– Их ведь сожгли, – проговорил юноша. – На рассвете, в храме обители. Вы сами рассказывали.
– Оболочки, только оболочки, – туманно ответил колдун. – Их души не будут знать покоя без обряда. Просто смотри.
Самый старший из воинов, в чьих волосах проглядывала седина, принес три бычьих сердца и разложил их на земле, словно то были тела. Квамбай Аба́си и Нженга Абаси, два брата, – Джен уже знал их имена – пропели тягучую песнь, каждый воин сделал траурный надрез на плече. Перечислив замысловатые имена богов, старший перевязал порезы некрашеным полотном.
– Я знал их с детства, – стоя за спиной юноши, проговорил Верховный. – Одним богам ведомо, где их нашел отец… они всю жизнь служили телохранителями. Совсем мальчишки, моложе тебя нынешнего. Один Ндафа уже тогда славился.
Джен не хотел смотреть, как островитянин сжигает сердца в жаровне. Он опять вспомнил, что ни отец, ни Сахра не получили доброго костра. Юноша попятился бы, но за спиной стоял колдун, глядя во двор поверх плеча парня.
– Брат прислал их после того, как я стал Верховным, – продолжил Самер. – Они столько лет служили отцу, а я их не уберег.
Обряд дался ему тяжело, было видно, что Первый скорбит, но Джен мог думать только об одном: что тот рассказал с утра.
Хорошо бы тогда, в Джамайе, он наплевал на стражу и прирезал убийцу, пока тот корчился в крови на полу. Тогда правосудие, по крайней мере, свершилось бы. Временами Джен представлял себе, как это будет: перед сном, глядя во тьму, воображал, как вопьется в ненавистное лицо нож, как он оставит кровавую улыбку поперек горла.
Не надо было ему ходить в храм. Не пошел бы – не попал в плен.
Впрочем, Джен думал и о том, что в таких делах третьего раза не бывает. Он мог бы вырваться из плена или дождаться спасения, разыскать ублюдка и вновь пробраться в его лежбище… и снова потерпеть поражение. Нет, теперь все должно быть наверняка! Нужны союзники. А значит, нужно ждать, помалкивать, искать удобный случай.
Первый неверно истолковал его молчание.
– Но что это я?.. Ты-то мне не веришь, – скривился он.
Самер оставил юношу в покое и прошел в гостиную, так что парень поплелся следом. Когда Джен вошел, Верховный склонился над столиком, где шеренгой выстроились кувшины с вином.
– Разумеется, я лгу, – говорил Самер. – У меня не может быть привязанностей. Мы, колдуны, все больны душой, даже если сами о том не знаем.
Джен не сразу сообразил, что Верховный над ним насмехается.
– Я такого не говорил.
– О, это я и сам разглядел в твоем сознании. Прямо на поверхности.
– И что? Как будто это неправда! – Юноша вспылил. – Я знаю, что вы делали со своими братьями. Эти… ша́ква… маги-рабы. Исковерканные. Без языков, без глаз. Вы отрубали…
– Шахва, – спокойно поправил Верховный. – Мы называем их шахва, дружок.
Не выпуская из рук чаши, он отошел к окну и уставился на Храмовый остров.
– Скажи спасибо дражайшему узурпатору, – добавил он, сделав глоток. – Я ученик старого Верховного и знаю, что нас заставили. Думай головой, парень! Не нам, а твоему узурпатору были нужны маги-рабы, которых можно уничтожить щелчком пальцев.
– И что… – начал Джен, но Верховный его перебил:
– Скоро Азас сообразил: наместники и придворные из кожи вон лезут, чтобы получить ручного мага-убийцу. Вовсе не обязательно дожидаться, пока в Круге появится преступник, а потом увечить его. Можно взять любого мага, который способен на фокусы с искрами. Нацепить ошейник и подарить верному соратнику.
– Это старый царь такое придумал?
– Он, он. Зачем дарить гремучую смесь, это дорого и небезопасно. Возьми бочку песка и напиши на ней «громовой порошок». Но восьмерых узурпатор изувечил по-настоящему.
Джен устал от этих разговоров. Можно сломать сотни копий в спорах, но они не ответят на главный вопрос: что с ним будет. Не желая встречаться взглядом с колдуном, парень сидел, не поднимая головы и обращаясь к тени на полу.
– Зачем это рассказывать? Мне, пленнику?
– Чтобы ты не жил среди мороков, – Верховный повернулся и посмотрел на Джена, измеряя с ног до головы. – Да, ты прав. Ты пленник. В том смысле, что я не могу тебя отпустить. Но это не значит, что ты должен сидеть в застенках в грязном тряпье. Я вообще незлобивый человек. На свою беду, – колдун покачал головой.
Джен не ответил. Он молча опустился на краешек кресла, неловко подобрав полы ученического одеяния.
– Ты, конечно, не спросишь, но я отвечу, – нарушил неловкое молчание Верховный. – Да, твой хозяин ищет тех же колдунов, что и я. Но я не знаю, что он задумал, и потому не могу отпустить тебя восвояси, – он начал загибать пальцы. – И ты гафир. В этой обители засела сотня псов узурпатора, но, сам понимаешь, о них я ничего не знаю, в то время как…
– Будешь ставить опыты? – Джен сам не заметил, как перешел на ты.
– Буду воздействовать на тебя, искать твои пределы. И наконец сны, Дженнах. Сны. И я, и самые сильные маги обители мучаемся кошмарами. Ты видишь те же видения, но твои собратья… те, что следят за Кругом, спят сном праведников. Я должен это понять.
