. Но проблема заключалась в другом. Годунов прекрасно понимал, что ему в случае успеха конкурента не поздоровится, уже хотя бы потому, что здесь, в России, близ его престола было много недоброжелателей. Да и потому, что дело зашло уже очень далеко, и за его спиной стояли сотни сторонников – партия Годуновых; его родные и близкие, и, наконец, его дети – продолжатели его династии. И потому, вероятно, Борис Феодорович в ответном слове митрополиту дал понять, что будет держать власть и бороться за неё до конца, или не ответил ничего определённого.
Но даже эта неопределённость ответа, не говоря уже о возможном отказе царя Бориса воздержаться от активных (военных) действий, привели к тому, что соединённое войско запорожских и донских казаков, а также союзной с ними польско-литовской шляхты южных и восточных регионов Речи Посполитой вступило в пределы России. Вступило и повело боевые действия против Годунова…
В тот же день, часом позже окольничий Пётр Никитич Шереметев представил царю Борису посланного патриархом Рафаилом Цареградским архиепископа Амиклонского Феодосия с его старцами. Кроме грамоты к царю и к патриарху Иову он привёз ещё грамоты двум иерархам роду греческого – архиепископам Арсению и Игнатию.
По мнению С. Д. Шереметева архиепископ Игнатий, грек по происхождению, позднее был оклеветан пристрастными голосами современников. И даже такой серьёзный исследователь, как историк Русской Церкви митрополит Макарий (Булгаков) не смог объективно разобраться в обвинениях, предъявляемых архиепископу Игнатию. Только благодаря трудам профессора Дмитриевского, издавшего записки архиепископа Арсения Елассонского, мы можем в настоящее время восстановить образ оклеветанного иерарха, без сомнения хорошо известного Расстриге. Не случайно Расстрига приложил все силы к тому, чтобы Игнатий был избран Поместным собором Русской Церкви на патриарший престол по причине слепоты патриарха Иова. Имеются прямые свидетельства законности избрания патриарха Игнатия… С этой же точкой зрения был согласен и патриарх Никон.
«Мы не знаем, – писал граф Шереметев, – под каким впечатлением и почему среди наплыва греческих властей с их старцами и пришельцами как раз в 1604 году рассудилось патриарху Иову, огласить известное послание, носящее какой-то покаянный оттенок, в котором, поминая всех усопших царей, цариц, царевичей и царевен и, прося у всех прощение, не исключая царевны Феодосии, он совершенно умалчивает о царевиче Димитрии, словно его никогда не существовало (курсив Д. А.)»[71].
Интермеццо
В сентябре 190… года в Фонтанном доме Шереметевых в Петербурге за чашкой чая продолжался разговор двух уже известных персон…
– Продолжим наше сравнение, граф, очень уж оно показательно… – попросила собеседница.
– А дальше будет еще интереснее… и Лукарис, и Расстрига пытаются разобраться в разногласиях между Православием, Римско-Католической конфессией и протестантизмом. И обоих же обвиняют: Лукариса – в склонности к вероучению Римскому. Расстригу – в том же самом.
– А какова дальнейшая судьба Лукариса? – спросила собеседница.
– Да, судьба!..Лукариса убьют, когда он уже будет Вселенским патриархом, – промолвил Шереметев и отпил глоток чаю.
– За что!? – в недоумении спросила собеседница.
– Представьте себе, за увлечение протестантизмом!
– Так ведь те же обвинения…
– Именно, сударыня, именно… Да и после смерти против обоих выдвигаются подобные обвинения, далеко ещё не доказанные.
– Граф, а есть доказательства того, что «названный Димитрий» выказывает свое сочувствие Православию «греческого толка»?
– Во всяком случае, будучи в 1603 году во Львове, где было распространено Православие именно подобного рода, Расстрига обратился к жителям со словами поддержки их веры. Да и присутствие при нем Арсения Элассонского тоже говорит о чем-то. Грекам же он был люб, так как не скрывал желания освободить Царьград! И даже в стремление своём стать восстановителем империи Комнинов и Палеологов! – уверенно заявил Шереметев.
– Сергей Дмитриевич, я не ошибаюсь, ведь Арсений Элассонский находился в Москве во время правления Этого человека. Язык не поворачивается назвать его Лжедмитрием!
– Поэтому-то и я называю его «Расстрига», поскольку монастырские обеты были им нарушены… Но вернемся к Вашему вопросу. Ведь именно Арсений возложил на Расстригу венец Мономаха у гробницы Ивана IV. И, кстати, именно он записал ту речь, что произнес названный Димитрий в тот момент.
– Но ведь он стремился на московский престол! Зачем же эти «опыты» с инославными конфессиями? – с сомнением спросила дама.
– Да, были связи «протестантские», не скрываемые; связи «римские», выдвигаемые; и связи «греческие», тщательно заметаемые. Расстрига не мог не завязать этих сношений, ввиду своей сложной, тройной задачи – царствовать над подданными трех христианских конфессий… – подтвердил граф.
– Но ведь это чрезвычайно сложно: нужно было вникнуть во все различия, во все разногласия, с желанием разобраться, и, в силу возможного, действовать примирительно, – продолжала сомневаться собеседница.
