– Ранку мазал, – неуверенно ответил Тоха.
– А ну, покажи!
Тоха растерялся. Показывать ему было нечего.
– Сними-ка футболку! – приказала мать.
Тоха угрюмо повиновался. Снимая, встал боком, чтобы мать подмышку не увидела. Но она резко повернула его к себе и увидела большое красновато-коричневое пятно от йода.
– Всё понятно! – констатировала мать и дёрнула его руку вниз. – Разжалобить меня решил? Лодырь! И врун! Вот что самое страшное! Перед людьми стыдно за такого сына!
Она кинула ему рубашку, которая висела рядом на стуле.
– Быстро собирайся! – металлическим голосом сказала она. – Я и так из-за тебя уже опаздываю. Пойдёшь под конвоем.
Она вошла в избу, чтобы переодеться в рабочее платье и взять сумку с тетрадями.
Тохе пришлось подчиниться. Он зло посмотрел на пузырёк с йодом: «Из-за тебя такой день сорвался!»
Через пять минут Тоха был готов. Мать зашла на веранду проверить, сказала сухо:
– Умойся! Причешись, чучело.
Она засунула руку под Тохину подушку, достала оттуда телефон и с победным видом опустила его в свою сумку, пояснив:
– Лишаешься на неопределённый срок.
Они вышли. Мать шагала размашисто, быстро, даже шаги её были сердитыми.
– Как ты поняла про йод? – всё-таки спросил Тоха, когда они подходили к школе.
Мать посмотрела на него с усмешкой:
– Ты что, думаешь, мне всегда было сорок пять?
В этот раз Тоха с Федей сидели вместе на всех уроках. Яна заболела, и на какое-то время они снова стали как раньше, лучшими друзьями, а не соперниками. Однако половина уроков пролетела мимо них – друзья включались в работу, лишь когда были письменные задания. Но как только учитель «включал говорилку», как выражался Тоха, мальчишки начинали тихонько разговаривать.
– У меня дома всё хуже и хуже становится, – пожаловался Тоха.
– Что хуже-то? – прошептал Федя.
– Да с матерью. Каждый день уже стали ругаться, вообще каждый. Вернее, я-то не ругаюсь, это всё она… кричит.
– За дело или так? – поинтересовался Федя.
– И за дело, и так, – признался Тоха. – Ко всему цепляется. Когда она вся в книжках и тетрадках, то меня не замечает. Это ладно, я уже привык. А как на меня посмотрит – так что-нибудь не так! Надоело, – вздохнул Тоха. – Сегодня вон даже телефон отобрала.
– Да-а уж, – сочувственно протянул Федя. – А что, заходи после уроков к нам, как раз отец сегодня дома. Он тебе что-нибудь посоветует.
– Да нет, – покачал головой Тоха. – У меня важные дела сегодня, не пойду никуда.
Федя с иронией посмотрел на него:
– Что за важные дела? Какие такие дела, что даже на полчаса не можешь зайти? Мать у тебя всё равно телефон отобрала, – напомнил он. – Лучше честно скажи, что боишься.
– Да что я буду с кем-то о своих проблемах говорить? С тобой ещё могу – мы уж сто лет друг друга знаем. А тут…
– К некоторым мудрым батюшкам люди за тысячи километров приезжают, чтобы совета попросить. Мне отец рассказывал. Мой-то, конечно, простой батюшка, но за порог ведь переступить можешь, ничего с тобой не случится.
– Ну может быть… – нехотя согласился Тоха.
Потом разговор у них пошёл про «Страйк».
Оказалось, что никакого нового оружия в «Страйке» не появлялось, по уверению Феди, и мальчишки договорились, что Федя вечером попробует этот миниган с Тохиного аккаунта.
Историчка несколько раз сделала Тохе с Федей замечания. Но Федя ей так широко улыбнулся и так хорошо ответил на вопрос, что она оттаяла и больше не сердилась. А вот Ирина Ивановна, учительница географии, почему-то косилась и недобро посматривала именно на Тоху. «Что ей не нравится? – недоумевал Тоха. – Мы же с Федей вдвоём разговариваем, почему именно я крайний? Ну да ладно, не буду обращать внимания!» И мальчишки продолжали обсуждать важные вопросы.
После шестого урока Федя таки потащил Тоху к себе домой.
– Только ненадолго! – взмолился Тоха.
Честно говоря, он всегда робел перед отцом Николаем. Батюшка казался ему огромным, хотя был не выше его ростом. То ли окладистая тёмно-русая борода производила такое впечатление, то ли чёрная ряса, то ли широкие плечи. А может, взгляд у него был особенный, как будто издалека он смотрел, но в самое нутро.
Дверь открыл отец Николай. Тоха растерялся: он, конечно, слышал, что у батюшки при встрече просят благословения, и сам это видел иногда на улице, но себя пересилить никогда не мог да и не хотел. «Почему это батюшке целуют руку, хотя настоящие мужики крепко жмут друг другу руки. Как-то не по-мужски это», – считал Тоха.
Выручил отец Николай. Он хлопнул Тоху по плечу крепкой ладонью:
– Ну что, добры молодцы, проходите в дом!
Матушка Ольга налила чай, спросила Тоху:
– Кушать будешь?
Тоха отказался, опасаясь задержаться надолго, – и она ушла в другую комнату с малышкой на руках. Федя что-то шепнул отцу на ухо и тоже смылся под удобным предлогом. Тоха не знал, что сказать. Отец Николай начал первым:
– Ну, Антон Владимирович, сказывай, как у тебя дела?
