[60], сколь докупить пищалей-ручниц и ружей, сколь нужно пушечных стволов на столах, сколь нужно затинных пищалей для размещения на стрельницах и в «печурах» у подошвенного боя стен[61]. Помнил Палицын и сверял с записями, пересчитывал, сколь хранится в оружейной палате обители боевых секир, пик, мечей, сабель, шестопёров, цепов, луков в саадаках, самострелов, стрел, шеломов, шишаков, доспехов, кольчуг, байдан и щитов. И многое из этого он держал в своей голове, запоминал и обновлял записи.
Казалось, ещё ничто не нарушало внешнего покоя Русской земли. Но каким-то шестым чувством Палицын уже чувствовал запах опасности и надвигающейся военной грозы.
Осенью 1602 года Расстрига и его сподвижники перебрались в Гощу. Князь Януш Острожской с любовью принял молодого человека и его людей и так же устроил пир в честь гостей. Близ Гощи располагался монастырь Дерман, основанный стараниями покойного отца князя Януша. При монастыре была открыта школа анабаптистов. Узнав об этом, молодой человек упросил князя сводить его в обитель и познакомить с представителями этого вероучения. Януш исполнил просьбу и свёл Расстригу с проповедниками анабаптистов. С той поры каждую субботу и воскресенье молодой человек с утра уезжал в Дерман, где подолгу вёл беседы с миссионерами анабаптизма. Диспуты и проповеди этих людей увлекли его. Однако он оставался твёрд в православии, и на предложение перекреститься и принять анабаптизм как однозначно правильное вероучение неоднократно отвечал отказом.
Зимой в Гоще Расстрига свёл знакомство и с князем Константином Вишневецким двоюродным братом Адама. Этот уже зрелый и опытный вельможа открыто исповедовал латинство. Молодой человек внимательно слушал доводы князя о превосходстве латинства над православием, но также оставался при своём мнении. Единственно, что привлекло молодого человека в речах Вишневецкого, так это то, что князь предлагал ему написать письмо самому апостолику Рима, рассказать в письме о своём положении изгнанника и попросить у него помощи. С этого момента Расстрига вооружился перьями, чернилами, бумагой и засел за составление письма. Надо отметить, что молодой человек, неплохо изъяснялся на латыни, но его латинская грамматика оставляла желать лучшего. Отрепьев, Повадин и Яцкой всячески помогали ему в том деле и даже за приличную сумму наняли одного из странствующих иезуитских монахов. Наконец письмо было составлено и отправлено с нарочным князя Константина в Рим.
Наступил апрель. Тёплая весна пришла в Италию. Рим купался в потоках света и тонул в распускавшейся зелени садов и виноградников. Поздним утром, когда клир Ватикана уже отслужил в Сикстинской капелле, личный секретарь апостолика Климента (Аldobrandini) тихо вошёл в кабинет своего господина и слегка прокашлялся, чтобы обратить на себя внимание. Одетый не по-праздничному – в серый, длиннополый стихарь, с белой круглой шапочкой на голове вместо тиары, папа поливал свои любимые цветы в больших керамических горшках, расставленных близ окон. Он услышал, как вошёл Рангони, но, продолжая заниматься своим привычным делом, лишь взглянул через плечо на секретаря, и в ответ на его приветствие махнул головой. Рангони понимая, что у него ещё есть пять минут для того, чтобы пересмотреть свои бумаги, развернул папку и стал думать с чего начать свой утренний доклад. Тем временем, пока апостолик ещё тщательно поливал цветы из лейки, секретарь, перебирая бумаги, наткнулся на письмо, доставленное из Польши день тому назад, и решил начать с него.
Ровно через пять минут папа Климент оставил своё занятие, воссел на скромном кресле и приготовился внимать секретарю.
– Ваше святейшество, думаю, что сначала стоит обратить внимание на послание, написанное неким лицом, пребывающим в Великом княжестве Литовским, адресованное Вам, но отправленное от имени именитого князя и сына Кафолической церкви Константина Вишневецкого, – начал секретарь.
– Кратко, изложи суть происходящего, сын мой, – устало вымолвил апостолик и вяло махнул кистью десницы.
– Святейший государь мой, этот некий человек, написавший письмо, утверждает, что он истинный сын ныне покойного Великого государя Московского Иоанна, спасённый своими сторонниками двенадцать лет назад в городе Угличе. Сейчас он пребывает в Литве…
Внимая словам секретаря, апостолик слегка порозовел. Взгляд его, обращённый на Рангони, стал пристален.
– Как он объясняет своё пребывание в Литве? – с проявившимся интересом спросил апостолик.
– Два с небольшим года назад, до перехода через литовско-русский рубеж, этот молодой человек, с отроческих лет скитался по северным монастырям России. Воспитывался он самыми образованными и опытными дипломатами, вельможами и духовными иерархами. Он посредственно владеет латынью, что видно по его грамматике и ошибкам, но почерк его красив и ровен, что свидетельствует о хорошем образовании и умелой руке, – начал излагать секретарь.
