Об отношении Лао Вэя к Сансан судачили и в ансамбле, и в управлении. Это, разумеется, не имело ничего общего с тем, что говорили о Лао Суне. Просто все полагали, что Лао Вэй ищет невесту своему сыну, инфантильному и легкомысленному, которого должна опекать жена. Все это было неприятно Лао Вэю. Однако планы у него были совсем другие, он хотел сосватать Сансан за сына своего боевого друга, замечательного представителя третьего поколения, как считали старики, представители первого поколения: член партии, военный, выдержанный, серьезный. Лао Вэю очень хотелось, чтобы Сансан была счастлива…
— Было бы хорошо, если бы ей удалось попасть в тот ансамбль, — сказал Лао Вэй, поразмыслив.
— Как вы можете так говорить! Я никуда ее не отпущу! — Парень сорвался на крик.
— Не отпустишь?
— Не отпущу! — решительно заявил Чэншань. — Не хочу с ней расставаться. Муж и жена должны съезжаться, а не разъезжаться.
— О! — Лао Вэй похлопал Чэншаня по плечу. — Ты чего так разволновался? Были же в давние времена Пастух и Ткачиха![38]
— Скажете тоже! — печально усмехнулся Чэншань. Он сидел на ступеньках, обхватив голову руками.
Лао Вэй вспомнил, как после собрания, на котором Сансан принимали в комсомол, в кабинет к нему влетел секретарь комсомольской организации и заявил:
— Товарищ Вэй, вы не понимаете ситуации, Сансан нельзя было принимать в комсомол, у нее роман.
Лао Вэй не поверил, а потом рассердился. Сансан же двадцать, она закончила обучение, переведена в штат и имеет право на личную жизнь, но чем позже выходит актриса замуж, тем лучше для ансамбля. А то родит и лишь через год сможет выйти на сцену, а выйдет — дома некому присмотреть за детьми, придется таскать их с собой, даже на гастроли. Бывает, что нельзя выделить отдельную комнату, тогда дети мешают всем спать по ночам. Во время выступления выбегают на сцену, ведь они пролезут в любую щель. Как-то один мальчуган вылетел на сцену, когда там разыгрывался эпизод с разбойниками. Актеры не знали, что делать. В зрительном зале тоже началось замешательство. Лао Вэй тогда чуть в обморок не упал. Поэтому в ансамбле существует неписаное правило: девушки могут заводить романы после двадцати четырех, а в двадцать шесть — регистрировать брак. Кроме того, Лао Вэй считал, что молодые годы — самое лучшее время для учебы, а любовь отвлекает от дела. Он хорошо помнит, как один руководитель ансамбля из-за актрисы потерял партбилет. Но даже это его не образумило. Любовь — страшная вещь! Поэтому он строго-настрого запретил девицам влюбляться, как только что-нибудь заметит, тут же принимает меры. И вдруг оказывается, что скромница Сансан влюбилась! Душу Лао Вэя словно огнем обожгло. Не потому, что рухнули его планы выдать девушку за сына своего боевого друга, совсем нет. Не такой Лао Вэй человек. Но как посмела его любимица тайком от него заниматься такими делами?
Он немедленно разыскал Сансан и учинил ей допрос. Сансан все отрицала. Лао Вэй побежал к секретарю комсомольской организации и подробно обо всем его расспросил, узнал, что кто-то видел Сансан с молодым человеком в кино, а потом на улице, они прогуливались. Лао Вэй снова вызвал Сансан и допросил с пристрастием:
— Такого-то числа, такого-то месяца с кем ты была в кинотеатре Чжуншаньтан? С кем гуляла по улице Саньминьцзе такого-то числа, такого-то месяца?
Сансан, покраснев, тихо ответила:
— С соседом.
— С соседом? — Лао Вэй строго посмотрел в глаза Сансан.
— Да, с соседом. — Сансан отвела взгляд.
— У тебя с ним ничего такого нет? — допытывался Лао Вэй.
— Нет. — Сансан покачала головой и тихо сказала: — Мы с детства вместе росли, в одной школе учились. После смерти отца он помогал мне присматривать за братишками и сестренками, приносил уголь, собирал сухие листья для растопки, наши семьи жили как родные.
— А в кино…
Сансан прервала Лао Вэя:
— Мы должны были идти с его сестрой, но она не смогла и отдала билет ему, я об этом не знала.
— Что же, помогать соседям — дело хорошее, только помни, тебе еще рано…
— Я знаю, — не дослушав, сказала Сансан, стремительно поднялась и вышла. Вскоре после этого разговора Чэншань написал Сансан письмо, растревожив девичье сердце. Любые запреты бессильны перед законами природы, перед любовью, когда приходит ее пора. Но Сансан была очень послушной и больше не давала пищи для разговоров. Однако с того дня, как ей исполнилось двадцать четыре, каждый вечер, как бы ни было поздно, у входа в театр ее поджидал парень, чтобы проводить до дому. Чуть ли не через два-три дня она получала от него длинные письма. «Сансан, это твой парень?» — спрашивали у нее. Сансан краснела и улыбалась.
Лао Вэй, который в конце концов познакомился с Чэншанем, стал думать, что этот парень не хуже сына его боевого друга. Во всяком случае, Сансан он больше подходит. Вырос в простой семье, познал трудности, скромный, жизнестойкий, к Сансан очень внимателен. Во время зимних и летних каникул в свободное от занятий время он приходил в театр. Иногда Лао Вэй прибегал к его помощи: парень продавал билеты, вырезал иероглифы на восковке… Оба они, и Сансан, и Чэншань, были для него все равно что родные дети, и он желал им счастья…
Сансан вышла во двор, обмахиваясь платочком. День выдался очень жаркий, и на сцене была страшная духота.
