Перспективка офигенная! Можно подумать у меня без того недоброжелателей мало.
Да, они себя еще никак не проявили, но и я, вообще-то, еще даже суток не процарствовал.
А если кто причитания и всхлипывания Валараша сквозь закрытую дверь слышал, приплетут, небось, что царь его еще и бил, когда с местничества сгонял.
— Вот что, яхонтовый мой… — я тяжело вздохнул. — Неволить я тебя, конечно же, не стану, и отставку, коли так уж ты ее жаждешь, дам. Только давай не сегодня, а?
— Я, государь, не совсем улавливаю…
— Ну сам посуди. — прервал я священночиновника. — Я на престоле всего-то второй день, в Аарте двадцать лет не был. Кого мне на твое место поставить? Первого встречного прикажешь? Тут ведь покумекать надобно, обмозговать все. Давай-ка, помучайся покуда на должности еще немножечко, а я поищу подходящего человека.
— Но ведь затем ты дозволишь мне удалиться в монастырь, государь? — с надеждой в голосе вопросил Валараш.
— Нет. — я усмехнулся. — Но прикажу основать новый. Не особо строгого устава, зато на закских землях.
— Ваше величество, но ведь степняки его мигом разорят. — укоризненно произнес мой собеседник.
— А я с тобой не только монахов пошлю, но и солдат. А еще — поселенцев. Будете с братией их окормлять, ну и аборигенам свет истинной веры нести… если из них кто уцелеет. Тут, правда, дело такое… В общем, придется тебе процессом заселения Большой Степи поруководить, мне кажется.
— Но государь! — возмутился Валараш. — Не оттого ли я попросил освободить меня от должности, что мирская власть мне противна?
— У тебя есть опыт управления монастырем, у тебя есть опыт управления провинцией, и ты, я знаю, заботишься о ближних своих. — да, знаю. Зулик во время путешествия мне краткие характеристики на всех высших чиновников и крупных землевладельцев выдавал. — Кого я лучше найду для такого дела? Так что не капризничай, это ненадолго. Годик, много если два. А как все устроишь и организуешь, так можешь хоть обет затворничества давать. Касаемо же нынешних твоих подчиненных, ты же, наверняка, знаешь за кем какие водятся прегрешения. Составь списочек, на досуге поглядим с тобой, да решим, кому какая епитимья положена.
— Они, увы мне, не священники. — вздохнул преподобный.
— Зато царь у них — монах. — отрезал я.
В дверь кабинета постучали, а затем, не дожидаясь моего августейшего дозволения, на пороге появился Тумил.
— Ваше величество, князь Зулик Тимарианский прибыл, и с ним еще один князь, только я его не знаю. Не владетельный. — доложился он.
— Пусть заходят. — вздохнул я, и повернулся к Валарашу. — Ну все, преподобный, иди с Солнцем. Я, может, тоже не шибко счастлив из-за того, что вынужден был обитель покинуть, но ношу свою несу, и тебе, значит, жаловаться грех.
Все же успокаивать истерящих жрецов — это не совсем то занятие, о котором я с детства мечтал.
Повторять намек Валараш меня не заставил, хотя счастьем его лицо что-то тоже не лучилось: встал, поклонился, да и ушел. На пороге раскланялся с входящими в кабинет князьями.
— В отставку просился. — ответил я на невысказанный вопрос Зулика.
— Ваше величество изволили ему ее дать? — уточнил мой Главный министр.
— Нет. Сошлись на том, что он потом возглавит колонизацию степи.
— Он? — изумился князь Тимариани. — Не спорю, преподобный Валараш неплохо показал себя в роли наместника, но против заков нужно посылать воина… как мне кажется. Грамотного полководца, имеющего опыт войны с кочевниками.
— Полководца мы ему дадим. — ответил я. — И солдат тоже. Только, скажи мне, за кем с большей охотой пойдут переселенцы, за Яркуном Коваргине и Осе Самватини, или за Валарашем? Это же не человек, это знамя настоящее! Помнишь, ты мне сам рассказывал, как его крестьяне Ежиного удела почитают? Пойдут они за таким? Добровольно! Даже не так — кто не поверит в успех переселенцев, если их преподобный будет возглавлять? Кто усомнится в обещаниях колонистам, если тот за их исполнением будет присматривать? Полководец и солдаты нужны для того, чтобы место расчистить, а вот посадить людей на землю, да не дать им за зиму с голоду передохнуть, для этого нужен совсем даже не воин. Лето к концу подходит, те кто пойдет в Большую Степь успеют не более одного осеннего урожая снять, а этого если и хватит на прокорм зимой, то едва-едва, а еще весной и сеять надо — и крестьяне, заметь, прекрасно это понимают. Много найдется дураков, которые добровольно отправятся на голодную смерть, коли я кого-то из владетельных на это дело назначу?
— Ваше величество крайне несправедливы к своим верным слугам. — обиделся Зулик, владетельный князь Тимариани. — Когда три года назад в стране случился жестокий неурожай, царь и князья раскрыли свои амбары для крестьян и горожан, чем спасли всех от голодной смерти.