– Да что говорить-то, – смутился Тоха. – Нормально. Учусь вот. Почти по всем предметам пятёрки. Разве что русский и литература хромают.
– Это хорошо, что пятёрки. Ответственный, значит. А что, мать-то с тебя строже спрашивает, чем с других?
– Видимо, так, – ответил Тоха.
– Любит, значит, – уверенно сказал отец Николай.
Тоха удивился:
– Вы серьёзно?
– А то. Представляешь, если бы матери твоей было наплевать вообще на всё, что тебя касается: какие ты оценки получаешь, ходишь ли в школу, как ведёшь себя, какие поступки – хорошие или плохие – совершаешь. Вот тогда было бы страшно.
Тоха представил. Нет, ему бы не хотелось, чтобы матери было всё равно.
– Ну вот видишь, – сказал отец Николай. – Не всё так плохо, оказывается.
– А что делать-то, если она всё время ругает меня? – с горечью спросил Тоха. – Я и так стараюсь помягче быть и не отвечаю ей грубо.
– Это хорошо, что стараешься. А ты заботы добавь. Большой уже, тебе по силам. Сделай по дому что-нибудь, сам, без её просьбы. Обед приготовь, чай налей.
Тоха кивнул:
– Хорошо. Обед приготовлю. Чай налью.
Он не очень расположен был продолжать разговор и начал ёрзать на стуле, то и дело посматривая в окно.
– Ну ладно, иди, если торопишься, – сказал отец Николай. – Да не стесняйся, заглядывай. Расскажешь потом, что поменялось после твоих стараний.
– Хорошо, – пообещал Тоха.
Он встал, обулся, но отец Николай задержал его в дверях.
– Крест-то на тебе? – спросил он.
Тоха замер. Вспомнил, как гайтанчик Саввихе отдал. А крест… Он нащупал его в кармане.
– Вот, – показал он отцу Николаю. – Верёвочка просто недавно порвалась.
Отец Николай ушёл в комнату, стукнула дверца шкафа, вернулся.
– Давай сюда.
Тоха протянул крестик, отец Николай просунул гайтанчик в отверстие, закрепил.
– Матушка сама делает, – пояснил он. – Крепкие, из хороших ниток. Больше не порвётся.
Он надел крестик Тохе через голову. Прошептал молитву, прикоснулся рукой к Тохиной голове.
– Ну, иди с Богом!
– До свидания! – попрощался Тоха и пошёл домой. Как-то всё вдруг легко ему стало и понятно. От макушки шло тепло, как будто солнышко его поцеловало, как в детстве.
«Добрый он всё-таки», – подумал Тоха, открывая свою калитку.
Дома ещё никого не было, видимо, мать задержалась в школе. Тоха быстренько переоделся и пошёл на кухню. Он открыл дверцу холодильника – там лежал небольшой кусок масла, сметана, купленная три дня назад, два яйца, полкочана капусты, уже почерневшей сверху. Что из этого можно приготовить? Ничего. Он открыл дверцу шкафа. Там лежала упаковка рожков и открытые пачки риса и гречки. И три лапши быстрого приготовления. Гречку Тоха не любил. Рис он ел только в виде каши, но молока не было. «Сварю рожки, – решил он, – и два яйца. И сытно, и вкусно, и мать обрадуется».
Он поставил воду на плиту, включил огонь, засыпал в кастрюлю пачку рожков, помешал. Что тут может быть сложного? Подумаешь – сварить рожки в воде, а потом вывалить их на сковородку. Тоха тыщу раз видел, как это делала мама. И он просто это повторил.
Казалось, что повторил. Только в кастрюле булькало какое-то месиво, а не рожки. Но не пропадать же добру? Когда это месиво уже жевалось, Тоха опрокинул его на дуршлаг, а потом – в сковородку. Покрошил варёные яйца, помешал.
В сенях раздались шаги. Хлопнула дверь.
– Антон, ты уже дома? – спросила мать, скидывая ботинки.
– Дома, дома. Я даже обед приготовил, – ответил Тоха из кухни, вынес горячую сковородку и поставил её на стол. – Тебе тарелку или так поедим?
– Так поедим, – ответила мать, моя руки под умывальником. – Вдвоём ведь, чужих нет. А я от тебя не ожидала, – призналась она.
Тоха, не скрывая гордости, подал матери вилку, открыл крышку сковороды. Принёс с кухни чай.
Мать подцепила вилкой кусочек, оторвала его от остальной массы в сковороде. Попробовала. Запила чаем. Тоха в это время вовсю орудовал ложкой. Мать съела ещё пару кусочков, допила чай, сказала:
– Ну ничего, ничего, вкусный у тебя получился хлеб с яйцом.
Тоха даже ложку до рта не донёс.
– Какой хлеб с яйцом? – огорчённо сказал он. – Мам, это вообще-то рожки.
– Рожки? – удивилась мать и внимательно посмотрела в сковородку. – А ты их холодной водой промывал?
– Промывал.
– А ты их засыпал в кипящую воду?
– Не-ет… Я сразу, в холодную… Я же не знал.
Мать рассмеялась:
– Так надо было в кипящую воду рожки-то сыпать! И воду посолить – они меньше слипаются. Ну и понятно, готовые промыть холодной водой. А так ты только продукты переводишь!
Тоха положил ложку на стол. Есть почему-то больше не хотелось. «Уж лучше бы мать меня отругала, чем вот так надо мной смеяться», – подумал он. А он старался! Ему захотелось выкинуть всё в помойное ведро.
– Я пойду, мам, – сказал Тоха, пытаясь унять обиду в голосе.