"И взял Давид в жены Бат-Шеву, жену Урии…" – и пусть уже дальше комментаторы ломают головы над тем, почему жена Урии стала женой Давида, и выдвигают по этому поводу различные версии.
Видимо, в том-то все и дело, что вот такая елейная картинка автору "Второй книги Самуила" была не нужна – ему важно было рассказать правду; ему крайне важно было донести до читателя величие личности Давида во всех ее проявлениях, в том числе – в грехе и раскаянии. А между тем предназначенные Богом для Давида наказания отнюдь не ограничивались смертью первого сына – впереди стареющего царя ждали новые удары судьбы.
Глава третья Семейные тайны
В начале новой военной кампании против Аммона Иоав сомкнул кольцо вокруг Раввы, взял ее в блокаду, а затем оставил город без источников воды.
"И воевал Йоав против Раввы Аммонитской, и стал захватывать царскую столицу. И послал Йоав посланцев к Давиду сказать: воевал я против Раббы и взял уже город воды. А теперь собери остальной народ и обложи город, и покори его, ибо если я возьму город, наречется он именем моим" (II Сам. 12:26-28) – так говорит об этих событиях Библия, заставляя ученых теряться в догадках, что следует понимать под "городом воды".
По одной версии, как и при взятии Иерусалима, Иоав обнаружил единственный идущий в город водовод и перерезал его.
По другой – в Равве было (как позднее в Иерусалиме) два ряда стен: после того, как Иоав взял первую из них, жители города укрылись за второй, внутренней стеной. Однако при этом все колодцы и водосборники дождевой воды Раввы находились в первом, "внешнем" городе, и таким образом осажденные аммонитяне начали умирать от жажды. И в том, и в другом случае падение Раввы становилось неизбежным. Но Иоав опасался, что если он возьмет столь долго сопротивлявшийся город сам, то Давид возревнует к его славе победителя, а чем чревато впадение в немилость к венценосному дяде, он хорошо усвоил на примере Урии Хеттеянина. Кроме того, Иоав прекрасно понимал, как важно для Давида лично насладиться поражением и унижением аммонитян после того, как те унизили и оскорбили его послов к царю Аннону.
Поэтому Иоав не стал торопиться со штурмом внутренних стен Раввы, а направил гонца к Давиду с предложением явиться с подкреплением и взять город, так, чтобы лавры победителя достались именно ему (если этот чисто греческий оборот вообще уместен, когда речь идет о еврейской истории). И Давид, разумеется, не преминул провести мобилизацию и подойти к Равве со свежими силами для решающего удара. Мы не знаем, была взята столица аммонитян штурмом или сдалась на милость победителя. Неизвестной осталась и судьба царя Аннона. Точнее, мы можем только догадываться, что Давид отрубил Аннону голову, но не более того.
А вот рассказ о том, что последовало за взятием Раввы, можно перевести двояко. Приведем то, как переводится этот отрывок в синодальном переводе:
"И взял Давид венец царя их с головы его – а в нем было золота талант и драгоценный камень – и возложил его Давид на свою голову, и добычи из города вынес очень много. А народ, бывший в нем, он вывел и положил их под пилы, под железные молотилки, под железные топоры и бросил их в обжигательные печи. Так он поступил со всеми городами Аммонитскими. И возвратился после того весь народ в Иерусалим" (2 Цар. 12:30-31).
В целом этот перевод точен. И читая этот текст, невольно чувствуешь озноб по коже от поистине садистской жестокости Давида, повелевшего распиливать аммонитян пилами, забивать их молотилками и топорами или заживо сжигать в печи.
Но вот как звучит тот же отрывок в переводе Штейнберга:
"И взял Давид венец Малкома с головы его; весу в нем талант золота с драгоценными камнями, и был он над головой Давида; и добычи из города вынес он очень много. А народ, бывший в нем, вывел он и приставил к пилам и молотильням железным, и секирам железным, и пристроил их к кирпичным заводам, и так поступил со всеми городами Аммонитскими. И возвратился Давид и весь народ в Иерусалим" [73].
Следует признать, что данный перевод куда ближе к оригиналу, чем синодальный. В немалой степени это объясняется тем, что Штейнберг не только блестяще знал иврит, но и был хорошо знаком как с научной, так и с религиозной трактовкой Библии. Поэтому если авторы синодального перевода прочли одно из выражений текста как "атерет-мелхам" и, соответственно, перевели его как "царский венец", то Штейнберг прочел его как "атерет-малком", а Малком – это не кто иной, как глава пантеона аммонитских богов (в сущности, "бог-царь"). Таким образом, выходит, что Давид сорвал корону не с головы царя аммонитян, а со статуи их верховного бога. И Давид отнюдь не возложил этот венец на свою голову, а "был он над головой Давида" – то есть позволить себе надеть корону с идола Давид не мог, но зато, если верить мидрашу, с удовольствием прибил ее в качестве военного трофея над изголовьем своего трона.
Однако ключевая разница между синодальным переводом и переводом Штейнберга заключается в том, что слово "ва-исам" как в древнем, так и в современном иврите можно перевести и как "положил", и как "приставил".
