– Ты слишком много думаешь о столице. Да, здесь все решается, но этот город не все Царство. Бойня в Табре как нельзя лучше показала.
– И что мне с ней делать, с провинцией? – Владыка запустил руку в волосы, не понимая, куда клонит маг.
– У твоего соправителя… у него ведь был сын. Когда Мауза убили, юноша уехал в поместье и с тех пор ни разу не бывал в городе. И он не один такой. Да, столицу советники подмяли полностью, но в Царстве у них немного друзей. Я даже взял на себя смелость… за два дня я раз пять посылал Зов брату.
– Ты говорил, что вы не общаетесь.
– Отец считает, что я предал род, – кивнул Самер. – Пока Шариз ходил в наследниках, он не перечил старику. Сейчас он унаследовал имение, а отец совсем плох и удалился на покой. Мы… довольно сблизились. Шариз много рассказывает, как обстоят дела в провинции. Ндафу и его отряд тоже прислал он.
Царь Царей перебирал звенья цепи, но даже со стороны было видно, что он ждет продолжения и надеется… так сильно надеется, что готов ухватиться за любую мысль. Верховный невольно помедлил, гадая, не обнадежит ли мальчика почем зря.
– Ты знаешь, мой род так и не принял твоего батюшку. На севере много таких родов. Кажется, я убедил Шариза, что продолжение Азаса – не ты, а советники. Многие вельможи хотят узнать тебя лучше – если ты покинешь столицу. Приезжать в логово дядюшки они не спешат.
– Узнать, говоришь? – Ианад вглядывался в лицо мага, как будто искал там признаки обмана. – Да, может, в этом и есть смысл…
– Если ты покинешь столицу, – напомнил маг.
– Ну, это как раз не сложно. Вернее, сложно, но можно устроить. Если помнишь, царь становится полноправным, когда объедет все Пять Пределов. Получит благословения и клятвы верности князей. Дядюшка все откладывал: мол, ни к чему торопиться, всему свое время… Я ведь могу сказать, что грош цена браку, если князья не подтвердили, что я царь.
– Думаешь, тебя отпустят?
– Думаю, что ничего умнее не соображу. Признаюсь, когда-то я мечтал, что под этим предлогом сбегу из дворца и стану наемником. Или бродячим писарем.
Губы его скривились в горькой улыбке. Даже шум на Пути Благовоний улегся, и двое мужчин смотрели друг на друга в наступившей тишине.
– Это ритуал, глупость… но дядюшке важно, чтобы младенец, именем которого он станет править, был законным. Чтобы ни один достойный в захолустье не оспорил. Если я соглашусь на конвой, который соберет Улам, если он сам наметит маршрут… почему нет? Другого мне не остается.
Видя решимость в его глазах, Самер отлепился от подоконника.
– Будем надеяться, – сказал он. – Тебе бы нужно возвращаться. Не приведи Шеххан, тебя хватятся.
– О, я сказал, что пойду в склеп, к праху отца. Никто не посмеет туда сунуться, – владыка отмахнулся. – Но ты же понимаешь, что поедешь со мной?
– Если тебя отпустят. Если советники решат, что я могу с тобой отправиться.
– Да куда они денутся? Если путешествие состоится, поедут многие вельможи. Мой отец брал с собой половину двора. Я бы беспокоился, отпустит ли тебя Круг.
– Я существую, чтобы исполнять сделку, – Первый усмехнулся. – «И принуждать царя, если придется». Все остальное у меня отняли, но, если я забуду, они меня самого принудят.
В раскрытое окно влетела муха и принялась гудеть под потолком, голуби устроили под крышей башни перебранку, а Ианад все жевал губами. Наконец он кивнул:
– Решено. Значит, грош цена браку, и наследнику, и мне самому, пока я не исполню ритуалы. И ты едешь со мной. Осталось убедить советников.
Ианад встал.
– Не вздумай отступиться, когда придет время! Я бы сегодня же условился с подопечными. Ну или кто они тебе сейчас?
Это была просто мысль, одна из многих, но отступать поздно, мальчик уже схватился за нее. Да и не за что им больше хвататься.
– Ты понимаешь, что это значит, – говорил владыка. – Я не вернусь в столицу, пока за мной не будет собственных мечей. Или пока меня не приволокут силком.
Да, маг понимал. Чтобы не отвечать сразу и чтобы полуденное солнце не нагрело воздух в комнате, Самер начал закрывать ставни, отчего в гостиной стало полутемно. Ждущий ответа царь в черном кафтане напоминал призрака. Верховный содрогнулся при мысли, что натворил в тот первый дождливый день весны. Во что он втравил весь Круг? Сколько людей погибнет от неверного ответа?
А сколько от верного? Бездна!
– Ну что? Решено? – спросил Ианад, и на Самера снизошло мрачное и безысходное спокойствие.
Он ответил, зная, что сегодня ночью к нему опять придут кошмары.
Дождевые леса к юго-востоку от Ишираса, 25-е месяца Эпит
– Может, нам и не стоит туда идти, – проговорила Зено. От долгого молчания и от лихорадки голос ее совсем осип.
Они смотрели на цепь серых каменистых холмов, со всех сторон окруженных джунглями. Из-за низко нависших туч сумерки подкрались быстрее обычного: еще четверть звона назад под сенью ветвей царил зеленый полумрак, наполненный пением птиц и стрекотанием насекомых. Теперь чаща за спиной все больше напоминала сырую пещеру.