– И в этом отношении он чувствовал поддержку Вселенского Партиарха, который и в Литве, и в Польше, и в Западной Руси мудро и осторожно относился к протестантизму. Пример Мелетия Пигаса направлял Расстригу. Кстати, Вселенские Патриархи имели связи и с «официальной» Москвой. В 1604 году в столицу прибыло посольство от Иерусалимского Патриарха Софрония, которое возглавлял архимандрит Феофан. В недалеком будущем он сам станет патриархом и в его присутствии эти саном будет облечен Филарет (Феодор Никитич) Романов. Но правительство Годунова к грекам относилось подозрительно, даже враждебно! – подчеркнул Шереметев.
– Мы как-то отошли от Вишневецких, – с сожалением отметила собеседница.
– С удовольствием вернусь к ним. И сразу скажу, что здесь просматриваются интересные связи с Россией. Дядя князя Адама – князь Дмитрий Александрович Вишневецкий служил в России и даже почитался «казаком». С запорожскими связями Вишневецких считался царь Федор Иоаннович.
– А окружение Дмитрия Вишневецкого? Были там люди, как-то связанные с Вашим героем?
– Разумеется! Например, Фёдор Лихарев, настоятель Новгород-Северского монастыря, в котором скрывались беглецы по дороге в Киев. Лихаревы – коломенские помещики, так же, как дядя инока Григория – старец Чудова монастыря – Замятня Отрепьев. Да и Лукьян Хрущев играл заметную роль во время похода Расстриги на Москву, – пояснил граф.
– Но ведь не один Вишневецкий был поборником Православия? – спросила собеседница.
– Вы правы, сударыня, – не одни, – отвечал Шереметев.
– Еще одна значимая фамилия – князья Острожские. Так же, как и Вишневецкие, Острожские были врагами Унии и столпами Православия в своем крае.
– Под Унией вы подразумеваете объединение католичества и Православия?
– Именно так… Ведь то, что Рим «выпустил» из сферы своего влияния протестантизм, он надеялся восполнить привлечением в свое лоно православных, – утвердительно махнув головой, сказал Шереметев.
– Какая сложная и далеко идущая политика… И опасная для русского государства… И противостоять ей можно было только одним способом… – задумчиво изрекла собеседница.
– Теперь Вы понимаете, что такая определенная величина, как князь Острожский, едва ли стал бы оказывать внимание и гостеприимство первому встречному. О, нет – на него смотрели как на претендента, прежде всего, на Литовское Великое княжение, и лишь позднее – на русский престол. И как же ему было не стремиться разобраться в вероисповедных противоречиях! Расстрига должен был изучать и католичество, и протестантство.
– В таком случае, он должен быть «книжником», как и его отец! – произнесла дама.
– Да, и о его глубокой начитанности имеется множество свидетельств.
– Чем же занимался Расстрига, сменив Киево-Печерскую Лавру и ее настоятеля Елисея Плетенецкого на поместье князя Острожского?
– А знаете, какой документ удалось найти мне в одном из архивов: письмо Франческо Соранцо к дожу Марино Гримани, датированное 11 июля 1605 года: «Пишут, что возьмет он в супруги дочь польского князя Острожского…». Ведь близость с князем влекла к близости с семьей его, с сыновьями и дочерьми, особенно с последними…
– На ком же был остановлен благосклонный взгляд? – с интересом спросила дама.
– О, здесь все было не так просто! В то время, как в Брагине Расстрига прогуливался с Анной, княжной Острожской, там же пребывал и Кирилл Лукарис. Могло ли такое двойное влияние оставить равнодушными польских католиков? Рассматривая его, как претендента на тройной престол, они стремились сделать именно свое влияние на него самым «прочным».
– Значит, главной целью доминиканцев, а затем и иезуитов было отвлечь молодого человека от «схизматиков» (православных) и, следовательно, от Острожских? – догадалась собеседница.
– Да, и сделано это было с помощью Марины Мнишек и князя Константина Вишневецкого.
– А это кто?
– Брат князя Адама, но уже католик. Он мог быть удобным посредником в столь деликатном деле.
Начало похода
Ещё в конце января 1604 года в Запорожскую Сечь прибыл хорошо вооружённый конный отряд донских казаков числом до пятисот сабель. Их возглавлял куренной атаман Андрей Корела. Донцы выступали под своей собственной хоругвью – бунчуком и не смешивались с другими куренями запорожцев. С Дона они привезли даже три свои пушки, которые в Сечи уже поставили на лафеты с колёсами, т. е. приготовили к боевому походу.
Весной казачье войско стало быстро пополняться людьми и оружием, хотя король Сигизмунд запретил продавать оружие запорожцам в пределах Речи Посполитой. Вновь прибывающие на Сечь, были сплошь охочими людьми и уже к исходу весны под стяги и хоругви Евангелика и Иваницкого собралось до десяти тысяч человек, способных носить оружие. Известие о том, что в Запорожье собирает войска истинный наследник Московского престола, облетело весь юг Малороссии и взволновало десятки тысяч людей.