Самым натуральным образом попыталась устроить мне скандал — чего-де это я царевичей в монахи пытаюсь сдать и по обрядам таскаю.
Нет, как в бордель пацанов — так это можно, а как в храм, так вы поглядите! Хорошо что старший внук начал резко взрослеть и клыки показывать, не успел дуре гадостей наговорить.
— Матушка, вы не правы. Мы с Утмиром сами пришли на заплетение нашего друга, вопреки воле государя.
— И сутаны сами надели! — всплеснула руками их мать. — И косы сами заплетали!
— Мы просто не переодевались и не причесывались после похода по столице. — с достойной похвалы выдержкой ответил наследник престола. — И кроме того, я не понимаю, отчего вы, матушка, позволяете себе делать выговоры мужчинам. То что дедушка позволил завести вам свой двор не делает вас хозяйкой на мужской стороне дворца.
Ну ничего себе, какой патриархальный мужик у нас под крылом растет — всего неделя как с женской стороны Ежиного гнезда на плац перебрался, и уже. У нас с невесткой, у обоих, самым натуральным образом челюсти отправились на чемпионат по синхронному отвисанию и взяли там золото. Вот что бордель животворный делает!
Нет, кажется будет мне на кого Ашшорию оставить… если спать будет, а то глаза краснючие, как помидор. И я даже знаю почему — вместе со мной на службу умудрился припереться весь офицерский состав Блистательных и дружно принимает Святые Благословения от молодого парня в шервани, со свежевышитой эмблемой Святой Троицы в окружении дюжины мечей.
Нет, я тоже, конечно, своего стремянного люблю и ценю, но золотой нитью такое вышить можно лишь после семилетнего (по мангальским, а не земным срокам!) монашества, или по решению Конклава о нехилой просветленности конкретного гражданина. Еще можно на особо торжественные случаи — первое богослужение в чине священника на такое спишем. Но ухи открутить двум балбесам все равно надо.
— Дедушка, а можно я с тобой посекретничаю? — пристроился ко мне Утмир, едва мы вышли из часовни.
— Ну пойдем, внук. — я обнял паренька за плечи. — Если это серьезно.
— Ужасно серьезненько. — мальчик сделал большие глаза. — Прям ну очень.
Мы отошли на одну из аллей и присели на скамейку.
— Ну? — улыбнулся я.
— Дедушка, я знаю, что подслушивать нехорошо, честно-честно. — зачастил мальчик. — Но я не специально. Ты когда мне вчера сказку про Жар-птицу и Конька-горбунка рассказал, я аж спать не мог, так это все интересно. Асирка задрых, а я тишком в парк вышел погулять. Ну, со мной же тут ничего плохого случиться не может.
В случае дворцового переворота — может. Где угодно. Говорить это вслух я, конечно, не буду.
— Я… Дедушка, я чужой разговор услышал, только пообещай, что ты Нварда за него не накажешь.
Как говорили в моем старом мире — ничёси.
— Если он не замышлял убийства или измены — клянусь. — со всей возможной серьезностью ответил я.
— Он… Он с Тинкой говорил в беседке. — парень шмыгнул. — У них любовь, деда.
Вот когда и как я у мелких респект такой успел завоевать, что мне как родному прям… Не, я, формально, родной, но не в этом же смысле.
— А ты… дедушка, ты правда сестру замуж выдать хочешь?
— Была такая мысль. — ответил я. — И что?
— Нвард… Он же хороший. — Кот в сапогах из мульта про Шрека может пойти и повеситься от зависти, потому как у Усира глаза куда как выразительнее. — Он…
Тут пацан реально хлюпнул носом.
— Он Тинке предложил вместе сбежать. А я не хочу без сестры. И друг он хороший. Дедушка, можно ему на ней жениться?
Боги Мангала — вы есть!!!
— Вот, величество. — сказал Тумил, раскладывая свитки на столе. — Это деды отобрали из последних прошений и проектов. Говорят, что желательно рассмотреть сразу, прочее — подождет.
Парень замолчал на пару мгновений, приглядываясь к документам, затем усмехнулся и добавил:
— Надо будет за обещанной мздой зайти. Этот, этот и этот вот — он по очереди ткнул пальцем в три эпистолы, — сулили отблагодарить, если смогу ускорить их дело.
— А что же, и зайди. Просьба их по факту исполнена, так что нечего и стесняться. — я откинулся на спинку кресла. — Что-то еще?
Перед завтраком я, дожидаясь в своих покоях вызванных Латмура с Нвардом, решил заняться делами, и Тумил, как исполняющий обязанности секретаря, тут же помчался в канцелярию — даже переодеться не успел.
— Из документов ничего, но! — царский стремянной многозначительно поднял палец. — Ночью из Тимариани два гонца прискакали, едва ли не разом.
— Да? — я взял первый свиток и сломал печать. — И чего приехали-то? Какие привезли вести?
— Супружницы князя Зулика от бремени разрешились. — с невозмутимым лицом ответил парень. — Обе. Мальчиками. В один день. А гонцов двое, потому как главный министр жен в разных усадьбах поселил, во избежание.
— Вот, не было печали! — я в сердцах бросил документ обратно на стол.
Дрыхнущий у меня на коленях Князь Мышкин поднял голову и поглядел с укоризной — чего, мол, хулиганишь тут.
