Библиотекарь принял воск и в миг смастерил пару знаков алфавита — самых простых из всех тридцати восьми имеющихся, потому никакой задней мысли, полагаю, у него не было. Хотя сочетанием именно этих двух знаков в ашшорском языке обозначается то, что (как я смутно помню) на моей родине пишут тремя на заборе. Вышло довольно изящно, если не сказать — мастерски. Вот что значит книжник, ученый человек — из чего хошь текст сварганит.
— Прекрасно. — отметил я, принял литеры, и прикрепил к некоему подобию дощечки, которую слепил за это время все из тех же огарков. — Теперь гляди.
Я придвинул к себе лист чистой бумаги, затем открыл вазочку с вареньем, оставшуюся с завтрака-перекуса, макнул в него литеры, и, дождавшись когда с воска окончательно стекут капли, приложил их к листочку. Сжульничал, конечно, прижал так, что повторить фокус заново уже не удастся, однако в результате на бумаге оказались слегка размытые, бледные, но вполне различимые оттиски.
— Вот. — я придвинул бумагу к библиотекарю.
Тот прочитал получившееся слово и густо покраснел.
— Вроде бы ничего сложного, обычная печать. — я сделал вид, что не замечаю смущения Бахмета. — Но теперь подумай, а что если сделать буквы из чего-то твердого, и набрать из них целую книгу, закрепив буквы, например, на доске? Ведь после этого столь же просто, как чиновник ставит свою печать на документе, переписчик будет ставить целые книги на листах. И даже иллюстрации, пусть и одноцветные, в такие тексты можно вставить. Только представь, потрудиться один единственный раз, и можно продавать книгу столько раз, сколько пожелаешь, а не переписывать ее каждый раз заново.
Библиотекарь взял листок двумя пальцами и снова всмотрелся в отпечатанное на нем неприличное слово. Судя по лицу парня, видел он в этот момент сонмы книг, идеально одинаковых, в каждом доме, в каждой лачуге…
Хорошо мы с ним, в общем, поговорили. Предметно. Я и идеей библиотечного каталога поделился (не все же Шантарамке монополию держать), и образец фолианта показал — сделал себе еще в обители в качестве блокнота, да что-то как-то не воспользовался еще ни разу, — и все что о печатном деле смог вспомнить рассказал: наборные шрифты, цветные иллюстрации и все такое…
Порешили на том, что вечером его папашка ко мне забежит на рюмку чая и мы обсудим с главой гильдии перспективы книгопечатания к обоюдной выгоде. Под конец я озадачил библиотекаря созданием собственно печатного станка — один черт он в философы норовит податься, так пусть заодно и механику проштудирует попредметнее. У нас философия — наука прикладная, а не только языком болтать.
— Иди, покумекай над устройством. — напутствовал его на прощание я. — За столь выдающееся изобретение тебе, не иначе, сразу философа-кандидата присвоят.
— Ах, ваше величество, но ведь в этом не будет никакой моей заслуги — честь изобретения принадлежит вам.
— Ишь чего выдумал. — я фыркнул. — Изобретение становится таковым, когда воплощается в готовом изделии, а я тебе так, общие пожелания о совмещении наборной печати с монетным прессом или чем-то подобным озвучил. Сделать же изобретение надлежит уже лично тебе — и состав краски тоже подобрать. Вот как сделаешь, так и философский статус можно будет оформлять, ибо истинный философ способен не только к праздным размышлениям о бытии, но и к деятельному его переустройству.
— И все же идея принадлежит не мне. — вздохнул дворцовый библиотекарь.
— Да кого интересуют пустые идеи? Всем важно их воплощение. Все, иди, поговори с отцом, да покумекай над устройством, которое даст тебе имя. Бахмет Первопечатник — что, скажешь не звучит? Уж получше всяких Медоустов и Балаболов, кажется.
— Звучит. — вздохнул парень. — Достойное прозвание для истинного философа.
— Главное что еще и суть отражает. Почти так же точно, как у капитана Блистательных. — хмыкнул я. — Тот, правда, не философ…
— Ваше величество заблуждается. — негромко произнес библиотекарь.
— Ничего себе! — я аж поперхнулся от неожиданности. — Он же, я слышал, был из витязей, до того как князем стать. Как Латмур смог умудриться принадлежать сразу к двум сословиям?
— О, не разом. — чуть улыбнулся Бахмет. — А что, государь, вы действительно не знаете этой истории?
— Да откуда, голуба моя, мне ее знать, коли я почти всю жизнь в монастыре провел? — я устроился в кресле поудобнее. — Ну-ка, рассказывай, пока у тебя царь от любопытства не помер.
— Государь, тут нет никакой тайны, история сия общеизвестна. В молодости князь Латмур принадлежал к теофилософской школе телесников, кои полагают, что истиной гармонии и просветления можно достичь лишь в том случае, если здоровы и дух твой, и тело, для чего подвергают себя изнурительным физическим тренировкам, а состязания в красноречии и остроумии перемежают, а часто и совмещают, с поединками на различных видах оружия. Капитан, а тогда еще философ-кандидат, славился могучим ударом кулака, и оттого-то получил свое прозвание.
— Интересная школа, никогда о такой не слыхал… Надо будет расспросить князя о его воззрениях предметнее.
