На заседаниях собора, присутствующие там посланцы от братии Псково-Печерского и Кириллова-Белозерского монастырей, наотрез отказались подписываться за избрание царём Бориса Годунова. Этих старцев пришлось приводить к присяге и крестоцелованию патриаршим велением. Что знали и какую тайну скрывали все эти старцы и иерархи Церкви?!
Годунов вновь обосновался в Новодевичьем монастыре. Однако Москва целовала Крест новому царю «в пору жатвы» – в конце июля – в августе. Всё более решаясь принять венец, Борис Годунов испытывал явный страх перед тайными злоумышлениями бояр и сопротивлением своих недоброжелателей. Тогда патриарх и его окружение 1 сентября (на «новолетие») в четвёртый раз организовали шествие народа в Новодевичий монастырь. Борис Фёдорович милостиво согласился принять царский венец «по древнему обычаю». Наконец 3 сентября 1598 года Годунов был венчан в Успенском соборе Кремля. Новый государь дал обет не проливать кровь ослушников в течение пяти лет. Многим представителям знати были пожалованы высшие боярские и думные чины. Особых милостей удостоены были Романовы и Бельский. Боярство получило желаемые гарантии против возобновления казней.
На Земском соборе, созванном в следующем, 1599 году, подавляющее большинство представителей Боярской думы подписало избирательную грамоту и признало Годунова царём. Казалось, междуцарствие закончилось в его пользу. Но смута в головах, недомолвки в народе, зависть знати, тайнодействие части старцев и церковной иерархии, а также неуверенность самого Годунова в правильности своего решения, остались!
Отныне высокородный юноша, опекаемый старцем Феодосием, оказался в опасном положении. Самым надёжным способом уберечь юношу был постриг его в монахи. Это должно было спасти его от ссылки или смерти, на тот случай, если новый царь решит отыскать и устранить конкурента. Старцы долго совещались о том, какую степень пострига совершить над ним. Тот же, конечно, не понимал до конца всей серьёзности готовящегося обряда, с тревогой ожидал решения и вручил судьбу свою духовным наставникам. Наконец в Кирилловом монастыре, на совете старцев и отца настоятеля в присутствии Новгородского владыки решено было постричь юношу в рясофор. Ибо рясофор – начальная ступень на пути в чёрное духовенство – первый шаг на торной дороге монашеского стяжания. Не раз случалось, что послушники монастырские, посвящённые в рясофор, не выдерживали монашеских обетов и возвращались в мирскую жизнь. Выход этот был возможен через серьёзное покаяние. Через это покаяние они оставались в лоне Церкви, не подвергаясь интердикту (отлучению), могли вести светскую жизнь. Однако путь в монашество или в священство перед ними отныне был закрыт навсегда.
Воспитанник Феодосия сам выбрал место своего пострига. Этим местом стал полюбившийся юноше Савво-Крыпецкий монастырь. Весной того же года старцы и сам Новгородский владыка Варлаам произвели над 15-летним «странником» обряд пострижения в рясофор в Иоанно-Богословском Савво-Крыпецком монастыре. Когда совершали обряд, странное событие произошло в храме. Под сводами собора вдруг зашумел ветер, хотя церковные врата были плотно закрыты и даже затворены на крепкие железные засовы. Ни один огонёк свечи или лампады не задуло, ворвавшимся казалось сквозняком. Старцы и мнихи вдруг услышали, что в верхах собора мелькнули отблески молний, раздались приглушённые удары грома, затем зашумели полотнища знамён, раздались приглушённые конское ржание и цоканье кованых копыт, крики воинов, сабельные удары, скепанье металла, барабанный бой, и даже ружейная стрельба. Казалось, шум этот проник с улицы через окна барабана. Удивлённый и явно озабоченный владыка Варлаам, велел одному из монахов посмотреть, что творится снаружи. Но когда испуганный инок растворил церковные врата, чтобы посмотреть, какая беда случилась за стенами храма, всем стало ясно, что на улице стоит тёплый и тихий апрельский день и ярко светит солнце. Тут шум в верхах собора стал заметно стихать. Обряд пострижения, прерванный на несколько минут, вновь продолжили. Юноша был совершенно спокоен, будто бы и не слышал того, что обеспокоило всех, окружавших его предстоятелей. В тот час нарекли его новым – иноческим именем. Назван он был Леонидом Крыпецким. Юноша удостоился этого имени, будучи посвящённым в монашество, в день памяти и подвига святого мученика Леонида Коринфского. Святой подвижник утоплен был в море за открытые проповеди о Христе среди граждан Римской империи (апрель 258 года). Окончив обряд, Варлаам благословил юного монаха и поздравил его с днём нового рождения. C того времени переменился юноша в лике своем. Какой-то величественно-трагический ореол сошёл и отметил его своим явлением.
Подслушанный разговор
Возок, запряжённый парой лошадей, катил по лесной дороге из Вологды в Тотьму июльским летом 190… года. Над лесом сгущались сумерки. Кучер, поеживаясь от наползающей прохлады, нет-нет, стал похлёстывать лошадок кнутом. Лошади пошли живее.
