В таком вот месте я и оказался.
Я попытался мысленно дотянуться до Лойоша — и не сумел. Раньше такого никогда не случалось. Сердце мое заколотилось, я несколько раз глубоко вдохнул.
Крейгар порой шутит, что я действую не думая, а Лойош это делает постоянно. И иногда эти шутки даже смешные, правда. Но вот что я вам скажу: я еще жив и смеюсь над этими шутками только потому, что, когда это важно, я останавливаюсь и думаю. Умение вовремя остановиться и подумать в наших делах куда лучше способствует выживанию, чем умение уклоняться и колоть.
Конечно, оба этих умения должны быть достаточно развиты.
В общем — да: уж если вообще бывает время, когда надо остановиться и подумать, так это было самое оно.
Я мог двигаться дальше и мог стоять на месте. Стоять — значит ждать и надеяться, что что — нибудь изменится, или что меня кто — то спасет. Что тут может измениться, я не знал, но не сильно надеялся на перемены к лучшему.
А вот подождать, пока спасут, смысл имело, хотя не могу не признать, сама мысль о том, чтобы оказаться объектом спасения, нравилась мне примерно так, как вы себе и представляете.
Итак, вариант «двигаться» порождал два новых вопроса: могу ли я, и куда именно?
Я начал было делать шаг вперед, просто посмотреть, что получится, но остановится.
В смысле, а вдруг с этим шагом все изменится. Как знать? И…
Только тут я осознал, что моего инвентаря при мне нет. Ни ножа, ни меча — в общем, ничего. И что самое странное (ага, знаю, как будто все остальное странным не было): на мне не было и одежды, однако я не чувствовал себя голым.
Я целую секунду осознавал, что и тела у меня тоже нет. То есть я дышал, даже чувствовал, как бьется сердце — а тела не было.
Довольно редкое ощущение, не правда ли?
И мне жутко хотелось сдвинуться с места, чтобы проверить, смогу ли я двигаться, чтобы сделать хоть что — то, чтобы — ладно, скажу прямо: чтобы не сорваться в приступ паники.
Самое жуткое было, что я не мог закрыть глаза. Я все так же видел все вокруг. Вот не знаю. Случалось, в меня упирались острые штуковины, и я как — то был на грани того, чтобы «расширить свои познания о послежизни», как сформулировал один ехидный сукин сын, но просто стоять вот тут, видеть все окружающее и быть не в состоянии перестать это видеть — честно, я испугался.
И я начал двигаться к черному монолиту.
Ладно, дальше чуток пропущу.
Там было что — то, чего я не помню. Наверное, из головы вылетело. Ну вот. Я признался. Довольны?
Есть один плюс в том, чтобы оказаться в пугающем положении, когда вас не пытаются убить: в итоге ситуация налаживается, и не происходит ничего плохого. Минус в том, что вы остаетесь там же, где и были. Так что давайие не будем слишком углубляться во все это, как я уже сказал, все равно не все помню. Предпочитаю откровенность, вот и говорю, как есть. А если хотите большего, идите к черту.
Я довольно долго соображал, как тут двигаться. Попытался сделать хоть один шаг, не сумел. Попытался призвать легкий ветерок, заклинание простенькое — и выяснил, что утратил также и связь с Державой. Лучше себя я от этого чувствовать не стал. Потом попробовал… а, ладно, пропустим.
Много чего перепробовал, а в итоге сработало то, что я вообразил себе движение. Ощущения перемещения не было, но все вокруг меня слегка сместилось, почти как при ходьбе, и сердце мое возрадовалось.
Я начал двигаться к черному монолиту, ну или, пожалуй, громадному конусу, так больше похоже. Да, в копилку странного, конус этот все так же находился позади меня. Я имею в виду, понятия «вперед» и «назад» у меня оставались, но расщелина с волнами и огнем потихоньку отползала все дальше и дальше.
Черный конус приближался. Скорость моя оставалась неизменной, примерно как при сплаве на плоскодонке по реке Адриланке от Уступчатых скал до Перевоза. Ну, если в ясный день; при ветре у Реки просыпается норов. Я сперва задавал себе вопрос, что тут на самом деле происходит, если это «на самом деле» вообще имеет смысл в данном случае, однако затем попытался размышлять об окружающих пейзажах, потому как при гаданиях о происходящем меня начинает мутить, как при сплаве по реке Адриланке от Перевоза до Белых Доков на ялике в ветреный день.
Я подобрался совсем близко, этот большой черный конус нависал надо мной, достаточно близко, чтобы я его коснулся, и я так и сделал. Вроде как. Наверное. Ну, я попробовал.
А потом я уже его не видел, все вокруг переменилось; меня окружали черные стены, источающие слабое сияние. Я попытался сообразить, что все это значит, но в голове крутилась только мысль о мече Морролана, Черной Длани, и что я внутри.
А потом, наверное, из — за того, что все как — то шло слишком уж нормально, я начал слышать голоса.
Вернее, не так. Я не слышал голоса, скорее я знал о чьих — то голосах, и это были даже не голоса, больше походило на псионическое общение, когда слова формируются прямо в голове, а соответствующий им голос порождается ментальным усилием, но без звука. Тут же были слова, затем какие — то образы, и еще слова, и все беспорядочные. Как будто я не сосредотачивался, как будто мои мысли просто блуждали, только они были не мои.
