь, пап, она тебя любит, я это точно знаю. И всегда любила.
Тоха постоял ещё немного и направился к выходу. По пути увидел, что Федя и его семья ещё здесь. Но ему не хотелось сейчас ни с кем разговаривать – и он пошёл с кладбища один.
После разговора с отцом Тоха точно решил, что сходит на службу. На следующий день он проснулся пораньше, почистил зубы, смочил водой взъерошенные волосы, причесался, надел нарядную рубашку. Взглянул на иконы в углу – для решимости – и пошёл.
Он удивился, увидев много детей возле церкви, многих он не знал, видно, приехали с родителями в гости на родину на престольный праздник. Возле ворот стояло с десяток машин и куча велосипедов – кто-то приехал из соседних деревень.
Перед входом в церковь стояли две молодые берёзки в кадках.
Тоха осторожно зашёл внутрь церкви вслед за другими. Он не знал, что делать и как себя вести, и решил смотреть на других. Он встал в притворе, чтобы быть не на виду. Отец Николай обходил храм с кадилом. Запахло ладаном.
Что-то необычное Тоха ощутил под ногами. Он присмотрелся. Скошенная трава и берёзовый лист? Неужели так бывает? А запах-то какой от них шёл!