— В четвертой сцене, — сказала она, — диалог на двадцать минут, я попросила Сяо Хай побыть у аппарата и вышла немного подышать.
Она сняла куртку и осталась в розовой кофточке, плотно облегавшей ее немного полную, но стройную фигурку. Она располнела меньше, чем остальные девушки из танцевальной группы, — видимо, понемногу все же тренировалась. Сдержанная, спокойная, с высоким лбом, четко очерченным крупным ртом, она напоминала Лао Вэю Гуаньинь[39], переходящую море, чье изображение он как-то видел в одном из храмов Сучжоу.
Чэншань, увидев Сансан, буквально скатился со ступенек, говоря:
— Я принесу тебе мороженое.
— Не надо, — остановила его Сансан. — Ведь это — лакомство, его просто так не едят. — Она была до того экономной, что фэнь боялась потратить. Другие девушки, подумал Лао Вэй, покупают целую кружку мороженого и тут же его съедают.
— Сансан, я слышал, ты написала письмо в провинциальный ансамбль Цзяннани? — обратился к девушке Лао Вэй.
Сансан укоризненно посмотрела на Чэншаня, потом тихо ответила:
— Пустая затея, сейчас везде хватает способных.
— Если пустая, зачем было писать? — сердито произнес Чэншань.
Сансан сконфуженно рассмеялась:
— Что делать, если я ничего не умею, только танцевать? Еще, правда, могу сидеть у проходной получать газеты.
Получать в проходной газеты — не так уж плохо. Скоро всем, кто в ансамбле, а их больше ста человек, ничего не останется, как получать в проходных газеты. Ведь и такая работа необходима революции, и кто-то должен ее выполнять! Тут Лао Вэй вспомнил о Сяо Тане. Все эти молодые заботятся исключительно о своих интересах, только и слышишь: «я люблю», «я хочу». Возможно, это будет оправдано в будущем? Ну а Родина? Революция? Какое они займут место? Быть может, и интересы отдельной личности, и интересы революции, слитые воедино, и составят идеальное будущее? Все это теории его сына, но Лао Вэй так с ними свыкся, что они кажутся ему его собственными. А как быть, если вдруг интересы личности вступят в противоречие с интересами Родины? Хорошо, если этого не случится. Иначе не обойдется без жертв. Этого они хотят? Молодые — все эгоисты! Лао Вэй испытывал к ним неприязнь, они озадачивали его. Но бремя ответственности за молодых по-прежнему лежало на его плечах. Возможно, и не стоило ему становиться руководителем, куда проще возить начальство, отправлять письма, быть рабочим сцены, убирать в зале, да мало ли есть всякой работы. Но вот уже двадцать лет он выполняет работу, порученную ему партией. Лао Вэя вдруг охватило чувство недовольства и обиды…
— Как только улучшится экономическое положение, ансамблю снова понадобится хореографическая группа, верно? — раздался над ухом голос Чэншаня.
Лао Вэй промолчал.
— Завтра после обеда не будет занятий, побегаю по районным отделам, может, удастся с кем-нибудь договориться на несколько спектаклей.
Лао Вэй опять ничего не сказал и, не оборачиваясь, услышал, как Сансан сказала Чэншаню:
— Не волнуйся, у меня нет никакой надежды, на юге много талантов. Да и возраст у меня не тот.
— Не надо меня утешать, — едва слышно отозвался Чэншань.
— А я и не утешаю, — опять серьезно ответила Сансан.
— Для тебя, разумеется, лучше уехать — сможешь по крайней мере работать по специальности. — К горлу Чэншаня подступил комок.
В это время появились девушки из танцевальной группы — они уже успели переодеться и нарядные вышли во двор. В воздухе распространился нежный аромат духов.
— Товарищ Вэй! — в один голос произнесли Сансан и Чэншань. — Лао Сун идет.
Лао Сун кивнул им и, подойдя к Лао Вэю, коснулся его руки:
— Отойдем в сторонку, надо поговорить.
Вид у Лао Суна был, против обыкновения, серьезный, даже суровый, он весь прямо позеленел от злости, в глазах — растерянность и тревога. Лао Вэй невольно последовал за ним. Едва они отошли, как услышали голос Сансан:
— Не надо было говорить Лао Вэю, что я собираюсь уехать.
— Почему?
— Ведь это он пригласил меня в ансамбль и теперь будет переживать. А что дела плохи, не его вина.
Лао Вэй готов был заплакать. До чего же умна эта девочка. Это из-за него она не смогла стать настоящей актрисой. Эх, тут дело не только в деньгах! Куда важнее человек!
Лао Сун увел Лао Вэя подальше, где не было ни души и тускло горела одна-единственная лампочка.
— Лао Вэй, мне стало известно, что ансамбль собираются распускать.
— Кто сказал? — Сердце у Лао Вэя сжалось. Весь день мучившая его неотвязная мысль, лишившая его покоя и державшая его в напряжении, от которого он так устал, была четко выражена в нескольких словах. У Лао Вэя все поплыло перед глазами, он едва стоял на ногах, в душе ругая себя: «Бесталанный».