– О, и не однажды… Этим ремеслом овладеть не сложно, а все, что было предъявлено Шуйским и его «приятелями» после 17 мая 1606 года, очень подозрительно, ибо тогдашняя его цель – обнародование «безумных» распоряжений и замыслов Расстриги. Хотя, на самом деле эти документы никак не соотносятся с его действительным обликом, с его умом и здравым смыслом, с его откровенным признанием, что он призван «не для праздности». Достаточно открыть Собрание Государственных грамот и договоров, чтобы убедиться в этом… И еще хочу заметить, что Петр I изучал царствование Расстриги и документы, подписанные им, и находил в его приемах много такого, чему он, едва ли случайно, подражал… – отвечал граф.
– Но, граф, ведь есть и о Смутном времени источники, почитаемые всеми за основные. Например, «Сказание» Авраамия Палицына… – возразил ещё один представитель Общества.
– Да, в подлинности «Сказания» сомневаться не приходится… – казалось, согласился Шереметев. – Но ведь источник – это, прежде всего, его автор, взгляды и настроения которого он, источник, и отражает. А каких взглядов на самозванчество придерживался Авраамий Палицын, сказать трудно. В его бурной биографии есть и бегство из-под Смоленска, когда он покинул русской посольство, и ссылка в Соловецкий монастырь, куда его отправил царь Михаил… Он не внушал доверия целому ряду своих современников, так почему же мы должны безоговорочно доверять его «Сказанию»?
– Граф, Вы внимательно изучали Следственное дело. Всем ли показаниям, по-вашему, можно доверять? – был задан следующий вопрос.
– Я бы не стал ставить вопрос таким образом. У каждого, кто ставил свою подпись под опросным листом, были собственные соображения и резоны. Взять, например, настоятелей Углицких монастырей – Воскресенского – архимандрита Феодорита. Его показания отличаются сдержанностью и осторожностью. Игумен Алексеевского монастыря – Савватий дает самые определённые и подробные показания. Игумен Покровского монастыря – Давид во всем вторит ему. Но вот что удивительно для меня, так это то, что нет показаний игуменьи Богоявленского женского монастыря – Анастасии, а ведь она должна была быть ближе всех к царице Марии Нагой.
– Граф, ведь священство, по определению, не может взять на себя грех клятвопреступления. Значит, все, что они говорят должно быть правдой! – возразил один из членов Общества.
– Да, но вокруг каждого из них наматывается клубок совпадений. Возьмем настоятеля Спасского собора протоиерея Степана, который, кстати, был духовником Григория Нагого. Он – высший представитель угличского духовенства и особенно почитался митрополитом Ростовским Варлаамом Роговым. В своих показаниях он раскрывает интересную ситуацию: он был послан Михаилом Нагим на подворье к Михаилу Битяговскому с тем, чтобы найти там и принести «палицу железную». Странная депутация за «палицей». Не производился ли таким образом осмотр двора Битяговского и его лошадей? А настоятель Царя-Константиновского храма священник Богдан подробно рассказывает и о гибели Битяговского, – пояснил граф.
– Граф, но мы говорим только о письменных источниках, но ведь бывают и другие! – возразил член Общества, первым начавший дискуссию.
– Конечно, например, устные. Я слышал от угличских старожилов, что от дворца к реке есть подземный ход, и он идет под Волгой. Для большей ясности необходим план Кремля Угличского и расчет расстояний…
Подслушанный разговор
Наезженная дорога вела через густой лес. В конце июля 190… года, лёгкий возок, запряжённый парой лошадей, катил в Тотьму – маленький город, по меркам начала XX века – крошечный, затерявшийся на просторах Вологодской земли. В пролётке кроме кучера сидели двое – солидный мужчина лет шестидесяти с клинообразной седой бородкой и усами, в дорогом светлом костюме и в светлой шляпе и дама лет сорока, не раз бывавшая в этих местах. Сведущую даму, в Тотьму тянула тайная связь этого города со Смутным временем. Знала она и то, что в этом городке родилась поговорка – «тотмичи – Расстригины затейщики…». Но объяснить её интерес до конца мог лишь человек, раскрывший в своих изысканиях его смысл – граф Сергей Дмитриевич Шереметев. Это он сидел рядом с дамой в пролётке и между ними шёл оживлённый разговор.
– Интересуясь не один год Смутным временем, я прочитала множество ваших работ по этой теме, опубликованных и неопубликованных, последних было гораздо больше. Вы, граф считаете себя дилетантом, но, всегда повторяете слова Писания: «Что скрыто от великих, то открыто малым сим…». Согласна, но вы знакомили со своими трудами профессиональных историков, хотя мало кто из них серьезно вникал в ваши исследования. Однако мне кажется, что глубже и шире, чем граф Шереметев, Смутное время не изучал никто, – восторженно излагала дама.
Тут возок слегка подбросило на кочке, и она на несколько секунд замолчала. Вековые деревья неторопливо проплывали мимо собеседников. Ямщик, погоняя лошадушек вожжами, не повернув головы, вероятно, даже и не прислушиваясь к разговору, что-то мурлыкал себе под нос. Шла вторая половина дня и солнечные блики золотили лишь верхушки елей справа от дороги.