Зато в деревеньке на холме уже зажгли лампы, крохотные оконца одно за другим загорались теплым медовым светом.
Вместо ответа Азрай смерил ее взглядом.
Да, ей было плохо. Очень плохо. Обессиленная и дрожащая, Зено едва держалась в седле, когда заросли позволяли двигаться верхом, а когда не позволяли, едва плелась, временами просясь отдохнуть. По спине ее стекал горячий пот, одежда не просыхала от влаги, а сердце колотилось, как безумное.
Была б ее воля – Зено осталась бы и умерла прямо здесь. Видимо, Азрай решил, что лучше сдохнуть в человеческом жилище. «Еще день, – всякий раз говорил он. – Потерпи. Совсем скоро мы найдем селение». Он держался поближе к Туману, готовый подхватить спутницу, если та начнет оседать в седле. И рассказывал, рассказывал: о детстве в маленьком городке, о старшем брате и столице. Так воин отвлекал ее, чтобы она не теряла сознание… своей цели он достиг, но посланница не вспомнила бы, что он говорил, даже под пыткой.
– Может, и не стоит, – наконец сказал Азрай. – Но придется.
Тем не менее воин не тронулся с места. Прищурившись, он вглядывался в хижины: не то пересчитывал людей, не то пытался разглядеть, вооружены ли они.
– Чувствуешь что-нибудь? – спросил он.
Как дрожат руки, а спину так тяжело держать прямо – вот, что ей хотелось сказать. Но Зено не любила жаловаться, и потом воин сам все знал.
– Аз, я не чародейка, – ответила она. – Когда мы переправились… да, мне казалось, сама земля источает зловоние. Мне и сейчас порой кажется, а иногда нет… Что правда, а что лихорадка? Я уже сама не знаю.
У склонов джунгли сменялись широколистыми хлебными деревьями, а еще дальше, повторяя изгибы притока Ишираса, лежало лоскутное одеяло огородов и рисовых полей. Тучи спускались ниже, цепляясь за холмы, оставляя на вершинах темные клочья. Они явно сулили новый дождь.
– Пойдем, что ли, – решился воин и хлопнул Тумана, чтобы следовал за ним.
Собаки издалека почуяли их и подняли лай. Хлопнула дверь, загомонили голоса. В предгрозовом затишье звуки разносились далеко над землей. Путников встречали у первого дома – около дюжины мужчин перегородили дорогу, опираясь на колья и лопаты.
– Стой, – тихо сказал Азрай. Сам он вышел на несколько шагов вперед и развел руки подальше от оружия.
Зено подумала, что вряд ли они разживутся здесь продовольствием, и еще меньше надеялась на ночлег. И домики, и крестьяне – все говорило о крайней бедности, половина мужиков обходились лишь холщовыми штанами. На лицах читалось не больше дружелюбия, чем у торговца к сборщику податей.
– Мы путники из столицы, – заговорил Азрай. – Моя жена больна. Все, что мы хотим, – это сухой угол, горячая еда и немного ухода. А еще у нас осталась горсть серебра, так что мы заплатим за кров.
– А что нам с твоего серебра? – заговорил видный мужчина, его борода сохранила цвет, но на мощных руках выступили старческие пятна. – Мы здесь привыкли отрабатывать чужое добро, вот как. Или уж устраиваем обмен.
– Я могу отработать. Жене нужен отдых, но сам…
– Умеешь-то ты что, царский прислужник? Мошной трясти?
– Куда вы едете?
– Как переправились?
– Чем больна твоя женщина?
Вопросы посыпались один за другим. Смутившись под их градом, Азрай выбрал, наконец, на что ответить:
– Простыла и наглоталась холодной воды. Иширас вздулся от дождей, и течение снесло переправу, – он кивнул тому, кто спрашивал. – Я сам воин, но могу охотиться и не гнушаюсь тяжелой работы.
– А мы здесь все не белоручки.
– Побойся бога, Реза́ш!
Зено обернулась на новый голос. В свете, льющемся из раскрытой двери, возникла коренастая женщина. Ее волосы были собраны над головой и убраны под туго замотанный платок, что возвышался, как колпак. Подглядывала в щелку и слушала. Должно быть, все женщины сейчас заняты тем же.
– Ты что, не видишь, она вся горит! – Крестьянка ткнула пальцем в посланницу. – С каких пор мы оставляем хворых под дверью?
– С тех пор, как тени удлинились и взялись ходить.
– Ходить, а не ездить верхом, Резаш! – Женщина уперла руки в бока. – А вы что стоите, рты раззявили? К нам что, каждую луну заезжают купцы, привозят товары на обмен? Нам не нужно серебро на той стороне? Мы все боимся, но должны знать, что творится на царских землях!
Заслышав, о чем речь, из глубины деревни начали подходить все новые мужчины, пока оставаясь в отдалении. Зено видела, как закивал тощий старик. Да и те, что перегородили дорогу, тоже переступали с ноги на ногу, жевали губами, поглядывая то на предводителя, то на странную женщину в платке.
– Я не боюсь, Ю́сна. Уж точно не хворую бабу. И раз о том, что мы должны, – так, может, ты сама высунешь нос за порог? Для чего мы тебя-то кормим?
– Я не колдунья, а всего лишь мудрая женщина.
– Видать, недостаточно мудрая, Юсна, не то держала бы язык за зубами. Иди и сделай то, ради чего тебя терпят. А нет, так не учи меня, как защищать людей!