— А то! Зря они что ли в одеоне рядом сидели?
— Ну вот ты-то откуда знаешь, как они где сидели? — снова проявил скепсис Патвакан. — Тебя же там не было.
— Да про то все знают! — отрезал Сохак.
Нда, а я-то уже думал, что рискую спалится…
— К тому же именно князь Штарпен завтрашний экзамен царю организовывает.
— Ну вот все бы тебе языком чесать. — добродушно усмехнулся Патвакан. — Как это — он, и экзамен гильдии философов может устроить?
— Совсем ты, за трудами-то, от жизни отстал. — цокнул языком его кум. — Принимать экзамен-то, ясно дело, гильдия станет. А все остальное действо кто обустраивает? Это ж и публика быть сугубо приличной должна, да чтоб из всех городских концов, и чтобы, значит, лотошники с перекусами были в должном числе, и давки чтобы не случилось, и прочее иное.
— Ну, Боги дадут — справится наш пузан, потрафит государю, тогда может и сможет уговорить на заказы царя-то… — вздохнул Патвакан.
Так-то оно, конечно, может и уговорит, я не против, в принципе. Только сначала разведаю, какая у князя Когтистых Свиней с того прямая и непосредственная выгода. И заставлю поделиться!
Нет, чисто теоретически-то понятно, что и налоги ремесленниками платятся не всегда именно с «точки», бывает что и от объемов, и что для получения выгодных заказов в первых рядах надо градоначальнику что-то в клювике занести, ну а вдруг еще что-то есть, чего я не знаю?
Вернулась подавальщица. Мне миску брякнула так, что могла бы пожилого царя и забрызгать, а вот Энгеля самым натуральным образом придавила грудью — якобы тянулась на другой конец стола, Тумилову тарелку ставила.
— Ну вот и популярность у женщин пришла. — с невинным видом прокомментировал мой стремянной, когда девушка удалилась. — Каждый перестарок Аарты на тебя вешается.
— Пускай вешаются, чай не сотрусь. — отмахнулся сын Морского воеводы. — Главное чтобы не по четверть сотни разом, как на некоторых тут.
— А вот зависть есть порок, ведущий к греху уныния, и вообще просветлению не способствует. — даже глазом не моргнув парировал Тумил.
Хорошая у нас растет молодежь, душевная, и священные тексты знает…
Местная похлебка с куриными потрошками не впечатлила, вино тоже, причем настолько, что можно сказать что и совсем — один Утмир, пивший молоко, с кислой физиономией не сидел, — зато хлеб в «Пьяном ёжике» оказался на диво хорош: белоснежный, мягкий и пахучий. Держу пари, половина счета будет именно за него.
Бесед интересных в зале тоже слышно не было — звучало порой, что царь-де завтра будет экзамен держать и на такое событие сходить непременно надобно, но и только, — так что таверну я покинул без малейшего сожаления, утешая себя тем, что теперь внуки хотя бы примерно представляют, чем питается простой горожанин. Для людей их круга тоже уже весьма не мало.
В воротах Верхнего города нас ждали двенадцать городских стражников и укоризненный взгляд Лесвика из Старой Башни.
— Вот лучше и помолчи. — вместо приветствия произнес я.
Старший брат моего стремянного только вздохнул.
— Ваше величество, — негромко, с укоризной, обратился ко мне он, — но ведь это крайне небезопасно. Капитан Латмур было порывался отправить на ваши поиски солдат гарнизона, но решил повременить до захода Солнца.
— Вот и пошли к нему гонца, чтобы уже не спешил. Мы тут по лавкам прошвырнемся и к темноте будем во дворце.
— Позвольте хотя бы нескольких человек отправить, дабы они сопровождали вас в отдалении, государь.
— А что, — усмехнулся я, — в Верхнем городе все так плохо с патрулями на улицах?
— Нет, но все же…
— Ну вот и не суетись. Нас с царевичами вон гвардия с флотом охраняют, да и брат твой при мне.
Лесвик смерил всех троих скептическим взглядом.
— Они, полагаю, юноши достаточно сильные, повелитель… Но очень уж легкие.
— Ты учти, — я погрозил витязю пальцем, — мне эта притча про ежика известна.
— Отчего же — про ежика? — удивился Лесвик. — Про бобра.
В общем — неплохо быть царем, если тебя кто-то и не слушается, то только украдкой, а прямо противоречить все же не решаются. Пара одноусых изображающих патруль, конечно, в полусотне метров за нами нарисовалась, но приближаться не пытались и глаза не мозолили.
— Дедушка, я больше кушать уже не смогу. — жалобно сообщил Утмир.
— Правильно, жрать и спать — свинячье дело. — кивнул я. — Пошли, безделушек каких-нибудь на память об этой прогулке купим. — я остановился на местечке поосвещеннее (все же вечер был уже довольно поздний, и хотя солнце за горизонтом еще не скрылось, в тени двух-трехэтажных домов Верхнего города царили уже натуральные сумерки). — Так-с, что у нас тут поблизости? Лавка ткани, лавка ювелира, лавка оружейника…
— Ой, дев-а-а-ачки, вы только гляньте какие милые монашки у нашего порога стоят. — прозвучал над моей головой протяжный девичий голос. — Ну такие все пусики, прям так бы и съела.
