Александре показалось, что у нее останавливается сердце. Горло сжал удушающий спазм, она помедлила, прежде чем собралась с духом и спросила:
– Когда?
Старуха раздраженно фыркнула:
– Да позавчера еще! Днем. Когда ты сбежала…
– Я не сбегала… – слабым голосом возразила художница. – У меня срочные дела. А почему мне никто не позвонил? А… где он был?
– Что тебе звонить, ты же ни при чем!
Художнице показалось, что старуха произнесла это чрезвычайно ядовитым тоном. Тем не менее Марья Семеновна рассказала, что произошло, и услышанное повергло Александру в шок.
Позавчера, в тот самый день, когда Александра приняла решение покинуть свое жилище, ставшее опасным, один из местных жителей, обитавших в доме по соседству, обратил внимание на машину, стоявшую на обочине тротуара уже сутки. Переулок находился в самом центре, машин в нем парковалось множество, в рабочее время места для парковки найти было почти невозможно. Окрестные обитатели ставили машины во дворах, которые тоже не могли вместить всех желающих. Ночью, однако, переулок пустел. А этот дорогой новый внедорожник черного цвета, въехавший одним колесом на тротуар и оттого стоявший чуть накренясь, ночевал в переулке.
Потому он и бросился в глаза наблюдательному пожилому мужчине, чьи окна выходили как раз на место, где была припаркована машина. День близился к вечеру, когда он вышел в магазин и, проходя мимо внедорожника, бросил на него случайный взгляд. Боковые стекла были тонированы, но лобовое – нет, оттого он и разглядел внутри нечто привлекшее его внимание. А когда убедился, что глаза его не обманывают, немедленно вызвал полицию.
– Внутри сидел труп, – зловеще произнесла Марья Семеновна. – Да, он самый, адвокат этот. Ты же мне сказала, что он адвокат?
– Адвокат… – Александра едва шевельнула помертвевшими губами. – И… что?
– Что-что! Приехали, оформили и вывезли: его в одну сторону, машину на эвакуаторе – в другую. И все дела.
– Все? – не поверила художница. – А вас не допрашивали?
– Милая… – теперь Марья Семеновна заговорила с состраданием. – Да о чем меня спрашивать, если он сидел в своей собственной машине, на улице, а не у меня дома и не у тебя? Радуйся, что так все обернулось… Повезло тебе!
– И никто к вам не приходил? – Александра все еще не верила такому обороту дела. Она ожидала самого ужасного: обвинений в свой адрес, вопросов, на которые не сможет ответить, ареста. Но теперь, оказавшись ни при чем, художница не чувствовала никакого облегчения. – Никто ни о чем не спрашивал?
– Повторяю, его нашли на улице, в собственной машине! Рядом даже не с нашим домом, а с соседним! Я стояла неподалеку, когда полиция приехала разбираться, кое-что видела, когда машину открыли. Ограбили его, точно. На сиденьях визитные карточки были разбросаны, пустой бумажник валялся, бардачок открыт… Шикарная машина! – с чувством присовокупила Марья Семеновна.
– И никто из соседей ничего не видел?
– Никто ничего. Да он же среди ночи туда попал, так?
Вопрос ужаснул Александру. «Она все еще думает, что труп утащила и перепрятала я! Ей в голову не приходит, что я не справилась бы с таким делом в одиночку!»
– Не знаю, – глухо ответила художница.
– Правильно, – одобрила ее старуха. – И я ничего не знаю.
Так, обиняками, Марья Семеновна явно давала понять, что будет молчать и не выдаст свою соседку. И это также должно было утешить художницу, третий день живущую под гнетом самых страшных опасений. Но успокоенной она себя не ощущала.
– Когда ты вернешься? – осведомилась старуха, помолчав. – Говорю тебе, ничего не будет. Возвращайся! Я тут одна.
– Надо подумать, – нерешительно ответила Александра.
– О чем думать-то? – тут же снова вспылила Марья Семеновна. – Ей говорят, все обошлось… Ну, знаешь, нашла место получше, так уматывай, как все остальные! Одна останусь, вместе со мной пусть и сносят эту лачугу!
В трубке наступило молчание. Старуха оборвала разговор. Отличаясь необыкновенно строптивым характером, она не терпела противоречий, и если собеседник не соглашался немедленно с ее мнением или отказывался поступать согласно ее советам, Марья Семеновна считала себя оскорбленной и дулась потом еще долго, с присущим ей упорством.
Спрятав телефон, Александра потерла занывший висок и, взглянув на мужчину, безмолвно сидящего напротив, вздрогнула, вспомнив о его присутствии. Вымученно улыбнувшись, она произнесла:
– Голова кругом!
– Понятно, – потупился тот. – У меня тоже. Я задерживать вас не хочу… Пугать тоже. Хотел только сказать, что ошибся… Зря на вас подумал. Я же понимаю, что могли быть неприятности в полиции.
– Неприятности позади, благодаря вам же. Но вы правда видели рядом с Мариной мужчину? – Усилием воли Александра отвлеклась от новостей, только что сообщенных Марьей Семеновной. – Видели его со спины? Вас красная куртка ввела в заблуждение?
Казалось, ответ был очевиден, тем не менее собеседник молчал.
– Почему вы теперь так уверены, что это была не я? – теряя терпение, спросила женщина. – Что вас навело на такую мысль?