– Знаете, сударыня, занимаясь самыми разными аспектами этого периода, я зачастую не раскрывался полностью, ограничивался лишь намеками, рассчитывая, не раз возвращаться к тем или иным своим наброскам, – промолвил Сергей Дмитриевич, слегка поправляя светлую шляпу на голове.
– Чтобы разгадать один из ребусов, граф, я специально пригласила вас ехать в Тотьму. Ваше сиятельство, почему же все-таки Тотьма? – с интересом спросила собеседница.
– А Вы внимательно читали следственное дело по Угличу? Там слишком много фамилий тотемских выходцев. Вряд ли это было случайностью… Например – Огурцов – фамилия тотемская. Она встречается и в писцовых книгах, и в купчих… – отвечал Сергей Дмитриевич.
– Огурцов – это тот самый «вдовый поп Федор Огурец», который «бухнул в колокол соборный», то есть первым ударил в набат в Угличе майским днем 1591 года? – вновь спросила дама.
– Да. А вот и его показания из Следственного дела: «Как царевича не стало, а он в те поры был дома… и как он, Огурец, прибежал к церкви, к Спасу, к нему навстречу бежит стряпчий кормового двора Суббота Протопопов, велел ему у Спаса в колокол звонити, да ударил его в шею… а сказал, что ему велела звонить царица Марья…» Какая предусмотрительность со стороны женщины только что потерявшей сына! – с лёгкой иронией подметил граф.
– Невероятно! Убийственная логика, – восхитилась собеседница. – Судя по всему, царица Мария была женщиной с сильным характером, проявления которого иной раз бывали, мягко говоря, неуместными. В одной из Ваших работ я прочитала, что она, услышав истошные крики и выбежав из терема, схватила полено и начала лупить Василису Волохову, вместо того, чтобы броситься к ребенку!
– О, этот майский день в Угличе таит много загадок… Взять хотя бы слова, которыми говорят свидетели о происшествии: кормилица сказала – «не уберегла»; тот самый Огурец – «не стало»; только Андрей Нагой прямо заявляет – «убили», – констатировал Сергей Дмитриевич.
– Граф, и все-таки, зачем надо было отправлять Огурца на колокольню? – после минутного раздумья задала вопрос дама.
– Ведь это же очевидно! Отвлечь от площади, где лежал убитый. Кстати, 15 мая много детей погибло в общей свалке и кровопролитии. Это «избиение младенцев» скрывает след ребенка, на которого указывали, как на погибшего царевича… – промолвил Сергей Дмитриевич и перекрестился.
– Боже мой! Какая страшная беда случилась в Угличе! – также крестясь, промолвила дама. – А что еще можно «выудить» из Писцовых книг? Что может дать этот источник, только фамилию и род занятий?
– Позволю себе напомнить Вам… Род занятий дает богатую пищу для размышлений. Вот, жители Тотьмы – Меншиковы из поколения в поколение были «сытниками». Что это значит? А то, что заготовленные в северных областях съестные припасы они отправляли в крупные города, в том числе и в Москву. А это, в свою очередь, означает, что путь от Архангельска до Москвы был им хорошо знаком! Разве это не наводит на размышления? – заметил Сергей Дмитриевич.
Тем временем пролётка выехала на развилку двух дорог. Кучер остановил на минуту-другую лошадей, как бы вспоминая в какую сторону ехать…
– Что, братец, дороги не помнишь? – спросил граф.
– Не упомню, простите, барин, – отвечал мужик.
– Бери правее! – велел Сергей Дмитриевич.
Кучер тронул лошадей вожжами, и пролётка снова покатилась по наезженной лесной дороге…
После совета в Сийском монастыре летом 1591 года старцы и священство решили отправить таинственного высокородного отрока и лишь троих человек из его окружения уже не посуху, а речным путём на берег Студёного моря в малоизвестную, но хорошо укрытую и укреплённую Чирцову пустынь. Пустынь та угнездилась на берегу Мезенского залива близ устья реки Мезени.
Сийский монастырь выделил для путешественников самый лучший дощаник с парусом и предоставил для сопровождения и управления ладьёй шесть человек из монахов и трудников – людей опытных и хорошо знавших речное и морское хождение. На восьмой день, пребывания в монастыре, когда ладья была уже хорошо просмолена и нагружена разным припасом и тёплой одеждой, путешественники тронулись на вёслах вниз по реке Двине. Утром, на второй день хода, дощаник с отроком и его людьми прошёл Волочёк, а к вечеру следующего дня был уже на Усть-Пинеге. Здесь монахи-мореходы завели ладью в реку Пинегу, и пошли по ней до реки Кулой. По Пинеге и по Кулою шли они на вёслах семь дней до Мезенского залива Белого моря. Затем мореходы вывели ладью уже под парусом на воды Лукоморья[16] и привели её к устью реки Мезень, где стояла Чирцова пустынь. Близ Чирцовой пустыни Вася Недорезов на время распрощался со отроком и его спутниками. Уже в Чирцовой пустыни, пропали, не простившись, словно испарились, слуги Юрий Петров Огурец и Власий Меншиков, сопровождавшие отрока вместе с Недорезовым от самого Углича. Так высокородный отрок оказался на берегу Белого моря, где ему предстояло расти и учиться несколько лет под бдительным присмотром монахов и старцев.