– Места вокруг Тотьмы и сейчас глухие: в лесу полно непуганой живности и зайцы, и лисы, и даже волки. А что же здесь было на рубеже XVI–XVII веков? Основными дорогами были реки. А их множество – и широкие, как тракты, и узенькие, как потаенные тропинки, – сказала дама, также поёживаясь от вечерней прохлады и кутаясь в тёплую шаль. – Сергей Дмитриевич, Вам знакомы эти места? – спросила она у спутника.
– Да, бывать здесь мне приходилось, но если бы перенестись в XVII век, я бы ориентировался здесь лучше… Тогда, если ехать от города на северо-запад, то у стечения рек Ваги и Режи можно было найти Леванидову пустынь. Она была основана в начале XVI века, но за столетие пришла в запустение. А возобновил, то есть вернул её к жизни, уже упоминаемый нами Феодосий Суморин, – отвечал граф.
– Я заметила, что имя Леонид в период, предшествовавший Смуте, играло особую роль. Ваша отдаленная родственница – вдова царевича Ивана Ивановича – в иночестве приняла имя Леониды, – подметила дама.
– А известно ли Вам, сударыня, что существует былина «Леванидович», в которой говориться об исчезнувшем и возвращенном царевиче?
– Граф, насколько я знаю, пустынь не могла существовать самостоятельно?
– Конечно, и Леванидова была приписана к Никольскому Угрешскому монастырю. И вот что удивительно: Угрешский монастырь был тесно связан с Железноборским.
– Как это – «связан»? – с удивлением спросила дама.
– Прежде всего – хозяйственно, а также – через иноков и священников. И вот что интересно: убегая из Москвы, Отрепьев остановился сначала «на Угреши», потом – в глухом Железноборском монастыре, а далее, держа путь на север, он не мог миновать Леванидову пустынь. И ведь везде его ждали… – подчеркнул Сергей Дмитриевич.
– Совершая, столь дальние «вояжи», нельзя рассчитывать на то, что не нарвешься на заставу или просто на годуновских соглядатаев, – промолвила дама.
– Гарантия-то как раз и была… Окрестности реки Ваги, так называемая Важская волость, была частновладельческой, не царской и не государственной. Так что «Важский путь» был не только кратчайшим, но и безопаснейшим, – поправил Шереметев
– Да уж, если прятать или прятаться, то лучшего места не найти. А северные монастыри! И мощные стены, и сплоченная братия, и насельники, многие из которых играли не последние роли в политике и экономике России! – со знанием дела подтвердила собеседница.
– Меня более всего интересовал Кирилло-Белозерский монастырь. Он связан с именами и некоторых из моих предков; а еще – ведь он был связан с Угличем и «угличским событием», – сказал Шереметев, явно стремясь пояснить ещё один аспект проблемы.
– Это каким же образом? – спросила собеседница.
– Да очень просто: в Угличе располагалось монастырское подворье; кирилловские монахи благословили царевича 15 мая 1591 года; в Кириллове жил и умер Иван Федорович Мстиславский, владелец смежной с Угличем Юхотской волости и, главное, в одном из храмов Кириллова служил Гаврила Истомин.
– Он тоже был жителем Тотьмы?
– О, нет, здесь все не так просто… В тотемских документах упоминается «истоминская вдова». И знаете, в некоторых зарубежных источниках, простите, называть их не буду, я встречал сообщение, что царевич в Угличе был подменен сыном вдовы Эстомен. И этот подменный ребенок был «сыном попа». Сама же вдова была насельницей… – подчеркнул Шереметев.
– Ох, она, наверное, там скрывалась! – догадалась дама.
– Вполне вероятно… Так вот, пребывала она в глухом монастыре на Тотьме, между рекой Кевдой и местностью, именуемой «Песья деньга». А ее дети, оставшиеся «в миру» были, как говорят, «финансово обеспечены». И позаботился о них никто иной, как Феодосий Суморин.
– Да, он уже «мелькал» в нашей истории! – воскликнула собеседница.
– Сударыня! Совершенно недопустимо употреблять глагол «мелькал» в отношении чтимого святого Феодосия Тотемского! Но прощаю Ваше невежество… Вернемся к Истоминым… Их в Тотьме было несколько. Петр Истомин знался с самим князем Вишневецким. Именно он заявил ему, что Расстрига «прямой царевич Дмитрий Иванович Углицкий и приметы на нем именно сказал», – как опытный хирург, вскрывающий глубокую проникающую рану, заявил Сергей Дмитриевич, вскрывая вековую тайну.
– А как же он свел знакомство с Вишневецким? Да и возможно ли, чтобы посадский житель далекой Тотьмы беседовал с богатейшим литовским магнатом? – с тихим удивлением спросила дама.
– Но, как не покажется это странным, в то далекое время не столь высоки были преграды, разделявшие людей. А тотмичи были вообще легки на подъем, легко пускались в дальнюю дорогу. Да и вполне вероятно, что Истомин появился у Вишневецкого не случайно.
– Итак, Истомины: Федор, Петр, Иван… Выходит, сыном одного из них мог быть ребенок, подменивший царевича? – с волнением спросила спутница.
– Больше того, я уверен, что «Огурцовы», вспомните того, кто звонил в колокол – прозвище Истоминых. Жаль, доказательств этому я найти не успел… – вымолвил Шереметев осипшим от волнения и прохлады голосом и слегка прокашлялся.