А неплохо в Ашшории архитектурное дело поставлено. Планы, примерно как в моем родном мире, того же приблизительно качества и детализации, даже цветные эскизы фасадов имеются. И какой из них выбирать? Смотрятся все весьма прилично, ни один на другой вовсе ничем не похож, а какие строения понравятся моим подданным, так это вообще тайна великая.
Хотя, читал я в той еще жизни одну книжку интересную, про Томского губернатора. Тому тоже надо было выбирать из проектов, правда не театров, а вокзалов, так он на этом умудрился еще и денег приподнять.[4] А я что, хуже тамошнего Лерхе?
— Утвердить, конечно, можно. — кивнул я. — Но давай-ка мы с тобой, князь, на этих проектах лучше заработаем.
— Не смею возражать, ваше величество. — оживился столичный градоправитель. — А каким образом?
— Ну, как ты понимаешь, новый одеон нужен не столько мне или тебе, сколько самим горожанам, потому как в старый все желающие уже не всегда помещаются, верно?
— Истинно так. — согласился князь.
— Наверное будет вполне логично, если и внешний вид для одеона выберут те, кто его посещает, не так ли?
— Ну так-то оно, конечно, так, а только как? — интересно, хефе-башкент мастер-класс у Черномырдина с Кличко не брал?
— Очень просто. — я взял рисунок, изображающий фасад проектируемого театра и помахал им в воздухе. — Вешаем у входа в одеон все четыре проекта, нумеруем, рядом ставим четыре больших ящика с теми же номерами и часового. Глашатаи по городу объявляют, что я разрешаю жителям самим избрать проект путем свободного голосования. Жители возрадуются?
— Они-то да, а не много ли им воли, государь? В таком-то важном вопросе на мнение всякой голытьбы полагаться… — позволил себе усомниться в царской идее Штарпен.
— Вот в том-то и суть! — воскликнул я. — Каждый, кто пожелает отдать свой голос за понравившийся проект должен бросить в номерной ящик любую, пусть даже самую малую монетку. А в каком ящике больше денег наберется, того проекта и победа. Деньги с тобой поделим пополам. Ну, в смысле, часть в царскую казну, часть в столичную.
— Ге-ни-аль-но! — выдохнул хефе-башкент.
— Вот и мне кажется, что это неплохая идея. — я усмехнулся. — А думал ли ты по поводу корреры?
— Да, государь, но… — князь замялся. — В Аарте на нее смотрителя и плясунов взять негде, разве что из Запоолья приглашать. Только промеж мною и князем Хурамом давняя нелюбовь.
— Ну этой твоей беде помочь, думается, легко. Тумил!
Миг, и мальчик показался на пороге.
— Да, ваше величество?
— Зайди и дверь прикрой. — распорядился я. — Скажи, отец твой, он, если его пригласить в смотрители столичной корреры, согласится приехать? С соответствующим, разумеется, жалованием и чиновничьим рангом.
— Так согласиться-то он, может, и согласится, только нету же той корреры. — пожал плечами парень.
— Потому и нету, что некому пляски с быками организовать. — я повернулся к Штарпену. — Отпиши князю Камилу из Старой Башни, мой стремянной тебе поможет.
— Как прикажете, повелитель. — вздохнул хефе-башкент.
Видать понимает, что под приглядом старого плясуна со стройки много не уворуешь, а вот потратиться придется изрядно. Однако, я кажется дал понять, что аудиенция закончена — чего князь не сваливает?
— Еще какое-то дело есть? — ласково поинтересовался я.
— Увы, государь. — Штарпен понурился. — По всем делам об оскорблении величества был указ докладывать лично царю, что я с сокрушенным сердцем и делаю.
— Ну докладывай. — ничего себе, взойти на престол не успел, а меня уже кто-то хает.
— Золотых дел мастер, Курфин Жук, во время ночного празднования в честь коронации, упился до изумления и начал ругаться самыми похабными словами на всех, кто с ним в корчме сидел. Хозяин заведения его устыдить хотел, говорил, что негоже де в день восшествия на престол царя такие словеса употреблять, а оный Жук заявил, что на царя он плевать хотел.
— Ай-я-яй. — я с усмешкой покачал головой. — И где же он нынче есть, Жук этот?
— В городской тюрьме, государь. В полдень его будут судить на городской площади и приговорят к повешению.
— А мастер-то он хороший?
— Один из лучших в Аарте. — заверил меня хефе-башкент. — Он ведь не со зла, повелитель, а по дури пьяной. Может ему того?‥ Откупиться дать?
— Царская честь, голубчик мой, не продается. — я покачал головой. — Так что извини, пусть судят его по закону.
Обломавшийся в надежде сорвать со златокузнеца денежную благодарность столичный начальник ушел, и Тумил с хитрым прищуром поглядел на меня.
— Признавайся, величество, чего такого удумал? — требовательно вопросил он.
— Да ничего особенного. Сейчас запустишь ко мне Михила, всех прочих разгонишь из приемной, и в суд указ отнесешь.
Я вынул из стола свиток чистого пергамента, аккуратно расстелил его на столе и написал:
Я, Лисапет из Ежиного Гнезда, царь Ашшории, повелеваю объявить златокузнецу Курфину Жуку, что я на него тоже плюю, да и отпустить его после этого домой с миром.
Дата. Подпись. Печать.
Тумил прочел написанное и хрюкнул.