Ну конечно. Как же иначе. Я оказался внутри чьих — то мыслей, внутри мыслительного процесса, словно эхо, неорганизованное, почти беспорядочное предчувствие вошло в мою голову, словно псионическое общение, но иначе, расфокусированное, нечеткое и почему — то знакомое, кажется…
Морролан.
Морролан?
«Морролан?»
Я попытался связаться с ним, но не сумел. Что бы я ни видел — слышал — воспринимал на запах — на ощупь, — к нему это пробиться не могло, только шло ко мне. Я попытался сосредоточиться, усилием воли сделать его, как бишь там? Согласование. Да. Точно. Я попытался сделать его согласованием.
Согласованным, то есть.
Когда — нибудь случалось у вас такое, чтобы ноги вроде и упирались в землю, там, где им положено быть, и одновременно — что одна нога зависла в воздухе, скрещена с другой, что вы отклоняетесь назад, хотя знаете, что это не так, и голова склоняется чуть набок и вперед, хотя и это не так, — бывало с вами такое? Лойош сказал бы, что я схожу с ума, и наверное, я согласился бы.
Морролан скрестил ноги, отклонился назад и склонил голову чуть набок и вперед, глядя на Некромантку.
— Хорошо. Я слушаю.
— Он держал камень, — сказала она, — когда ударило заклинание, и оно вроде как прыгнуло в Черную Длань. Я почувствовала, как Влад ушел внутрь, и…
— Стоп. Что почувствовала?
— Почувствовала, как Влад ушел внутрь, и попыталась…
— Куда это «внутрь» ушел Влад?
— В Черную Длань, — проговорила Некромантка. — Я попыталась пройти следом, но…
Слова ее прервал хруст, и все посмотрели на Коти, у которой в руках оказался оторванный подлокотник. Нужна мебель покрепче, подумал Морролан.
— Скажи мне, — прервала внезапную тишину Алиера, — что душа Влада не поглощена Черной Дланью.
— Не совсем, — проговорила Некромантка.
Они подождали.
— Душа его на месте, поглощено только сознание.
Морролан посмотрел на Некромантку.
— Его сознание в Черной Длани.
Та кивнула.
— Но его душа в полном порядке.
— А, — кивнул Морролан, позволив себе иронию, которую обычно приберегал для кузины. — Тогда все нормально.
Коти еще раз громко вдохнула, и Морролан пожалел о своем тоне.
— Как нам его вернуть? — вопросили Коти и Алиера, хором, словно репетировали. В другое время это было бы забавно, сейчас же они этого и не заметили.
Морролан вновь обнажил Черную Длань и медленно поднял ее. Пробежал взглядом по всей длине клинка, тусклая чернота его не отражала света, пропорции — сама элегантность. Столь тяжелая, когда висит в ножнах — действительно тяжелая, из — за этого ему примерно раз в десять лет приходилось приводить в порядок спину и бок, потому что мускулы начинали возражать против неравномерной нагрузки. И в то же время столь легкая, когда находится у него в руках. Он сосредоточился и послал мысль: «Друг мой, ты там?» Черная Длань не отвечала. Спит? Он сосредоточился плотнее.
Нет, не спит. Занята.
Однако у Черной Длани не было достойного повода, чтобы оказаться занятой.
Некромантка наблюдала за ним, словно зная, что он делает, и вероятно, действительно знала. Он пожал плечами.
— Не могу до нее дотянуться. Подозреваю, это значит, что ты права.
— Как нам его вернуть? — повторила Алиера, то ли потому, что решила, что в первый раз ее не расслышали, то ли потому, что сердилась, не получив ответа.
— Я не знаю, — ответила Некромантка, и Морролан почувствовал, как его пробирает дрожь, его и Черную Длань. Он осторожно опустил клинок и облизнул губы.
— Ладно, — услышал он собственный голос, — я попробую.
— Я… — начала было Коти.
— Нет, — быстро проговорил Морролан. — Клинок мой. У меня больше всего шансов что — либо сделать.
Он почувствовал, как Алиера смотрит на него, и позволил себе быстрый взгляд. Брови чуть нахмурены, глаза полыхают яркой зеленью, она приоткрыла рот — и закрыла, словно решив не говорить то, что исходно собиралась.
Коти резко кивнула.
Рукоять в его руке — столь естественное ощущение, что он почти и не чувствовал ее, — была прохладной и чуть заметно гудела, он то ли слышал звук, то ли просто воспринимал вибрацию, сам не мог в точности сказать. Он сосредоточился на этом гудении. Веками он изучал волшебство, фехтование и восточное колдовство, и возможно, единственное, что у них было общего — важность сосредоточения; наверное, у него уже начало это получаться.
Конкретно этот фокус он, однако, за эти века проделывал нечасто. А с другой стороны — как часто сознание нетерпеливого выходца с Востока теряется в парных некромантических артефактах? И из всех таких случаев, как часто ему важен результат?
Связь его с этим миром ослабла; он сосредоточился на другом и отпустил себя.