– Трудно объяснить… – Виктор виновато заморгал. – Ну, вот то, как он положил ей руку на плечо… Женщина так не сделает. С какой силой толкнул. Одной рукой! А та просто улетела вперед… Как побежал потом…
– А как он бежал? – затаив дыхание, спросила Александра.
– Женщины так не бегают. Женщина всегда бежит так, будто ей что-то мешает. Будто у нее ноги связаны. А мужчина – вразвалку…
– Вы очень наблюдательны! – признала художница. – Но боюсь, если бы вы все это рассказали следователю, ему бы ваших наблюдений было недостаточно, чтобы определить того человека именно как мужчину. В лицо ведь вы его не видели. Бежал как мужчина… Сильно толкнул бедную Марину… Этого мало. Это такой же слабый аргумент, как тот, что на нем, очевидно, были брюки.
– Темные брюки или джинсы, как на вас, – кивнул Виктор.
– Вот видите, – Александра пожала плечами, – как на мне. И куртка эта проклятущая… Если бы вы не отказались от показаний полностью, а только изменили их, мне, наверное, и впрямь пришлось бы нелегко… Так что я должна вас поблагодарить за участие, хотя, сами понимаете, ни в чем не виновата!
Виктор, словно завороженный, кивал в такт ее речи. Когда женщина замолчала, он встрепенулся:
– Да, но куртка… Я увидел вас там, на станции, и поехал за вами, хотел сказать… Куртка-то…
Паузы, обрывавшие его фразы в самых интригующих местах, недомолвки, вздохи давно уже тяготили Александру. Она поймала взгляд мужчины, тоскливо устремленный на пустую пивную кружку, и резче, чем хотела, заявила:
– Ну вот что, времени у меня в обрез, так что давайте договоримся: вы говорите мне все, что хотели, то есть действительно все! А я еще угощу вас пивом, и на этом расстанемся! У меня назначена встреча.
Виктора передернуло. Он поднялся из-за стола, смущенно бормоча, что очень благодарен и ничего больше не хочет. Александра, уже сожалевшая о том, что так грубо предложила подачку, тоже вскочила:
– Не обижайтесь, мне правда пора ехать, а вы все ходите вокруг да около. То, что вы рассказали, очень важно, но скорее для следствия, не для меня. А так как вы отказались от своих показаний, то и искать никого не будут, ни мужчину, ни женщину. Вот это и скверно! Может, передумаете все-таки?
– Нет! – твердо ответил Виктор. – Больше я к следователю не пойду!
– Но убийца останется на свободе! Вас это не возмущает? – Александра видела, как мало впечатляют собеседника ее слова, но остановиться не могла. – Ведь только вы его и видели, от вас зависит, найдут ли его! А вы решили молчать!
– Решил и буду! – упрямо повторил мужчина. – И вам бы ничего не сказал, только…
– Что?! – Выведенная из себя, художница так повысила голос, что на них оглянулись обедающие за соседними столиками.
Заметно побледнев, Виктор сдавленно проговорил:
– Только вам следует кое-что знать, я думаю… Куртка… Она была ваша, та же самая.
– Повторите? – не веря ушам, попросила женщина.
– Куртка на нем вчера утром была ваша. Хлястик этот оторванный… Я еще в первый раз его заметил, он будто хвостик болтался, а на конце пряжка блестела в свете фонаря.
Александра машинально завела руку за спину, нащупывая хлястик на куртке, хотя и без того знала, что он уже месяц как оторван. Пришить его никак не доходили руки, и женщина попросту о нем забыла.
– Как это может быть… – упавшим голосом произнесла она. – Вы ошибаетесь.
Но вместе с тем Александра не сомневалась: Виктор говорит правду, или, во всяком случае, думает, что это правда. Он смотрел на нее с надеждой, словно пытаясь понять, поверила ли она его словам. Выражение его глаз, выжидательное, тревожное, свидетельствовало об этом красноречивее любых объяснений.
– Да разве это возможно? – спросила художница вновь, не услышав ответа. – Как такое могло произойти?
– А об этом вам лучше знать, вещь-то ваша! – Виктор застегивал кнопки на куртке, наискось, наугад. – Когда я понял, что это была не та женщина, которая с погибшей в поселок приехала, а одежда-то на этом ряженом мужике ее… Ну, я понял, что мне близко к этому делу прикасаться нельзя и от всех своих слов отказался. Уехал бы и из поселка, если бы мог, хоть на время, только некуда. А тут еще вас увидел на станции, по куртке и узнал. Решил догнать, все рассказать.
– Это совершенно бессмысленно… – с запинкой ответила женщина.
– Почему? – тревожно спросил Виктор. – А мне все ясно! Тому, кто надел вашу куртку, хочется, чтобы все подумали на вас как на убийцу! Но теперь-то ничего не выйдет, раз я отказался!
К столу подошла девушка в красном форменном фартуке и принялась убирать посуду. Александра взглянула на часы. «Половина третьего! Родители меня, наверное, уже и не ждут! Даже не звонят, значит, не верят, что я сдержу слово и вернусь засветло!»
– Ну вот что, – внезапно севшим голосом проговорила она. – Мне действительно пора бежать. Идемте на улицу, договорим по дороге. Мне в метро, а вам?