Пэн Шукуй стыдливо опустил голову. Он служит в армии уже девять лет. Неужели и ему, как и многим другим его землякам старшего поколения, как тому же Душаньцзы, придется ехать в Дунбэй искать себе место в жизни?!
— Шукуй, ты не держись за военную службу, — снова стала уговаривать его Цзюйцзюй, видя, что он все время молчит. — Демобилизуйся к концу года, не рассчитывай на повышение. Если уж нам на роду написано в простых людях ходить, то и не будем лезть в князи!
— Повышение… Э-э, теперь уж точно никакого повышения не будет. — Помолчав немного, Пэн Шукуй продолжал: — Начальство требует, чтобы я выступил с разоблачением по «делу о здравице», а я…
В этот момент его снаружи окликнули, и во времянку вошел Инь Сюйшэн.
— А это товарищ Цзюйцзюй? С приездом! Намаялась в дороге?
Цзюйцзюй торопливо встала, уступая место.
— Это политрук Инь, — представил Пэн Шукуй.
— Я ведь тоже из уезда Ляочэн, — тепло сказал Инь Сюйшэн, обращаясь к Цзюйцзюй, — недалеко от ваших мест. — Затем после паузы: — Ай-яй-яй, что же ты не написала заранее, Шукуй тебя встретил бы! Как же так, как же так!
И тут же крикнул за дверь времянки:
— Вестовой! Принеси из командного пункта термос с горячей водой чаю заварить! И скажи поварам, чтобы к обеду добавили еще одну порцию.
Затем спросил Цзюйцзюй:
— У вас там, говорят, новая власть утвердилась? Как сейчас положение? Хорошее?
— Хорошее, — ответила, помедлив, Цзюйцзюй и метнула быстрый взгляд на Шукуя.
— Это хорошо, что ты приехала, товарищ Цзюйцзюй! Отдохнешь пару дней, а потом выступишь перед ротой, расскажешь о благоприятном положении в родных краях. Это воодушевит бойцов.
Цзюйцзюй похолодела. Пэн Шукуй буркнул:
— Она косноязычная, совсем говорить не умеет.
— Не может быть! Ну, к этому вопросу мы еще вернемся. Вы отдыхайте, а у меня дела, пойду. Урву минутку — еще раз наведаюсь к вам. Хорошо?
Цзюйцзюй встала, проводила политрука взглядом и спросила:
— Ты не говорил начальству, что со мной случилось?
— Э-э, что толку говорить! — угрюмо сказал Пэн Шукуй.
Он сел напротив Цзюйцзюй, лицом к лицу с ней. На Цзюйцзюй была синяя кофта из домотканой материи, коричневые брюки из грубой ткани, желтые кеды, которые он подарил ей два года назад. Она давно уже вышла из того возраста, когда носят косы. Ее черные волосы были пострижены коротко и едва касались ворота кофты. Пэн Шукуй вдруг вспомнил, как она отрезала косы, когда он собрался идти в армию. Он подумал, как многим он обязан Цзюйцзюй, как этот его долг перед ней все больше и больше растет.
Только теперь на лице Пэн Шукуя появилось подобие улыбки.
— Цзюйцзюй, к нам в роту как раз прислали двух девушек-бойцов, ты можешь поселиться с ними. Отдохнешь как следует несколько дней, а там посмотрим… — Он пошевелил дрожащими губами, не зная, что еще сказать.
«Та-та-та» — донеслась со стороны первой штольни автоматная очередь — сигнал тревоги. Пэн Шукуй прыжком вскочил и стрелой вылетел из времянки. Цзюйцзюй, не понимая, что случилось, побежала вслед за ним.
В штольне царили смятение и сумятица.
— Обвал! Быстро туда спасать людей!
— В каком штреке?
— В первом, у ударного отделения!
Словно что-то взорвалось в голове Пэн Шукуя. Сломя голову он кинулся к штреку, расталкивая всех на пути.
Только что закончились очередные взрывные работы, и бойцы четырех отделений, работавших в этой смене, готовились идти в забой продолжать работу. Услышав об обвале, они, схватив кто что мог, бросились к первому штреку. Когда Пэн Шукуй прибежал туда, там уже было настоящее столпотворение.
— Выходите! Сейчас же все выходите! — громовым голосом кричал Го Цзиньтай, стоя у входа в штрек. — Чэнь Юй, встань у входа и никого не впускай!
Пэн Шукуй пробирался чуть ли не по головам. Оказавшись внутри, он увидел Ван Шичжуна. Большая часть его тела была придавлена огромной, как гора, кучей камней.
Го Цзиньтай с двумя бойцами спешно устанавливали в наиболее опасных местах крепежные стойки, чтобы защитить спасателей от возможных остаточных волн обвала. Пэн Шукуй и его товарищи с заплаканными лицами, крича и подгоняя друг друга в царящей сумятице, работали изо всех сил, стараясь вызволить тело Ван Шичжуна из-под обвала. Погнулись ломы, которыми они работали, на плечах появились кровоподтеки, из-под содранных ногтей сочилась кровь. Лишь через три часа изнурительной, со стенаниями и рыданиями работы тело Ван Шичжуна было извлечено из-под камней. Зрелище было ужасное. Цела была лишь голова, все остальное представляло собой кровавое месиво с глиной и камнями пополам.
