В этот момент дверь в кабину пилотов рывком открылась и на пороге появился один из летчиков с электрическим пистолетом наготове.
Тирр незамедлительно шмякнул его психокинетической волной о косяк, пластиковое оружие запрыгало по полу.
Маг пинком зашвырнул его под дальнее кресло и повернулся к летчику:
- Так мы летим в Денвер или ты предпочитаешь разбиться нахрен из принципа не сотрудничать с террористами?
На этом волевой поединок с владельцем самолета закончился, старик только предупредил:
- Но в Денвере все равно придется встречаться с копами в аэропорту.
- Вам – да. А я с ними разминусь.
Тирр снял чары тишины, позволив летчикам запросить новый маршрут, и забросил ногу на ногу:
- Дайте-ка мне ваш ноутбук, подберу себе отельчик. Кстати, детишки, показать вам фокус?
- А вы с какой планеты плилетели, мистел инопланетянин? – донесся тоненький детский голосок из-за спинок кресел. – С Малса?
- Он с Татуина, дулень! – отозвался другой такой же. – Неузели не понятно, цто лаз отоблал пистолет Силой, то это дзедай?!
- А где тогда его лазелный мець?!
- Дзедаи не обязательно всегда с мецями! Дзедай без меця – это как дзедай с мецьом, только без меця!
- Ну конечно с Татуина! А мець где-то потерял! – радостно согласился маг, отметив про себя, что надо будет узнать, что такое «татуин», «малс» «дзедай» и «мець».
Мама Тео-куна произвела на Киоко самое благоприятное впечатление: очень приятна в общении, разговаривает с легким акцентом и совершенно не демонстрирует характерного для всех гайдзинов поведения. Вот только имя такое, что не выговоришь: словосочетание «Маргарита Николаевна» ей оказалось не по зубам, от попыток обращаться в соответствии с обычаями родины хозяйки пришлось отказаться, благо «Маргарита-сан» выговорить куда как проще.
Разговор предсказуемо завертелся вокруг самого Тео-куна: его мама, воспользовавшись отсутствием сына, попыталась выяснить, что Киоко известно о событиях в школе.
Девочка описала ситуацию вкратце, избегая слишком резких деталей вроде того, что она лицезрела в день, когда Тео-куна пытались избить кастетом.
- Дело, видимо, в выражении лица, - флегматично закончила рассказ Киоко и, отхлебнув чая, добавила: - моя подружка, Уруми, тоже раньше боялась Тео-куна. Ему с этим придется что-то делать… точнее, учиться как-то жить, быстро сокращая дистанцию с людьми, так, чтобы они видели не только лишь одно лицо…
Разговор вяло перескочил по нескольким темам, пока хозяйка не заметила, что гостья и сама в плену не самых веселых дум. Киоко в ответ на деликатный вопрос рассказала о своей неприятности. Маргарита-сан неожиданно на лету ухватила суть главной проблемы.
- Не очень хорошо себе представляю то, что связано с додзе и сопутствующими моментами, но беда, видимо, даже не в том, что Хираяма-сэнсэй больше не сможет брать новых учеников? Дело не в финансах, да?
- Вы очень верно все себе представили, Маргарита-сан, - вздохнула Киоко. – Отцу придется на три дня спустить вывеску додзе, это все равно что белый флаг выбросить, только намного унизительнее. И самое печальное – что в итоге додзе прадедушки придется закрыть. Нет учеников – нет додзе. Отец очень сильно подвел прадедушку, вот в чем беда.
Мама Тео-куна чуть призадумалась, попивая чай, потом спросила:
- Хираяма – очень распространенная фамилия, но может ли быть, что улица «Шиккусу Хираяма»[47] имеет отношение к твоему прадедушке?
- Так и есть, - кивнула Киоко, - она названа в честь прадедушки и пяти его сыновей.
- Надо же, - удивилась Маргарита-сан, - а за что они вошли в историю города?
- Они пошли в тэйсинтай[48]. У прадедушки было шестеро сыновей – старший, средний и четверо младших-близнецов. Когда война докатилась до Окинавы, все, кроме среднего, пошли в тэйсинтай и стали камикадзэ. А средний, мой дедушка, был единственным, кто на тот момент успел жениться, потому в камикадзэ его бы не взяли. По приказу прадедушки он продолжил его дело, став учителем прадедушкиного додзе. Потом эта обязанность перешла к моему отцу…
- Понятно, - кивнула Маргарита-сан. – А почему взяли твоего прадедушку? Я и сама знаю, что в камикадзэ брали только бессемейных, а у него и семья, и дети…
- Он был очень уважаемым человеком и имел авторитет. К тому же, всех детей он на ноги поставить успел. Правда, ему все равно хотели отказать, но дедушка рассказывал мне, что прадедушка настоял на своем. Он знал один секрет и грозился предать его огласке. Командованию пришлось сделать исключение.
- Вот как? Что же за секрет?