— Величество, про тебя будут легенды рассказывать! — восторженно заявил он.
— Надеюсь что не такие, как про Громолета. — ответил я. — Давай, зови Морского воеводу.
Михил из Гаги явился не только с тубусом, но и неся подмышкой некий довольно крупный ларчик. Прямо скажем, для табакерки великоватый и для апоплексического удара избыточный.
— Это рундук что ли твой? — полюбопытствовал я. — Если так, то живешь ты скромно. Маловат.
— Так ведь я родом из руллин, государь. — ухмыльнулся главком ВМС. — Нам пристала благородная умеренность.
— Намекаешь, что жалование надо урезать? — хохотнул я. — Ладно, присаживайся, скромняга, рассказывай с чем пожаловал. Деньги на строительство кораблей просить станешь?
— Стану. — спокойно подтвердил Морской воевода, водружая ларец на стол. — Потому как у вашего величества флота нет.
— Да тут куда ни ткнись, нигде нихрена нет. — вздохнул я. — И денег скоро не будет тоже.
— Вот я и поспешаю, покуда не кончились. — улыбнулся князь Михил. — Потому что с двумя десятками лузорий мы перед скарпийцами и их асинскими хозяевами попросту беспомощны, а все, на что способен ашшорский флот, это контрабандистов гонять. Будь у нас тут пираты частыми гостями, и их бы не одолели.
— Ну и чего желаешь строить? Монеры или сразу пентекоры? — вроде бы как и те, и другие ему были обещаны, а уклоняться от исполнения обещаний мне пока чревато…
Но, блин, до чего ж денег жалко! Ведь ежу понятно (особенно крылатому), что какие-то серьезные силы мы быстро создать не сможем, а усиление нашего флота может иметь непредсказуемые политические последствия. Статус-кво в Усталом море сложился еще при дедушке Лисапета, и нарушение его в одностороннем порядке запросто может быть воспринято как посягательство на гегемонию Скарпии в регионе. Да и рулиннои не обрадуются.
И если соседи примут превентивные меры против усиления Ашшории на море, то защищать побережье будет нечем — в каждый рыбацкий поселок по сотне витязей не посадишь.
Понимает ли это Морской воевода? Должен бы, иначе грош ему цена. А Каген дураков к себе не приближал… до смерти сына.
— Ни те, ни другие. Нам на весомое количество боевых кораблей матросов не хватит, а учить их долго. — ответил Михил. — Гребцов тоже надо, но их гораздо быстрее, а вот кормчих и марсовых…
Командующий флотом покачал головой.
— И что предлагаешь? — надобно признать, он меня своим ответом заинтриговал.
— Вырвать свое место на волнах нам надо не количеством, а качеством кораблей.
Михил из Гаги снял крышку с сундучка, выдернул из одного из углов длинный бронзовый штырь, и коробка распалась. Стенки ее упали на столешницу отдельными досками, открыв моему взору искусно выполненную модель корабля.
— Ничего себе! — вырвалось у меня.
Еще бы. Главком притащил ко мне в кабинет самую натуральную трирему, причем память Лисапета наотрез отказалась признавать в этом корабле хоть что-то ему знакомое. А он, хотя и был в юности полнейшим раздолбаем, военным делом все же интересовался. Просто в силу принадлежности к господствующему сословию.
— Это, государь, трехрядка. — пояснил князь-адмирал. — Тебе, верно, известно, что до трети городов рулинноев стоят на островах, и захватить их без мощного флота довольно непросто.
Я молча кивнул, продолжая разглядывать модель. Похожа на те, что изображались в школьных учебниках и книгах про античные времена, но и отличия имеются. Никакого изогнутого «хвоста» на корме, наоборот — такая же площадка-возвышение для лучников, что и в носовой части. Два рулевых весла торчат из нее (видимо, чтобы кормчего не пристрелили во время боя), а еще одно, более массивное, лежит на надстройке, возле штыря-крепления. Это, надо полагать, на время переходов, когда кормчему надо ориентироваться по очертаниям берега и звездам.
— Царю Тарки, однако, удалось объединить всех моих соплеменников, желали те того или же нет, и начинал он как раз с городов архипелага. Ведь и Тау, как ты знаешь, стоит на острове.
— И хотя это издревле большой и богатый город, самым могущественным он никогда не являлся. — кивнул я. — Значит залог успеха Одноглазого был в использовании таких кораблей? И почему их не строят сейчас?
— Они оказались очень дороги и сложны в изготовлении. — нехотя ответил Михил. — У Тарки их было едва ли более трех десятков, и то — лишь в самом начале. А затем он использовал корабли завоеванных городов, и трехрядки уже не строил. Но чертежи… Чертежи хранились в семье их изобретателя. В моей.
Князь Гаги извлек из тубуса бумаги.
— Ну что тут можно сказать? — я откинулся на спинку кресла и посмотрел на своего главкома ВМФ. — Сильному флоту у Ашшории — быть! Но несколько пентекоров, для отвода глаз и тренировки гребцов заложить нам все равно придется. Штук хотя бы пять. А трехрядки будем строить в условиях строгой секретности, поближе к закам. Все ведь понимают, что свою экспансию в степь мы будем поддерживать и с моря тоже. Кораблями грузы для поселенцев-то доставлять куда как проще и безопаснее водным путем, если у противника флота нет. Вот только вопрос — а найдется ли у нас потребное число корабелов и сушеного леса?