Таким образом, если в синодальном переводе, да и в переводе Йосифона аммонитян положили под пилы и начали распиливать, затем долго били молотилками, потом раскраивали им головы топорами и уже после всего этого бросали заживо в печи для обжига кирпичей, то у Штейнберга их… приставили к этим самым пилам, молотилкам, топорам и печам и заставили выполнять различные строительные работы. Согласитесь, что разница существенная, меняющая само наше отношение к Давиду.
Штейнберг настаивает на правильности своего перевода, утверждая, что "…глаголы в этом стихе, равно как и в параллельном ему в 1Лп, 20, 3, выражают только порабощение аммонитян и принуждение к самым тяжелым работам. Об умерщвлении же их здесь и помину нет" [74]. Да это было бы и невозможно, отмечает Штейнберг, так как Пятикнижие Моисеево, объявляя аммонитян родственным евреям народом, запрещает даже затевать с ними войну без какого-либо серьезного повода.
Мидраш также утверждает, что Давид просто угнал в Иерусалим десятки тысяч аммонитян, приговорив их отбывать различные трудовые повинности, после чего они были отпущены домой.
Следующими войнами, которые пришлось вести Давиду, стали новые столкновения с филистимлянами. И вновь непонятно, кто именно стал их зачинщиками – евреи или филистимляне, однако последние, после того как все их соседи были завоеваны, явно чувствовали себя все менее и менее уверенно.
По всей видимости, Давид решил продвинуться еще дальше на юг и получить необычайно важную для торговли общую границу с Египтом. С этой целью он нанес удар по филистимскому городу Гезер, на помощь которому поспешили другие города-государства, да и в покоренном Гефе вдруг вспыхнул мятеж. Однако в итоге Давиду удалось нанести по филистимлянам столь мощные удары, что Гезер и другие города в итоге сочли для себя лучшим выходом покориться.
И вновь, описывая эти войны, Библия говорит, что в радах филистимлян были "великаны", с которыми пришлось вести бой героям армии Давида:
"И было после того: когда началась война с пелиштимлянами в Гэзере, тогда поразил Сибхай, хушитиянин, Сипайа, одного из детей великанов. И покорились они. И была еще одна война с пелиштимлянами, и поразил Эльханан, сын Яира, Лахми, брата Гольйата, гитиянина, у которого древко копья было, как ткацкий навой. И была еще одна война в Гате. И был там человек рослый, у которого было по шести пальцев – всего двадцать четыре. И он тоже родился от великана. И поносил он Исраэль. И поразил его Йеонатан, сын Шимы, брата Давида…" (I Хрон. 20:4-8).
Наконец – хотя Библия об этом напоминает лишь косвенно – исторические хроники свидетельствуют, что Давид захватил и часть финикийских земель – вплоть до Сидона, однако – странное дело! – видел при этом в финикийцах скорее союзников, чем покоренный народ, и предоставил им полную свободу действий. Впоследствии Соломон вообще вернул финикийцам большую часть этих земель, совершенно отказавшись от своего права на них.
Возможно, такая покладистость Давида по отношению к финикийцам объяснялась пониманием, что этот народ было куда выгоднее держать в торговых партнерах, чем в вассалах, используя при необходимости его мощный торговый флот.
К сожалению, нам почти ничего не известно о Давиде как дипломате, хотя многие историки предполагают, что он постоянно осуществлял дипломатические сношения с Египтом и вел войны при его молчаливой поддержке. Иначе и в самом деле трудно объяснить, почему египтяне спокойно смотрели на усиление Давида и не пытались прийти на помощь ни к одному из покоряемых им народов [75].
Одним из главных достижений Давида считается то, что он "приобщил Палестину к рынку, сложившемуся в восточном Средиземноморье, благодаря чему Палестина начинает играть большую роль как посредник в торговле между Вавилонией с одной стороны, Финикией и Малой Азией и Египтом – с другой" [76].
Любопытно, что если Библия объясняет причины по меньшей мере части войн, которые вел Давид, лишь эмоциональными мотивами (к примеру, войны с аммонитянами и моавитянами), то историки усматривают в них холодный политический расчет. Целью этих войн было не только отвести внешние границы страны подальше от земель, на которых непосредственно жили израильтяне, но и получить доступ к главным торговым путям, а заодно обеспечить территориальное пространство, позволяющее быстро перебрасывать войска из одной части страны в другую, и таким образом надежно защитить государство от любого внешнего врага.
"Если мы попробуем реконструировать стратегическую концепцию, лежащую в основе завоеваний Давида, – пишут Герцог и Гишон, – мы придем к заключению, что Давид был первым из палестинских правителей, который хорошо понял, что для полного и надежного господства над этой территорией – и, соответственно, безопасного существования – требовался контроль над всеми тремя основными путями, связывавшими Египет с Малой Азией и Месопотамией: приморской дорогой, дорогой по водоразделу и Царской дорогой. Под контролем Давида также находились второстепенные пути, в