– Чего он просит? – уже с неподдельным интересом, но кратко спросил Климент.
– Он просит духовной поддержки и посильной помощи в деле возвращения ему родительского престола и Русского царства. Обещает, что в случае удачи, он будет способствовать делу миссионерской проповеди кафолического вероучения и строительству кафолических храмов в России, – продолжал Рангони.
– Да, это письмо стоит серьёзного внимания! Не спеши, анализируй и высказывайся, обдумав, – прервал его Климент.
Рангони склонил голову в знак согласия. А святейший папа стал излагать ему ход своих соображений по данному вопросу. Суть их состояла в том, что папе необходимо было точно знать, с кем он будет иметь дело, с проходимцем или с человеком убеждённым. Следуя римским преданиям нельзя было упускать удобного случая для последовательного развития своей политики, независимо от политики и интересов польского короля Сигизмунда. Надо было точно выяснить, что за личность появившийся «претендент». Затем в соответствии с добытыми сведениями вести своё дело, не считаясь с польским королём. Вопрос о водворении в России римского кафоличества – не нов. Он рассчитан на русских Великих князей и царей. Успеха до сих пор не было, хотя Ватикан и продолжал свои старания, последовательно испытывая одного русского монарха за другим. Но ни разу до сего дня ни один апостолик не прибегал к помощи сил, враждебных московскому правительству. Все представители престола святого Петра прямо и правильно начинали свою проповедь с русских монархов. С этой целью миссионеры в сопровождении Зои Палеолог были посланы к государю Иоанну III 130 лет назад. Пол века минуло, как являлся к государю Иоанну IV Антонио Поссевин. С той же целью при царе Феодоре, но гораздо искуснее и серьёзнее, подвязался ещё недавно Комулей. Правда, переговоры с ним вёл главным образом этот изворотливый и хитрый нынешний правитель России Борис Годунов. Папа на несколько секунд замолчал и задумался.
– Да, святейший государь, с Годуновым – этим лисом, общаться на подобные темы вообще бесполезно. Потому подлинное выяснение личности «претендента», необходимо чтобы избежать упрёков со стороны таких псевдо-союзников, как польский король, или со стороны протестантов, – отметил Рангони.
– Да, ежели новоявленный «претендент» – обманщик, то с его помощью престол святого Петра не имеет права осуществить заветную мечту стольких поколений – единения Римской и Восточной Церквей. Мы должны убедиться и уверовать в его правоту. И только убедившись в сем, возложим надежду на смелого человека, домогающегося наследственного престола. Нам нужен истинный царевич, а не случайный проходимец, который мог бы повредить столь важному делу. Обман может открыться, и потому престол святого Петра должен остаться незапятнанным, – рассуждал Климент.
– Святейший государь, я займусь этим вопросом безотлагательно и отправлю к Константину Вишневецкому своего человека, – высказал свои мысли секретарь.
Апостолик согласно кивнул головой и добавил:
– Да, Рангони, позаботься, чтобы письмо это было сохранено[62]! Некоторое время спустя я сам перечту его, – секретарь послушно поклонился.
– Помню, что после смерти польского короля Штефана (Батория) на польский стол литовскими князьями выдвигалась кандидатура юного русского царевича Димитрия. Мы, конечно, не можем содействовать поощрению русской ортодоксальной партии, желавшей сначала царя Феодора, потом Димитрия, тогда ещё ребёнка. Тогда ребёнок был не опасен – но в будущем…! – рассуждал апостолик.
– Государь, ныне ситуация изменилась… Ребёнок вырос, но не стал польско-литовским королём, венчанным по ортодоксальному обряду! – отметил Рангони.
– Вот-вот! События 1591 года очень смутны. У нас пока нет достоверных сведений, кто этот молодой человек. Тут много и «за» и «против» него. Но мы выясним это в ближайшее время. И после того, как убедимся в его истинности, приложим все усилия, чтоб сделать его своим орудием в святом деле, тем более он объявился уже римским неофитом, – продолжал апостолик.
– Думаю, что одного последнего обстоятельства будет не вполне достаточно. Но если к этому условию мы приобщим ещё и женщину римского вероисповедования, то это будет важный шаг к успеху, – с хитрой улыбкой высказал свои соображения Рангони.
– Христианский венец и союз двух любящих сердец – дело угодное Господу и престолу святого Петра, – подвёл черту апостолик.
Секретарь поклонился папе, а Климент мановением руки отпустил его.
В апреле 1603 года в сёлах и деревнях Русского Нечерноземья нечем было засевать поля. Ни то, что беднота, но даже средние слои населения не могли купить дорогой хлеб. Голодающие начали отлавливать и есть кошек и собак. Затем в пищу пошли: лебеда, трава, липовая и берёзовая кора. В отдельных местах были отмечены случаи людоедства.