тране готовый к волнению, во множестве столпился около Кремля, шумел и вызывал царицу…».
«Дабы избежать великого несчастья и возмущения», Ирина вышла на Красное крыльцо. Одета она была очень просто – почти как монахиня. Голова и плечи были убраны и укрыты большим чёрным платом. Она оглядела собравшихся. В холодном воздухе над многотысячной толпой слегка парило. Люди были явно взволнованы, напряжены и ждали чего-то. Бороды и усы убелило инеем. Наблюдательный и зоркий глаз Ирины улавливал в глазах людей то ли просверки недоброжелательства, то ли искры вызова. Под овчинами, полушубками и зипунами у многих за поясами заткнуты были топорики, ножи и кистени. Насколько позволила Ирине сила её голоса и лёгких, она обратилась к народу:
– Прости, народ православный! Достоит мне грешной оставити мирское житье и правление по воле покойного государя нашего Феодора Иоанновича. У вас же есть князья и бояре, пусть они начальствуют и правят вами!
Народ на площади оживился. С некоторым удивлением многие негромко стали обсуждать что-то.
Вслед за Ириной на Красное крыльцо вышел и Борис Годунов, одетый в добротную бобровую шубу. На голове его красовалась высокая соболья шапка. В наступившей в тот час на Соборной площади великой тишине и ожидании чего-то очень важного и значимого, Борис расправил тёмнорусые усы и после сестры обратился к народу громко, но с нотками осторожности в голосе:
– Братие и сестры мои во Христе Бозе! Народ православный! Промыслом Божиим и разумением отца и владыки Иова патриарха нашего достоит мне многогрешному рабу Божию прияти пока на рамена своя правление государьством Российским. Князья же и боляре да будут помощниками мне в велицем деле сем. С боляры и со князми радети и промышляти рад не токмо по-прежнему, но и свыше перваго!
Глухой ропот и гомон беспричинного негодования словно прошелестел по толпе. Напряжение достигло предела… Борис, почуяв всей своей кожей почти безмолвную угрозу, опасливо отступил на шаг назад и вторично уже не так громко произнёс:
– Аще же не благоволит, али бо не попустит Господь, возложити Крест сеи на рамена моя, то правити государьством отцу и владыке Иову. – А затем, уже почти невнятно просипев, добавил, – Дондеже собратися и собору Освященному и Земскому…
Народ, стоявший на площади, словно выдохнул накопившееся напряжение. Вновь послышались негромкие разговоры и даже шутки и смех. Постепенно люди стали расходиться. Через два часа Соборная площадь Кремля, его улицы и всё окрест опустело.
Царица Ирина официально отказывалась от власти в пользу Боярской думы и заявляла о намерении принять постриг. По словам летописца вдова Феодора Иоанновича вскоре «простым обычаем» переехала на житие в Новодевичий монастырь и приняла там иноческий образ.
Однако всё было не так уж и просто. За спиной царицы-иноки стоял её властный и не отказавшийся от власти брат. Ему не удалось предотвратить пострижение сестры. Но по его настоянию уже монахиня Александра пыталась оказывать влияние на правление страной из стен монастыря. Она подписывала именные указы, рассылала их по городам.
17 февраля 1598 года истекло сорок дней по смерти государя и в Москве приступили к созыву Земского собора для того, чтобы выбрать нового царя. И тут вступил в силу династический кризис, приведший к междуцарствию. Борьба за власть расколола Боярскую думу. Романовы считали свои позиции столь прочными, что выступали с резкими нападками на Годунова. Тогда Борис Фёдорович укрылся на своём подворье в Кремле и попытался вершить государственные дела, не выходя из стен дома. Но раздор в Думе продолжался, и правитель укрылся в хорошо укреплённом Новодевичьем монастыре близ царицы-вдовы. Кроме того, Годунов опасался, что боярство обвинит его в убийстве царя Фёдора и станет подбивать простонародье к восстанию. Патриарх Иов стал доверенным лицом Годунова в Думе.
По инициативе патриарха часть боярства и делегатов Земского собора взялись устроить общее шествие в Новодевичий монастырь и просить Годунова на царство. Большинство представителей Боярской думы не пошло на это. Но 20 февраля земцы смогли возглавить шествие в Новодевичий. Годунов вышел на крыльцо и благосклонно выслушал речи соборных чинов, но на все их «моления» отвечал отказом. Со слезами на глазах он клялся, что и не мыслил посягнуть на «превысочайший царский чин». Мало того, правитель тут же дал знать, что хочет принять монашеский постриг. Тогда высшие чины собора и церковные иерархи повели переговоры с вдовой царицей. За Бориса Годунова в подавляющем большинстве выступили дети боярские и дворяне, зажиточная часть посадского населения.