Сахра, зовущая его по имени. Джен ни разу не видел ее: ни в пустоте, ни среди исковерканных тел. Больше всего он боялся заметить сестру среди фигур, которые можно увидеть лишь краем зрения. Против воли он вновь вспомнил черноту и смрад увядших цветов. Юноша скрестил руки, чтобы не выдать внезапную дрожь.
– Дженнах?
Верховный смотрел на него долгим испытующим взглядом. Заплетенные в косицу волосы отливали медью в свете полудня. Мгновения уходили одно за другим, а они все молчали и молчали.
– Скажу больше, – заговорил Самер. – Да, пока я не могу тебя отпустить. Но все…
– Что значит пока?
– Чтобы изучить природу гафиров, не нужна вечность. Я закончу. Или решу, что больше ничего не могу сделать. Тогда – и если Кругу не будет ничего грозить – ты уйдешь. На все четыре стороны.
Видя, что колдун изучает его, Джен постарался сохранить спокойствие.
– Пока я не могу тебя отпустить, – вновь начал маг. – Но ты сам видел, и я твердил все утро: убийца твоей сестры такой же враг мне, как тебе. Ты можешь мне помочь. Тебе не обязательно мне верить, нам незачем друг друга любить, но помочь друг другу мы можем.
– Как? Чего ты хочешь? – Юноша сглотнул.
– Я уже сказал, что мне нужно. Понять твои сны. Узнать больше о гафирах. А тебе нужна голова Зеваха. Ты все равно не можешь вернуться к хозяину или с ножом ворваться в еще один дом, пока сидишь здесь, в обители. Так помоги мне, и получишь голову. Я видел твою ярость и бессилие.
Да, это соблазнительно. Ведь он… он не клялся достойному в верности. Парень вспоминал Сахру, какой увидел ее в последний раз, в водах великой реки. Холодное и жесткое тело, глаза закрыты… гнев Джена за месяц только разгорелся ярче, он сидел в груди, а при мысли о Зевахе закипала ярость, как белый огонь в жилах.
– А если я откажусь?
Тянуть правду из колдуна – все равно что звать родича, что взошел на костер. Верховный небрежно повел плечами.
– Тебя поселят в одиночной келье, с удобствами, но без роскоши. Побойся богов, парень! Тебе здесь не желают зла. Лайла поставила тебя на ноги, ты живешь в покоях Верховного мага! Зачем отказываться? Ты вернешься к хозяину и расскажешь о Круге. Никаких тайн, ты их не узнаешь, но на магов насмотришься. Всего-то, чтобы я не возился с тобой и не тратил время.
Руки у Сахры стали сухими и черными, как у мертвеца, а волосы извивались в воде, как водоросли… Но ведь она и была мертва. Боги, Верховный развесил гроздья крючков, и на каждом – наживка. Если колдуны вцепятся друг другу в глотки… Не об этом ли мечтает всякий добрый житель Царства?
Джен вновь сглотнул. Горло стало сухим, как старая кость.
– Тебе нужно подумать, – решил за него Первый.
И юноша думал – долгие, полные сомнений два дня. А наутро третьего люди Ндафы принесли иссушенные тела новых убитых.
Холмы к юго-востоку от Табры, 12-е месяца Эпит
Вечернее небо цветом было как язык повешенного, жаркий ветер с холмов пригибал побитую солнцем траву, почти невидимую в свете гаснущего дня. Несмотря на поздний час, стояла одуряющая духота, и Зено выругалась, когда меж грудей стекла струйка пота.
Поначалу путешествие могло сойти за легкую прогулку. Посланница с любопытством разглядывала рыбачьи поселки вдоль великой реки, разбросанные далеко друг от друга домики с плоскими кровлями. Ветер и солнце выдубили мужчин дотемна, а женщины носили такие яркие платья, что рябило в глазах. Она впервые по-настоящему видела Царство, которое не разглядишь в скрипучей повозке и под охраной дюжины солдат.
Так ей казалось в первый день.
Вскоре они свернули на юг и ехали до темноты, а потом и большую часть ночи. На рассвете пошел дождь, но прохладней от него не стало, лишь воздух напитался влагой, а от мелкой мороси не было спасения. От жирной черной земли поднимался пар. Чем больше удалялись они от Табры, тем пустыннее становилась местность. Деревни встречались реже, дорогу обступили деревья с широкими глянцевыми листьями и белой корой.
– Кость-дерево, – сказал Азрай. – Говорят, Желтый бог помог Нарша́ду сокрушить мятеж брата, но взамен потребовал ребро предателя. Бедняга не смог убить родную кровь, и вместо подношения сжег на жаровне кусок дерева, выточенный, как кость. В ту ночь пожар спалил дворец и полстолицы.
О каком царе он говорит? Наршад ас-Хаджея́ри? Или Наршад Убийца? Признаться, Зено было все равно. Она не отрывала взгляда от земли. В полночь они устроили привал под сенью рощи, отсыревшее дерево и не думало разгораться, а из живых тварей на многие схены, кажется, остались только тучи москитов. То был второй день, а с тех пор их прошло столько, что посланница сбилась со счета.
Они почти не говорили о том, что произошло в Табре. Торговый дом уцелел, но, когда они возвращались в предрассветном сумраке, город напоминал сожженную скотобойню. Все ждали, что к вечеру бунт вспыхнет снова. Азрай даже не заикнулся, что поездка ему не по душе, и после полудня они покинули город.