— Телесники — это северное течение, некогда они имели распространение в Шадде, Оозе и Лиделле, но сейчас их школа практически сошла на нет. Да и примас их очень не одобряет, почитает едва ли не еретиками…
— Еретики они или нет — решать я буду. Исходя из их пользы или вреда для Ашшории. — отрезал я. — Ты вон тоже вовсе не немочь бледная — руки как мои ноги, а от морды хоть лучину зажигай, — так разве ж в этом есть что дурное? Но ты, давай, дальше рассказывай.
— А… — растерялся Бахмет. — Что рассказывать? Я ведь уже поведал вашему величеству, откуда произошло прозвание капитана Латмура.
— Тьфу, пропасть! А витязем-то он как стал?
— Ах это… Во время одного из набегов заков тем удалось овладеть городком, где в это время пребывал князь, и вместе со многими прочими он попал в неволю к кочевникам. — пояснил библиотекарь. — Мне неведомы подробности, но, как я слыхал, сначала он сумел снискать уважение своих хозяев ученостью и многочисленными познаниями, а потом и в стычке с соседним племенем нашел способ проявить себя. Тогда же его освободили, а вождь заков отдал за него дочь. Год или около того капитан еще прожил в Большой Степи, а затем вернулся в Ашшорию, при доспехе и оружии, после чего поступил на службу уже как витязь. Поначалу служил на границе, а затем сдал экзамен на Блистательного.
Библиотекарь пожал плечами.
— Кажется все.
Ты погляди-ка с какой у меня командир гвардейцев-то биографией! Хочешь — приключенческий роман о его жизни сочиняй, хочешь — кино снимай…
А Нвард у нас, выходит, потомок степного хана? Это мы запомним…
— Ну все — так все. Иди уже. — я поглядел на клепсидру. — Мне тоже пора.
Вообще-то традиции завтракать всей царской семьей в Ашшории нет и никогда не было. Женщин в принципе стараются на мужскую часть дворца без особой нужды не пускать. И лично меня этот исконно-посконный уклад начинает напрягать. Как, спрашивается, Шедад Хатиканский будет в Ежином гнезде порядки Версаля насаждать, когда у нас баб держат, словно в султанском серале? Надо лично почву подготавливать — так отчего не начать с совместных трапез? К тому же я обещал Валиссе свободное общение с сыновьями, а поскольку, по моим планам, мальчики будут целыми днями сильно заняты — по крайней мере первое время, — то надо хоть таким образом слово сдерживать.
— И, кстати, дорогая невестка, в ближайшее время… Недельки через две, я полагаю, вам надо будет сообщить князю Хатикани, кого вы желали бы видеть в качестве распорядительницы вашего двора.
— Моего… чего? — не поняла царевна.
— Вашей… Ну, назовем это на парсудский манер, касри-байян. Не подумайте что я хочу повлиять на ваш выбор, но посоветовал бы принять на эту должность женщину немолодую и умудренную опытом. Кого-то вроде княгини Шоко Юльчанской, тещи Лексика Баратиани.
— И чем же эта ваша касри-байан будет заниматься, Лисапет?
— Не моя, а ваша. — я чуть улыбнулся. — Шпионы плохо вам служат, дорогая невестка. О назначении князя Шедада министром царского двора они вам не докладывали?
— У меня нет шпионов. — поджала губы Шехамская гадюка.
— Святая женщина! — всплеснул руками я. — Жить в Ежином гнезде, и не иметь соглядатаев, подумать только! Это дворец, Валисса, тут шпионы есть у каждого.
— И все же. — не дала себя сбить вдова Тыкави. — О каком дворе идет речь?
— Ну, вы же царевна. Значит и у вас тоже должен быть собственный двор…
Пришлось излагать ей, что такое нормальная придворная жизнь в моем понимании. Вышло, конечно, довольно идеализировано, как два центра — военно-политический вокруг царя, и культурно-развлекательный на женской части, но, думаю, о проистекающих из всей этой, нарисованной ей «старым глупым монахом» пасторали, интригах и блуде Валисса и сама догадается.
Царевны слушали с живым интересом (царевичи, кстати, тоже), а Тинатин, когда я закончил, даже восторженно захлопала в ладошки.
— Ох, дедушка, как же это было бы замечательно! — воскликнула она.
— Необычно. Никогда ни о чем подобном не слыхала. — старшая царевна была более сдержанной в своей оценке. — Но, действительно, из этого может выйти толк. Мы, женщины, тоньше ощущаем грани искусств. Но для чего мне будет нужна эта касри-байан? Неужто я сама со своим курятником не управлюсь?
— Управитесь. Организация коронационного пира лишнее тому подтверждение. Но, вообще-то, никто и не предлагает вам отказаться от управления женской частью Ежиного гнезда, просто без касри-байан вам придется вникать во все мелкие детали, а не просто отдать распоряжение и проконтролировать его выполнение. — пояснил я. — По сути, это будет ваша помощница, берущая всю рутину на себя.
— Хорошо. Я подумаю над подходящей кандидатурой. — кивнула Валисса. — Она должна быть достаточно знатной, дабы остальные дамы не смогли углядеть урона своей чести, и надо еще учесть принадлежность ее супруга к той или иной группировке…