На следующий день 21 февраля множество народа собралось в Новодевичьем монастыре и в поле вокруг него. Народ криками приветствовал Годунова и просил его принять царский венец. На сей раз Годунов согласился. Патриарх повёл его в ближайший монастырский собор и нарёк его на царство. Но только 26 февраля он покинул стены монастыря и возвратился в Москву. Народ встречал Бориса в поле – за стенами города. Ему подносили дорогие дары и хлеб соль. Но правитель отказался принимать что-либо кроме хлеба с солью и звал всех к царскому столу. В Кремле патриарх проводил Годунова в Успенский собор и там благословил на царство второй раз. Однако Годунов не мог принять венца без присяги в Боярской думе. Правда, старшие бояре не спешили с выражением верноподданнических чувств, что и вынудило правителя вторично удалиться в Новодевичий монастырь.
В течение марта Годунов оставался в Новодевичьей обители, лишь изредка показываясь в столице для решения военных вопросов и местнических тяжб. Чтобы облегчить Годунову возвращение в Москву, его сторонники организовали третье шествие народа в Новодевичий монастырь. Святейший Иов и церковные иерархи просили Годунова немедленно переехать в царствующий град и принять венец, но тот неожиданно вновь отказался от престола. Объяснить это можно скорее только тем, что правитель явно был хорошо осведомлен о тайном присутствии где-то в отдалённых или приграничных уездах России иного претендента на престол и потому боялся не рассчитать свои силы. Да и Боярская дума ещё колебалась и кипела борьбой нескольких партий.
Но вопрос о явлении иного достойного претендента на престол временно отступил на второй и даже на третий план. Об угличских событиях 1591 года стали забывать, да и мало кто знал, что произошло в Угличе семь лет назад. Действительно, большинство народа и элита смутно представляли себе, что же произошло на самом деле. Тем более, что многие иерархи Церкви во главе с патриархом умышленно или неумышленно заявляли, что законный наследник престола погиб в Угличе. Междуцарствие грозило перерасти во всеобщее недовольство народа, верхов и повсеместную анархию. И тут глава Церкви вновь обратился к авторитету вдовы-царицы – старицы Александры. Прекрасно понимая, что ситуация в стране стала напряжённой, вдова Фёдора Иоанновича однозначно призвала брата «облещися в порфиру царскую».
Тогда 1 апреля Годунов во второй раз торжественно въехал в Москву. В Успенском соборе патриарх возложил на правителя Крест московского митрополита Петра-чудотворца «еже есть начало государева венчания и скифетродержания». Борис Фёдорович после этого даже переехал на жительство в царские палаты. Но Боярская Дума продолжала препятствовать присяге. Канцлер Щелкалов (младший) оставил свой пост, а на его место заступил Богдан Бельский.
Казалось, наступило время для появления где-нибудь в отдалении от столицы нового законного претендента на престол. Но тут старое родовитое боярство, мечтавшее разделить власть с государем, выдвинуло кандидатуру давно забытого крещеного татарского хана Симеона Бекбулатовича, жившего в своём поместье под Тверью. Некогда по прихоти царя Иоанна Грозного Симеон занимал московский престол. Боярская знать рассчитывала сделать его послушной игрушкой в своих руках. Даже Романовы отказались от своих претензий на власть в пользу Бекбулатовича.
Узнав об этом, Борис Фёдорович решил действовать решительно и перехватить инициативу у Боярской Думы. Уже в марте с южной границы приходили тревожные вести о возможном новом нашествии крымских ратных людей. 1 апреля Разрядный приказ объявил, что крымская орда «часа того» движется к русским рубежам. Вероятно, и этим был вызван скорый приезд Годунова в Москву. Он использовал ситуацию на южной границе в своих целях. После 20 апреля правитель объявил, что лично возглавит поход войск к Большой Засечной Черте. К началу мая полки были собраны, а боярство поставлено перед выбором либо занять высшие командные посты в войсках, либо отказаться от участия в обороне рубежей России и этим навлечь на себя обвинения в измене. Боярская Дума на время вынужденно подчинилась воле Годунова. В начале мая Годунов вышел с полками на Оку и устроил огромный военный лагерь под Серпуховом. Этим он добился больших дипломатических успехов. Крымские послы, явившиеся туда с предложением о мире, признали за ним царский титул. Английская королева поздравила его с восшествием на престол.
Серпуховской поход стал решающим этапом борьбы Годунова за верховную власть. Он щедро наградил детей боярских, дворян, стрельцов, казаков и других воинских людей большим жалованием и подарками. Затем для всех участников похода был устроен поистине царский пир. Непокорное боярство, решая свои местнические споры, склонило голову перед правителем.
В июле после похода Земский собор возобновил свою деятельность в столице. Делегаты собора в большинстве своём присягнули Борису Годунову. Однако шестеро из девятнадцати старцев столичных монастырей не подписали грамоту о присяге. Не было там подписи и протопопа Благовещенского собора Кремля, исполнявшего роль царского духовника. Не пустили в Москву на заседания Освященного собора и третье лицо после патриарха в иерархии Русской Церкви. Им был митрополит Казанский Гермоген – явный противник Бориса Годунова.