Ну что тут сказать? По большому счету он прав. Да, был голод несколько лет назад, но благодаря не выродившейся в откровенных кровопийц и нахлебников аристократии (а не выродилась она благодаря действующему, как это называл наш препод в институте, «общественному договору», в силу личной свободы 95 % населения) мора не случилось. Да и так-то крестьяне в Ашшории не голодовают, но…
— Это не я несправедлив, разлюбезный ты мой княже, а подлая человеческая натура такова. Когда вы раздавали хлеб, вас благословляли, но стоило людям собрать следующий урожай, как добро было тут же позабыто — или хочешь спорить? Может скажешь, что охотно твои крестьяне сдают княжью долю урожая, или что витязей они твоих содержат, и при том не бурчат втихомолку о нахлебниках-дармоедах, жирующих на их труде? Нешто веришь, что они нас своими защитниками и благодетелями считают? На богатые княжьи одежды-то глядя…
— Но неужто кто-то поверит, что владетельный нарочно заморит переселенцев? — не сдавался Зулик.
— А кто говорит про умысел? — вопросом на вопрос ответил я. — Просто крестьянин не поверит в заботу о нем со стороны пузатого богатея. Впрочем, это все пустое, о колонизации Большой Степи мы с тобой давай уж завтра побеседуем, вместе с князьями Ооза, Шадда и Лиделла — без их помощи ничего решить все равно будет невозможно. А на послезавтра… Нет, это будет вознесение — в понедельник совет князей соберем по этому поводу. Ну, а пока представь мне этого молодого человека, что с тобой пришел.
«Молодому человеку», напоминающему бородатого Верника, уже было ближе к двадцати (ну или где-то под тридцать пять, если по земному календарю считать), но по сравнению со мной-то…
— Танак, князь Белого Яблока. — представил своего спутника Зулик, и тот отвесил мне вежливый церемонный поклон. — Из рода князей Эшпани.
И смотрит, гад, так оценивающе — помнишь ли ты, мол, что я тебе во время путешествия рассказывал?
Да дофига ты мне про кого рассказывал, что я, запомнить всех должен?
— Эшпани?‥ — я побарабанил пальцами по столешнице. — Это что же, племянник казначея, которого тот в наследовании владетельного статуса на хромой козе объехал? Они у тебя не передерутся, если сего, без сомнения достойного мужа назначить министром посольских дел?
— Разве вы, государь, не намерены отставить князя Триура с должности? — осторожно уточнил Зулик. — Ведь он был в числе подписавших…
Главный министр запнулся и бросил быстрый взгляд на своего протеже.
— Вот ты мне тут с больной головы на здоровую не перекладывай. — я погрозил Валиссиному воздыхателю пальцем. — Твои министры, ты и решай, с кем тебе работать, а с кем нет. Сам же говорил, что если бы у всех был такой же порядок, как в ведомстве казначея, то это было бы просто счастье какое-то. Чего ж я-то его тогда должен с должности гнать? А подписал… Не он один. И, да, я помню что заезжать в Эшпань вы с Касцом мне категорически не советовали, так что с того? Я и сейчас туда не собираюсь. Или ты видишь необходимость в резких и немедленных переменах?
— Таковых бы лучше избежать. — задумчиво произнес Главный министр. — Однако, я умоляю ваше величество не доверять Триуру.
— Я, положа руку на сердце, и не собирался. Но довольно уже про казначея. Давай, хвали своего протеже.
Зулик вздохнул.
— Князь Танак последние два года был моим помощником. В министерстве посольских дел он отвечал за м-м-м-м неявную дипломатию.
— Шпион что ли? — уточнил я. — Или наоборот, за поимку чужих соглядатаев отвечал?
— Разве возможно отделить одно от другого, государь? — владетель Белого Яблока улыбнулся, и стал похож на Верника еще больше.
— Не только можно, но и жизненно необходимо. — сварливо ответил я.
Нет, так-то о существовании разведки Лисапет что-то краем уха слыхал. А вот то, что она у нас по дипломатическому, а не по военному ведомству проходит (безобразие-то какое!), да как вообще организовано, этого Лисапет не знал. В юности не интересовался, а потом и просветить стало некому.
— Вот знаешь ли ты, голубчик, что до того как я на престол взошел, у нас в стране был целый заговор?
— Если ваше величество изволит намекнуть о чем речь… — протянул Танак.
— Изволит. Погодь-ка. — я поднялся, и погрозил Главному министру пальцем. — Не рассказывай ничего. Я сейчас.
По коридорчику, связывающему царский кабинет с царскими же покоями я шустренько смотался в свое обиталище, — конечно, есть разные там порученцы, но не для таких вещей, да и члены от сиденья в кресле уже затекли, — прихватил так и валяющуюся возле кровати дорожную котомку и вернулся к князьям. Танак пялился на меня с откровенным обалдением: ну не ведут себя так Ашшорские монархи, не по чину это нам.
— На. — я извлек свиток с кондициями и протянул владетелю Белого Яблока. — Почитай. Потом доложишь, почему это контрразведка об этом ничего не знает.
На самом деле, конечно, я сказал «противоразведка», потому как именно этот, только что рожденный мною термин, в ашшорском отсутствует (ну а заимствовать половинку слова из другого языка, совмещая с второй частью из родной речи и вовсе не принято). Проще тут нравы — и те, и другие, это шпионы, соглядатаи и все тому подобные синонимы. Раньше никогда об этом не задумывался, а тут, как пришлось слово изобретать, аж удивился тому, как такое возможно.