Вечером того же дня тело Ван Шичжуна было положено в гроб. Скорбь и страх воцарились в «прославленной первой роте». Ударное отделение сидело в своей времянке в полном оцепенении. К пампушкам, принесенным на завтрак с кухни, до вечера так никто и не притронулся. Сгинул в мгновение ока, сгинул человек необыкновенной отваги и силы! Сгинула полная жизненной энергии живая душа! Неужели это так просто — потерять человека? Еще вчера утром он гремел в забое отбойным молотком, был полон отваги и задора, когда, схватив стойку, ринулся в забой. А сейчас у всех перед глазами его кровать, на которой еще лежит его аккуратно сложенное одеяло и на которой ему уже никогда не придется спать…
Сидя на складном стульчике, Чэнь Юй с силой тер колени и потихоньку смахивал слезы. Он злился на себя, корил себя за то, что опоздал. В тот роковой час он, убедившись, что взрывные работы закончены, как всегда пришел в забой первым, минут на десять раньше других. При свете мощного карманного фонаря он участок за участком обследовал подпертый крепью свод. Ван Шичжун, горя стремлением не терять ни минуты, не дожидаясь разрешающего сигнала, рванулся в штрек, ведя за собой Сунь Дачжуана. Именно в этот момент Чэнь Юй услышал леденящие душу звуки: журчание сочившейся из толщи горы воды, дробный стук осыпи мелких камней, падавших на верхняки, скрип стоек, гнувшихся и трещавших под напором навалившейся тяжести. Он резко повернулся и преградил путь Ван Шичжуну и Сунь Дачжуану:
— Впереди опасность! В забой не входить!
Ван Шичжун неожиданно оттолкнул Чэнь Юя, так что тот еле устоял на ногах, нагнулся, схватил крепежную стойку и, шагнув вперед, крикнул:
— Коммунисты, за мной!
Шедшие сзади еще не подошли к забою, рядом с ним был лишь Сунь Дачжуан. Клич, брошенный Ван Шичжуном, заставил его на секунду замешкаться — он был еще только комсомольцем. Через мгновение он все же бросился вслед за Ваном, подхватив крепежную стойку. Отговаривать его было поздно, и Чэнь Юй, резко выбросив вперед ногу, поставил Сунь Дачжуану подножку. Тот ойкнул и упал. Вскочив на ноги, он было снова бросился вперед, но тут раздался мощный грохот — в забое произошел обвал!
— Помком! — Чэнь Юй и Сунь Дачжуан ринулись в забой спасать Ван Шичжуна. Там была полная темнота. Чэнь Юй включил фонарь. Ван Шичжун лежал под грудой камней, глаза его словно вывалились из орбит, рот был открыт, он только выдыхал воздух, вдохнуть он уже не мог! Чэнь Юй кинулся к нему, не обращая внимания на еще сыпавшуюся со свода каменную мелочь, прикрыл своим телом его голову.
— Помком! Помком! — Чэнь Юй пытался привести его в сознание. В этот момент он вдруг осознал, как близок ему этот человек, с которым у него постоянно были столкновения. Ему запомнился эпизод, когда он только что пришел в отделение. Тогда он каждому бойцу подарил по пачке хороших сигарет. Этим он хотел показать свое расположение к ним, а с другой стороны — вызвать их расположение к себе, чтобы они с уважением относились к нему, интеллигенту. Вопреки ожиданию Ван Шичжун, который в этот момент скручивал самокрутку, оттолкнул поданную ему пачку сигарет и, сверкнув глазами, сказал:
— В революционных рядах не место задабриванию!
Чэнь Юю стало так стыдно, что он не знал, куда себя девать. Перед лицом Ван Шичжуна он почувствовал себя махровым обывателем. В дальнейшем он хотя и не сумел привыкнуть к таким выходкам Вана, однако не мог и не восхищаться его бескорыстием и силой воли.
«И чего я не поставил подножку и ему!» — корил себя Чэнь Юй. Ему не раз приходилось резко идти наперекор Ван Шичжуну и даже пускаться на разные уловки, на которые Ван неизменно попадался. И лишь в этот раз старания Чэня оказались напрасными…
Пэн Шукуй, низко опустив голову, курил сигарету за сигаретой. «А если бы я, — думал он, — проявил вчера больше твердости и не разрешил бы ему работать отбойным молотком? А если бы я не ушел из штольни? А если бы пораньше туда вернулся? Как бы тогда все обернулось?» Его мучили угрызения совести. Ему было жаль своего заместителя, досадно, что тот сам загнал себя в тупик, из которого не смог выбраться. Ван словно был одурманен каким-то зельем. Брыкался, как упрямый бык, кидался то на одного, то на другого и в конце концов порвал «поводья» и нашел себе смерть. А не случись этого, какой отличный был бы служака!
Го Цзиньтай молча лежал на постели, вперив глаза в потолок. Лицо его было ужасно. Не сдержавшись, снова расплакалась Лю Циньцинь. Она лишь теперь убедилась в справедливости слов, сказанных Чэнь Юем. Она словно самим роком была обречена на столкновение с «трагедией», с «жертвенным козлом».
Снаружи донесся пронзительный свисток — дежурный командир взвода подал команду на построение. Рота построилась на площадке перед командным пунктом роты. Из подъехавшего джипа вылез Цинь Хао и тяжелой походкой приблизился к строю. Инь Сюйшэна охватило крайнее волнение, сердце его колотилось у самого горла. Это несчастье угрожало не только славе роты, но могло сказаться и на его собственной дальнейшей судьбе. Он весь был в ожидании приговора, который вынесет комиссар дивизии.
— Товарищи! Товарищ Ван Шичжун одно время был у меня ординарцем… Его смерть для меня безмерно тяжелая утрата. — Цинь Хао говорил глухим голосом, глаза его увлажнились. — Прошу почтить память товарища Ван Шичжуна трехминутным молчанием.