— Зулика я, конечно, поздравлю сегодня — он на обед приглашен, — но вообще-то у нас наметился трехсторонний династический кризис неслабых размеров. — я вздохнул, и погладил котенка. — Это все?
— Не, величество, еще одно. На рассвете в Ежиное Гнездо из Араш-Алима возвратился Блистательный Дафадамин, привез какого-то Явана Звезды Сосчитавшего. Говорит, ты его в гости звал, так князь Папак Явану уже и апартаменты выделил. А Латмур Железная рука, отчего-то, караул у дверей добавил.
— Бывают такие гости, — взяв ранее отброшенный свиток со стола я его раскрутил, а Мышкин на шелест недовольно дернул ухом, — что постоянно норовят от хозяев сбежать. Яван этот обвиняется в оскорблении богов, а поскольку примасу я в таких вопросах ни на полбисти не доверяю, дело решил рассмотреть сам. Сообщи Йожадату, Щуме и Штарпену, что сегодня в одеоне, через час после вечернего представления, над сим философом состоится царский суд. Хефе-башкент нехай глашатаев разошлет и о прочих организационных мелочах побеспокоится, а примас и Золотой Язык соберут свои коллегии советников, как и договаривались.
— Величество, ты ведь сегодня экзамен на философа держишь после обеда, поди устанешь. — укоризненно произнес Тумил.
Ну вы поглядите, какая забота о престарелом монархе! Всерьез что ли?
— Ни шиша со мной не станется — языком молоть, это не мешки ворочать. Сам-то на защиту своего старого наставника поглядеть придешь?
Тумил кивнул, а я проглядел текст прошения и почувствовал легкое недоумение — это сколько надо моему секретариату отсыпать, чтобы они ТАКОЕ в документы первоочередной важности отнесли?
Благочестивый и милосердный государь и повелитель, да славится имя Твое в веках, да пребудет с Тобою Святая Троица и благорасположение всех богов, что только на свете есть, к ногам Твоим с мольбою о милости к моим детям припадаю!
Сам я златокузнец в Аарте, прозываюсь именем Курфин, и милостью Твоей освобожден от лютой смерти за то, что будучи в расстроенных чувствах от того, что подвел меня поставщик и выгодный заказ ушел к злейшему моему недругу и конкуренту, упился я совершенно непотребно и поносил во хмелю всех окружающих последними словами, и Тебя, милостивый владыка, не исключая, за что и был стражею схвачен.
Твоим, милосерднейший из царей, повелением, был я от наказания освобожден, но строгий суд присудил сменить мне родовое имя на Плеваный — и поделом бы мне, старому дураку, но дети мои ни в чем ведь пред тобой не провинились, прояви, молю, свое царское снисхождение. Сына я хотел женить на праздник сбора урожая, так теперь отец невесты выкуп обратно прислал — не желает, говорит, чтоб дочь его Плеваной была, — да и дочку мою, девку на выданье, женихи сторониться начали.
Не о себе прошу, о Царь, о детях! Не дай им по моей похабной вине пропасть, умоляю!
Кланяюсь Тебе, просветленный и справедливый Государь, стоя на коленях.
Курфин Плеваный.
Хотя вообще этот крик о помощи мне в руки попал очень и очень вовремя — аккурат на мысль навел.
— Знаешь что еще? — я положил свиток на стол и макнул стило в чернильницу. — Пошли еще кого-то к Фарлаку из Больших Бобров. Скажи, что я его в качестве советника на сегодняшний суд призываю.
Тумил снова кивнул.
— Все, или еще что-то есть?
— Больше ничего, государь. — ответил парень.
— Ну иди тогда, исполняй. И это, озаботься чтоб весть о том, что я Вешателя позвал уже к обеду каждой базарной торговке в Аарте была известна.
Пущай примас пока порадуется — если что, так тем сильнее обломится.
Тумил помчался выполнять мое распоряжение, а я под текстом челобитной вывел свою резолюцию:
Суд велел именоваться Плеваным самому Курфину, а про детей его в решении ничего не было. Объяснить ему, что сын и дочь как были Жуками, так ими и остались.
Лисапет.
Ну вот, первую справедливость за сегодня нанес. Что у нас там еще?
— Государь. — церемониймейстер вырос на пороге практически без единого звука. — По вашему повелению явились князь Девяти Столбов с сыном.
— Это хорошо, что явились. Я так их жду, что аж кушать не в состоянии.
— Может позвать лекарей? — всполошился Караим.
Ну что за князья такие пошли? Вот совершенно чувства юмора нету.
— Латмура позови. И Нварда тоже. Есть я их не стану, но настроение должно исправиться.
Или не должно. Это уж как беседа пройдет.
Ржавый с сыном вошли, поклонились, да так и замерли у порога. Гадают, поди, на кой ляд потребовались моему величеству чуть свет не срамши.
— Проходите-проходите, присаживайтесь. Дело у меня до вас есть. Два.
Дождавшись, когда капитан с наследником устроятся поудобнее я умильно поглядел на Латмура, и спросил:
— А скажи мне, княже, на кой ляд ты моего стремянного решил в Блистательные перетащить?
— Ваше величество ввели в заблуждение, ничего подобного у меня и в мыслях не было. — спокойно ответил Железная Рука.