Для Павла Алеппского преграды на пути ощущения и постижения духовного климата России не существовало. Он был православным, владел разговорным русским языком и мог не только открыто прикоснуться к религиозной жизни Московии, но и понять ее меру. Архидиакон, много наслышанный о благочестии русских, был очарован ее проявлением сразу же, как только делегация Антиохийского Патриархата после двух лет странствия переправилась через границу Руси и оказалась в пограничном городе Путивле[122]. «Воззри на эту веру, это благоговение, эту набожность, — восклицал Павел. — Поистине, Царство приличествует и подобает им, а не нам»[123].
Члены делегации, и Павел среди них, разговаривали с самыми высокопоставленными лицами, включая Царя и Патриарха, и получали от них многие сведения, которых другие иностранцы получить не могли. Он был потрясен увиденным, написал много восторженных слов о русском благочестии, не раз при этом подчеркивая, что пишет не по заданию или за деньги, а — по искренности православных чувств. «Пусть никто не говорит, что христианам господство не подобает, ибо, кто не видел собственными глазами, тот, быть может, не поверит этим известиям и описанным нами превосходными качества, но Бог свидетель, что я лжи не говорю и не взял с них взятку за то, что так хвалю их»[124].
Антиохийских гостей, в том числе и архидиакона Павла, хозяева встречали радушно и открыто. Они посещали храмы и монастыри, в том числе и те, куда до того не ступала нога ни одного иностранца, много раз были на службах, в том числе и патриарших, молились вместе с русскими в главных соборах Кремля, свободно общались с прихожанами и архиереями. Благодаря этому, Павел видел и знал то, что другие не видели, и не знали. Потому «Путешествие» Павла Алеппского и представляет уникальную ценность. Это — не беглые «записки путешественника», а — свидетельство знающего и понимающего предмет очевидца. Многие события, описываемые им, не содержат ссылок на какого-то анонимного «поставщика информации»; он говорил в первую очередь о том, что видел собственными глазами, слышал собственными ушами.
Сочинение велико по объему, но во всех его частях архидиакон с умилением, восхищением, а порой и просто детским восторгом говорит об увиденном в России, где гости из Дамаска находились с февраля 1655 по май 1656 года. Вот пассаж Павла после приезда в Москву в феврале 1655 года: «Приехав на место, мы пали ниц и возблагодарили со многим славословием Всевышнего Бога, Который даровал нам милость и благоволил нам увидеть этот великий город, столицу, новый Рим, город церквей и монастырей, славный во всем мире»[125].
Павла охватывали умиление и удивление, вызванные строгой литургической традицией русских. «Представьте себе, читатель, они стоят от начала службы и до конца неподвижно, как камни, беспрерывно кладут земные поклоны и все вместе, как бы один уст, поют молитвы; и всего удивительнее, что в этом принимают участие и маленькие дети. Усердие их к вере приводило нас в изумление. О, Боже, Боже! Как долго тянутся у них молитвы, пение и литургия!».
Религиозное усердие русских являлось всеобщим. «Более всего нас удивляло, — констатировал Павел, — что дети и малютки, и притом не простолюдинов, а вельмож, стояли с непокрытой головой, неподвижно и не шевелясь, как статуи. Какая выносливость! Какая вера!»[126].
Лично наблюдая много раз христианские чувства русских, описывая различные их проявления, приводя детали и подробности, гость из Дамаска заключал: «Нет сомнения, что Творец (да будет прославлено имя Его!) даровал русским Царство, которого они достойны и которое им приличествует, за то, что все заботы их — духовные, а не телесные. Таковы они все»[127].
Все четыре Восточных Патриархата, в том числе и Антиохийский, существовали во враждебной духовно-политической среде. На всех тех землях властвовал Ислам, а Церковь была со всех сторон стеснена и пленена иноверцами. Только в России они узрели христианское государственное строение, давным-давно исчезнувшее даже в Константинополе. Здесь же посланцы Православного Востока «почерпали себе отраду». Россия же являла образец единственной страны, где цветение Православной Веры было полным и всеобщим. Все праведно славили и поклонялись Единому Богу, в том числе и повелитель этой огромной страны. Павел Алеппский оставил поразительно яркое описание «царского моления», совершаемого Патриархом Никоном и состоявшегося во второе воскресенье Великого Поста 1655 года. Описание Алеппского — редчайшее историческое свидетельство, дающее представление о пастырской роли Высокопреосвященного.