— Где-где? — прозвучал другой голос. — Ха-а-арошенкие…
«Ха-а-арошенькие», все пятеро, стояли задрав голову куда-то в район второго этажа и медленно наливались краской.
— Да что с них толку? — третий голос был грудной и чуточку пренебрежительный. — Они же обет воздержания дают.
— Жа-а-аль. — протянула первая девушка. — А я тому рыженькому даже скидку бы сделала.
Я повернулся и тоже задрал голову.
— Странно. Во времена моей юности бордель располагался у других ворот.
Не то чтобы на здании была вывеска «Непотребный дом», или фасад был изукрашен картинками фривольной тематики, вовсе нет — вывески не наблюдалось вообще, а изразцовая плитка демонстрировала нейтральный растительный орнамент, — но догадаться о принадлежности заведения к храмам любви не составило никакого труда. Платья у нескольких девушек, высунувшихся в украшенные веселенькими занавесками окна и с интересом разглядывавших сопровождавший меня молодняк — на них декольте, ну не то чтобы было вызывающим… Его просто не имелось, однако вставка из ткани, которая прикрывала грудь, выполнена была из столь тонкого и прозрачного материала, что мухам-то, может, и препятствовала, а вот мужскому взгляду — ничуть. Лишь одна из них, самая зрелая, лет так шестнадцати женщина, вышедшая на миниатюрный балкончик чуть сбоку, была облачена в платье, которое можно было отнести к нормальному ашшорскому женскому костюму — только очень дорогому.
— Балаболки вы пустоголовые. — скучающе вздохнула она, постукивая сложенным веером по ладони. — Монах среди них только один, тот, что еще веселый дом госпожи Перизат помнит, а этот рыженький что тебе, Набат, так приглянулся, всего лишь послушник — на косы бы их хоть поглядели, они же в две пряди заплетены, а не в три.
— Это что же, госпожа Гавхар, ему воздержание не обязательно? — девушка, которая первой обратила внимание на нашу группу, оказалась роскошной медовой блондинкой с толстой косой и озорной мордашкой.
— Ни ему, ни прочим… Ну, может быть кроме одного, у которого коса с «рыбьим хвостиком».
Набат опустилась грудью на подоконник и протяжно, с томной негой в голосе, произнесла:
— Рыженький, идем к нам? Я тебя плохому не научу.
За моей спиной раздался глухой и сдавленный звук. Надеюсь, это не Нварда писькой по лбу щелкнуло.
— А ты, брат, — обратилась ко мне Гавхар, — видимо не был в Аарте много лет, если не знаешь, что теперь у каждых ворот Верхнего города стоит дом удовольствий.
— И проживал в очень интересных местах, раз не требует от нас прикрыться, дабы мы не выглядели как шлюхи. — весело добавила одна из девиц.
— Странно было бы, милое дитя, — ответил я, — если бы я требовал от тебя выглядеть не той, кто ты есть.
— Воистину, Ясмин права — ты жил где-то очень далеко, и не знаешь, что первосвященный Йожадату еженедельно клеймит нашу сестру позором на проповедях в Пантеоне. — всплеснула руками женщина с веером.
— Могу его понять. Святое Сердце завещал мужчинам любить женщин за их хозяйственность, покладистость и красоту. С красотой, вижу, все в полном порядке, покладистость ваша стоит денег, но не таких уж запредельных, а вот в хозяйственности твоих девочек, почтенная Гавхар, — я приложил руку к сердцу и чуть поклонился, — сказать по правде, не уверен.
Мой ответ вызвал у жриц продажной любви всплеск искреннего веселья, и даже бордель-мадам (ну а кто она еще может быть — не уборщица же) улыбнулась.
— И что же, — Гавхар ткнула веером в сторону моих спутников, — ты отпустишь своих послушников под наш кров, брат?
— Ну, если они сами того хотят… — я обернулся к молодежи, и пришел к выводу, что да, таки хотят.
Парни стояли соляными столпами, только красные как вареные раки, и ошалело пялились на, скажем так, самые интересные части платьев девушек, причем у Утмира даже челюсть отвисла.
Ну, вот разве что Энгель был не в такой уж и прострации, но смотрел в том же направлении что и остальные, как кролик на питона. Эх, молодо-зелено…
— Что, юноши, сходите, исповедуете грешниц? — хмыкнул я.
Ответом мне были пять пар ошарашенных взглядов.
— Рыженький мой! — категоричным тоном заявила Набат и стремительно скрылась внутри здания.
Госпожа Гавхар
— Миленько тут у вас, госпожа Гавхар. — я устроился в кресле поудобнее и отхлебнул вина из серебряного чеканного кубка со срамными барельефами. — Кожаные обои, акварели, мебель удобная…
— Покровитель нашего заведения полагает, что прекрасными должны быть не только девы, но и то, что их окружает, брат Прашнартра. — вежливо улыбнулась та в ответ.
Молодняк расхватали прямо с порога и моментально растащили по комнатам, а мне бордель-мадам решила скрасить ожидание и развлечь беседой. Ну, с учетом того, что я произвел предоплату (не несчастные же две драмы мелочью я с собой взял, ясно дело, было и немного золотишка при себе) — вполне объяснимо. Вдруг я надумаю продлевать, а она не рядом?
— Он лично контролировал и отделку, и обустройство, и даже платья для девочек.