- Вам это покажется ужасным, - предупредила Киоко, - но как желаете. Был такой случай, когда один летчик очень долго и упорно добивался перевода в камикадзэ, но ему отказывали из-за жены и двоих детей. Тогда его жена, видя отчаяние мужа, умертвила своих детей и себя. И его взяли в камикадзэ, потому что семьи у него уже не было. А случай засекретили до конца войны, ведь нашлось бы немало желающих пойти тем же путем…
- И правда ужасно, - согласилась Маргарита-сан. – Я всегда очень уважала камикадзэ. Самопожертвование характерно и для моего народа, в той же второй мировой войне, но у нас это носит импульсивный характер, когда остался один с гранатой против танка, или когда самолет загорелся… Но вот так осознанно, с холодным трезвым расчетом… Я помню одно письмо, написанное камикадзэ за день до вылета своим родителям – просто потрясает. Неудивительно, что американцы кормили своих моряков байками о самолетах без шасси, запертых снаружи кабинах и отобранных у летчиков парашютах…
- Поначалу они говорили о том, что летчики в кабинах идущих на таран самолетов уже были убиты, - поправила Киоко, - а когда «мертвых» пилотов стало слишком много для версии случайного столкновения – тогда уже появились страшилки про несчастных, у которых отбирали парашюты и запирали в кабинах. Потому что правда о летчиках, которые оставляли свои парашюты сами, за ненадобностью, была для них еще страшнее и непостижимее. Они не могли понять, почему, когда перед ста курсантами летной школы зачитали приказ о наборе добровольцев в камикадзэ, вверх поднялось ровно сто рук.
Они немного помолчали, словно отдавая дань уважения людям, осознанно ушедшим на верную смерть за свою родину, потом Маргарита-сан спросила:
- А шестеро Хираяма – они ведь не были летчиками?
- Нет, конечно. Но на завершающем этапе войны в камикадзэ брали всех, потому что летчиков уже не хватало. Точнее, набирали не-летчиков по числу имеющихся самолетов, выбирая самых подходящих, потому что именно желающих всегда было в три раза больше, чем самолетов. Прадедушка и его сыновья подошли, так как пилоту важна реакция, а они, как последователи боевого искусства, ее выработали.
- Однако такие неподготовленные летчики зачастую все равно погибали, ничего не добившись. Печальная история…
- Вовсе нет, - возразила Киоко. – Конечно, новичков учили только взлетать и пикировать на цель, ни о каком пилотаже не шло и речи, и большинство их сбивали еще на подлете. Но в группах новичков прятались камикадзэ-асы, опытные пилоты, и когда они прорывались сквозь зенитные и истребительные заслоны, то поражали свои цели. Прадедушка знал об этом. Погибнуть, давая возможность нанести удар тому, кто способен его нанести – не бессмысленно.
- И… как сложились судьбы твоего прадедушки и его сыновей?
- Шестого апреля тысяча девятьсот сорок пятого года большая группа камикадзе атаковала американские эсминцы «Буш» и «Кольхаун». Оба получили по три попадания и были потоплены. В той атакующей группе были и шестеро Хираяма. Никто из них не вернулся, а очевидцы не смогли сказать, кто именно поразил цели, а кто был сбит или промахнулся. Да это и не важно: свой долг выполнили все погибшие в равной степени.
Они снова замолчали, и тут послышался вначале звук двигателя скутера, а затем открылась дверь.
- А вот и я! – провозгласил Тео-кун, - причем не только с печеньем! Мам, знакомься: это Юдзи!
Хозяйка дома поспешила принимать нового гостя, а Киоко только незаметно поморщилась: вот кого-кого, а Такехису она не очень рада видеть. Впрочем, приличия ради пришлось обменяться с ним вежливыми приветствиями: свои дрязги – это свои дрязги, они не для чужого дома.
Снова возникла заминка из-за кота: Пусьок-сама Такехисе тоже не обрадовался и категорически не пожелал уступать новому приблуде место, так что Тео-кун приволок из другой комнаты кресло.
- С Пушком воевать – себе дороже выйдет, - прокомментировал он.
Пока наливалась новая порция чая к крекерам, с учетом еще одного гостя, Киоко заметила, что Такехису чуть ли не распирает изнутри, он то и дело бросает на нее хитрые заговорщицкие взгляды, но молчит, не считая «итадакемасу», сказанного вначале.
Пока Маргарита-сан оставалась у стола, разговор шел на совершенно незначительные темы, и это Киоко настораживало не меньше, чем странное поведение Такехисы. Однако стоило ей отойти на кухню, как Такехиса не выдержал.
- Аники, ну скажите уже! – не разжимая челюстей, тихо прошипел он.
- Что сказать? – Киоко заметила, что выдержка начинает подводить и ее.
- В общем, - пожал плечами Тео-кун, - я тут узнал, что состязание не состоялось. Сагара… отказался от этой затеи.
И когда девочка начала вопросительно начала приподнимать брови, Такехису окончательно прорвало.
- Теода-сан его урыл, другими словами, - так же тихо прошипел он, не вынимая изо рта кусок печенья.
Киоко не услышала, а скорее почувствовала пинок, отвешенный Тео-куном «младшему брату» под столом.
- Я молчу, молчу, - отозвался Юдзи, демонстративно хрустя крекером.
- Как?!
Тео-кун украдкой покосился в сторону кухни и, предвосхищая немой вопрос Киоко, прошептал:
- Потом. Не здесь.
- Как сопляка, - снова встрял Такехиса, получил еще раз и захрустел крекером пуще прежнего: - да молчу, молчу я!