После окончания службы Патриарх обратился к Царю, готовящемуся выступить в военный поход, с напутственным словом. «Патриарх Никон стал перед Царем и возвысил свой голос, призывая благословение Божие на Царя в прекрасном вступлении, с примерами и изречениями, взятыми у древних: подобно тому, как Бог даровал победу Моисею над фараоном и прочее, и из новой истории, о победе Константина над Максимилианом и Максенцием, и прочее, и говорил многое, подобное этому в красноречивых выражениях, последовательно и неспешно, уподобляясь текущему источнику. Когда он запинался или ошибался, то долго обдумывал и молчал, некому было порицать его и досадовать, но все молча и внимательно слушали его слова, особливо Царь, который стоял, сложив крестом руки и опустив голову смиренно и безмолвно, как бедняк и раб пред своим господином. Какое это великое чудо мы видели! Царь стоит с непокрытой головой, а Патриарх в митре. О люди! Тот стоял, сложив руки крестом, а этот с жаром ораторствовал и жестикулировал перед ним; тот с опущенною головою в молчании, а этот, проповедуя, склонял к нему голову в митре. Тот как будто невольник, а этот — словно господин. Какое зрелище для нас! Бог свидетель, что у нас сердце болело за Царя. Что это за чрезвычайное смирение! Благодарим Всевышнего Бога и славим Его за оказанную нам милость тем, что мы видели эти чудные, изумительные дела!»[128]
Уместно пояснить, что визит Патриарха Макария происходил на фоне важных военно-политических событий. В октябре 1654 года на Переяславской Раде гетман Украины Богдан (Зиновий) Михайлович Хмельницкий (1595–1657) провозгласил воссоединение Украины с Россией, а через несколько дней Земский Собор в Москве принимает решение о воссоединении Левобережной Украины с Россией. Летом 1654 года начинается война с Польшей, в результате которой освобождаются от польской оккупации западнорусские города: Орша, Гомель, Полоцк, Дорогобуж. 23 сентября того года к России возвращается Смоленск. В 1655 году война с Польшей продолжилась, и Польша потерпела сокрушительное поражение[129].
Все эти события описаны в произведении архидиакона Павла, и его симпатия целиком на стороне России. Он весьма негативно и даже враждебно пишет о католиках-поляках («ляхах»), которые творили немыслимые зверства на Украине. «Да будет благоугодно Всевышнему Богу Творцу искоренить их («ляхов») вконец в возмездие за то, что они сделали с бедными казаками в эти три года: за убийства малых детей и беременных женщин, которые не мыслят зла; за поджоги и немилосердное избиение всех…»[130].
Главное же внимание гость из Дамаска уделяет России и русской жизни. Павел Алеппский воочию лицезрел «священное Царство», о существовании которого многие православные на Востоке и не подозревали. Нравы и законы в Московском Царстве были строгие, но справедливые. «Горе тому, — восклицал Павел, — кто совершит преступление, богатый он или бедный! Никакое заступничество, никакой подкуп не принимаются, над ним совершается суд справедливо, по Божьему закону, как мы часто видели, ибо до такой строгости, какая у них существует, не достигал никто из царей».
Павел перечислял виды преступлений, за которые в Московии полагалась смерть без надежды на помилование, и которые указаны в «Уложении 1649 года»: измена, убийство, святотатство и лишение девицы невинности. К разряду непростительных деяний относилось и оскорбление Царя. «Кто поносит Царя, — свидетельствовал Павел, — никогда не спасется, как мы тому были свидетелями — Боже, избави нас! — ибо как тот, кто хулит Бога, не может получить у них прощения, так и поносящий Царя лишается головы»[131].
В описании Павла рассказано о том, что Патриарх Никон становился фактическим управителем государства, во время отсутствия Царя в Москве. Подобные периоды «патриаршего самодержавия» в годы войны с Польшей продолжались многие месяцы. «Перед своим отъездом, — свидетельствовал архидиакон, — Царь поставил на место себя полномочного наместника и нескольких министров. Из них на каждого возложено одно дело; высшее же решение принадлежит наместнику. Наблюдателем над всеми он поставил Патриарха; ни одно дело, важное или незначительное, не делается иначе, как с его совета и по докладу ему министров».
«Как нам случалось видеть, — продолжал Павел, — государственные вельможи вообще не чувствуют особенного страха перед Царем и не боятся его, а, наверно, Патриарха бояться больше. Предшественники Патриарха Никона никогда не занимались государственными делами, но это Патриарх, благодаря своему проницательному, острому уму и знаниям, искусен во всех отраслях дел духовных, государственных и мировых, так как он был женат и на опыте ознакомился с мирскими делами».
Павел Алеппский не раз писал с удивлением и даже с отчаянием об аскетической жизни в Московии, аскетической, не в силу бедности или нехватки, а по причине строгой христианской аскезы. Ему порой казалось, что вся Русь — сплошной монастырь, а все жители — ее послушники, не знающие усталости в следовании обряду. Многочасовые службы в неотапливаемых церквах восхищали, но утомляли и доводили порой до отчаяния. Не менее испытаний приходилось испытывать гостям из далекой Сирии и в дни Великого Поста, когда все московиты, от самого знатного до самого бедного, довольствовались скудной, невзыскательной пищей.